Дорога издалека (книга вторая)

Прежде всего они всюду пытались просунуть в ширкет, на роль председателя отделения, секретаря, кладовщика или кассира «своих» людишек. Местами это удавалось, тогда отделение ширкета быстро и неизменно превращалось в источник дохода для рьяных дельцов, которые получали ссуды под видом нуждающихся, брали по низкой цене товары, затем перепродавали их втридорога. Другой способ — переманить работников на свою сторону, подкупить, улестить, да к тому же запутать в какую-либо махинацию, чтобы затем держать в руках, шантажировать угрозой разоблачения. Таким путем баи тоже местами обращали ширкет в средство, служащее их интересам. А порой пускались на особо изощренные хитрости.

В Бешире председателем местного отделения ширкета стал, как мы знаем, Джумакулчи Баба, человек авторитетный с давних пор, первоначально избранный в родном ауле председателем батрачкома. Совсем не богатый, однако энергичный, он еще до революции немного занимался торговлей, повидал разные места за пределами Лебаба. Грамоты почти не знал, зато счи-тал превосходно в уме, числа запоминал прочно, вспомнить мог, когда потребуется. На посту председателя аульного ширкета подобный человек был весьма кстати.

Поначалу ширкет оперировал в Бешире лишь ограниченными суммами, небольшими партиями продуктов и инвентаря. Поэтому Джумакулчи управлялся с делами один у себя в усадьбе. Лишь месяца три спустя в отделении утвердили должность бухгалтера, он же управляющий делами, что-то вроде секретаря.

Джумакулчи со всем старанием, на какое только был способен, вел дела вверенного ему учреждения. Состоя председателем батрачкома, он, как требовали сверху, часто советовался с председателем аульного исполкома, с секретарем партийной ячейки. Однако вскоре выяснилось: Шихи-бай с Давуд-баем, тогдашние руководители исполкома, не желают себя утруждать вмешательством в дела ширкета, — должно быть оттого, что смекнули: не в их интересах он станет действовать. Что же касается Бекмурада, партийного секретаря, то у него хлопот всегда было множество, а тут в особенности: завершался передел земли и воды, начиналась подготовка к выборам в Советы, школу в ауле собирались открыть. А еще дело в том, что Бекмурад очень уважал Джумакулчи, доверял ему полностью и считал: тот превосходно справляется с работой сам, без всякого контроля со стороны.

Казалось, секретарь ячейки в этом полностью прав.

Уже не один беширец получил в ширкете, у Джумакулчи, денежную ссуду. Многие обзавелись железными плугами, разжились семенами к весне. Никаких злоупотреблений или хотя бы отступлений от правил в работе отделения не смог бы найти самый придирчивый ревизор.

В начале весны случились сильные холода. На колодцах в глубине песков кое-где померзли только что родившиеся ягнята. Потом сразу — эпизоотия, какая-то неведомая болезнь. Тоже пало много овец. Скотоводы приходили в Бешир, просили у ширкета ссуды. Средства ширкета почти полностью истощились.

В эти же дни в Бешир и другие поречные аулы доставили много товаров — фабричного ситцу, шелка, сукна, еще сахару, чаю. Был слух: вот-вот подвезут керосину, гвоздей… Между тем, до того, уже не одну неделю, никаких товаров не привозили.

Те из оборотистых людей, кто опытен в торговом деле, живо сообразили: раз долго не было товаров, да и снова может не быть, значит, сейчас они в цене. Можно как следует поднажиться, только не зевай!

Однажды вечером — уже чаю напились в доме Джумакулчи Бабаева, спать собрались, на засов ворота заложили, вдруг кто-то стучит, и, слышно, как фыркает конь. Хозяин поднялся, халат набросил, вышел к воротам.

— А-хов, Джумакулчи! — послышался с улицы слабый голос. — Отвори, будь милостив к бедняку!..

Джумакулчи отодвинул засов. Ему навстречу метнулась тень. Кланяется, руки жмет к груди. Непонятно, что за человек.

— Салам, уважаемый гость! — внятно проговорил хозяин. — Кто ты? С чем пожаловал? Входи, коли есть надобность.

— Знаешь ты меня, — подойдя и кланяясь, все тем же дрожащим голосом вымолвил незнакомец. — Я Мередкурбан, с Хайван-Хауза чарвадар. [15] Если бы не нужда, поверь, уважаемый, не решился бы тебя тревожить в неурочный час. Беда погнала меня, вот аллахом готов поклясться!

