Яна и Ян

Беседа наша затянулась до глубокой ночи. Мы варили себе кофе, неоднократно проветривали кабинет майора и снова курили. И говорили, говорили… Постепенно у меня исчезло ощущение, что, потеряв Яну, я потерял все на свете. Проблемы, которые еще совсем недавно меня так мучили, отодвинулись куда-то на задний план. И теперь я был твердо убежден, что здесь, в армии, мне верят, на меня рассчитывают, и я не вправе спасовать.

О Яне стараюсь не думать. «Сколько трудных дорог нужно смело пройти, чтоб по праву мужчиною зваться…» На этих дорогах нас поджидают суровые испытания, тяжкие мучения, утрата близких и любимых, но все это мы должны преодолеть. Да-да, должны!

Когда же наконец Захариаш перестанет петь свои заунывные песни? От этого можно сойти с ума.

— Захариаш, а вы не знаете песен повеселее?

— Я пою только песни о любви, товарищ командир, а они все грустные. Ведь настоящая любовь не бывает веселой…

Мы были в комнате одни, остальные отправились смотреть хоккей. На столе перед Захариашем лежала тетрадь. Я раскрыл ее и обнаружил стихи.

— Откуда они у тебя? — поинтересовался я.

— Наводчик второго танка дал. Я обучаю его боксу, а он меня — стрельбе… Стихи хорошие, надо будет переписать. Но они очень грустные, товарищ командир, как все стихи о любви.

Я отбросил тетрадь в сторону и спросил:

— Учебный кабинет открыт? Пойдем «постреляем»!

Женщина, которая увела меня из ресторана, когда мне стало плохо, работала инженером на совхозной ферме. Мы были немного знакомы. Младший из трех ее сыновей учился в одном классе с Михалом, а однажды я видела ее у тети Клары.

«Не говори об этом Иржи, — смущенно попросила меня тогда тетя Клара. — Квета была приятельницей Милены, и Иржи не хочет, чтобы я с ней встречалась».

Я никогда не расспрашивала о первой жене Иржи, однако у меня создалось такое впечатление, что тетя ее любила. Но теперь я об этом не думала. Я была неспособна о чем-либо думать. Меня знобило, и я изо всех сил сжимала зубы, чтобы они не стучали.

Кветина машина стояла перед рестораном. Квета энергично и вместе с тем осторожно, по-матерински усадила меня в нее, закутала в плед и сказала:

— Вам нужно обязательно выпить черного кофе. Это поставит вас на ноги. А человек, который крепко стоит на ногах, найдет выход из любого положения.

Квета вела машину очень осторожно. Казалось, мы просто выехали на прогулку и весело болтали. Она рассказывала мне, что ее муж организует домашние концерты, которые она терпеть не может. Потом спросила, не хочу ли я заехать сейчас к ним на концерт.

Музыка? Только не это!

— Не сердитесь, — прошептала я, — но сегодня я не могу, лучше как-нибудь в другой раз.

— Мы всегда будем вам рады. А наши доморощенные музыканты придут, вероятно, в бешеный восторг. Муж мне все время говорит, что я плохая слушательница…

Она все говорила и говорила, и от ее слов, от самой ее манеры говорить и двигаться, от того, как она вела машину, веяло какой-то всепокоряющей энергией и уверенностью.

У тети Клары еще горел свет. Когда я вышла из машины, голова у меня кружилась, а ноги просто подкашивались. Квета крепко обняла меня за плечи.

— Знаете, это так на меня подействовало! — сказала