Таким жалким показался хозяину этот поздний пришелец, что он и не подумал усомниться. Взяв гостя под локоть, провел во двор. Потом вернулся, отвязал коня. Вместе с гостем отвели саврасого в стойло. А сами прошли в дом.

— Поверишь, дорогой Джумакулчи, — полчаса спустя, уже за чаем в теплой комнате, рассказывал слегка приободрившийся гость. — Как ветром пахнуло, да мороз с вечера… Овцы-то с ягнятами в десяти верстах от коша… Кто бы мог подумать! Ну, и враз — тридцать голов, где были, там и остались. А другие отощали вконец. Пока мы сумели призанять сена у родичей — тоже давай падать овцы одна за другой. Вот и остался я ни с чем. А в семье, сам знаешь, четверо малых детишек.

Он умолк, горестно потупился. Хозяин тоже молчал, но уже сообразил, к чему этот рассказ и за чем пожаловал поздний гость.

— Твои родичи — пайщики ширкета, — медленно проговорил Джумакулчи. — По уставу ты имеешь право на ссуду в случае стихийного бедствия и гибели скота.

— Верно говоришь, уважаемый! — Мередкурбан поднял голову, глаза у него забегали. — Так мне и наказали аксакалы рода, когда собрались на коше. Проси, говорят, помощи. Власть обязана дать. И денег, и еды какой…

— Хорошо, — подумав, кивнул хозяин. — Утром получишь. А сейчас пора на покой.

Он проводил гостя в комнату, где ему приготозили постель. А сам все думал. Подобные случаи уже бывали, помощь требовалась срочная, на формальности по выдаче ссуд времени старались не тратить. Людям верили на слово. Правда, сейчас мало средств и запасов осталось у ширкета. Но помочь обязаны этому бедняку-скотоводу, как и другим.

Наутро Мередкурбан, тощий и сутулый, скорый на руку, льстиво поблескивая глазами, увязывал хурджуны с мукой и зерном, потуже затягивая поясной платок, куда упрятал деньги. Прощаясь с хозяином, истово кланялся и призывал милость аллаха на самого Джумакулчи и весь его род.

А три дня спустя на беширском базаре пополз невнятный поначалу слушок. Дескать, бай Молла-Меред с сыном в лавке ширкета скупили весь сахар, ситец, керосин, в пески отвезли, продали чарвадарам. У них же, мол, наменяли шкурок смушковых на муку и пшеницу. Сами-то с деньгами, шкурками живо на коней и к Термезу. А там контрабанда. Бай с сынком еще раз обернулись, контрабандные товары тоже сумели распродать уже в Мукры. Вот ловкачи! А откуда у них деньги оказались для первой сделки? Да в ширкете же им выдал, в Бешире, Джумакулчи Баба. Еще и зерна и муки впридачу.

Как это баю с сыном в ширкете выдали деньги, ссуду? Ведь ширкет — для помощи беднякам. Так спрашивали люди у тех, кто передавал слухи. Тут и до спора не однажды доходило. Сразу отыскались такие, кто потихоньку нашептывал: выходит, и ему, Джумакулчи, выгода от байской махинации. Вот, дескать, как власть о бедняках заботится! В ширкете, когда просишь подмоги, отвечают, что денег нет, дают лишь малую сумму. А баям, погляди-ка! Ох, нечистые, темные дела…

Не сразу дознались Бекмурад Сары и члены ячейки коммунистов в Бешире, что баи сами же все это затеяли и сами подогревают недовольство в народе.

Джумакулчи Бабаева, в то время уже члена партии, вызвали в ячейку, предложили назвать имена тех, кто в ширкете получал ссуду в последние дни.

Оказалось — один только Мередкурбан из Хайван-Хауза.

— Так ведь он родственник баю Молла-Мереду! — сразу же вспомнил один из коммунистов.

— Не потому ли у бая оказались деньги?

И еще вспомнили, что бая Молла-Мереда совсем еще недавно богачи старались продвинуть в представители батрачкома.

В тот раз на ячейке поспорили, подумали, как быть, чтобы докопаться до истины, однако ничего не решили. Бекмурад составил обо всем этом деле бумагу в район.

Но ждать и тянуть было уже невозможно. В тот же вечер, едва Джумакулчи вернулся с заседания ячейки, к его дому собрались дайхане, человек двенадцать. Пришедшие сперва уважительно вызвали хозяина за ворота, а затем начали кричать, кем-то явно подученные. Верховодил тут, судя по всему, Шерип-Кер, в свое время известный своими плутовскими делами, который даже с калтаманами умел дружбу водить.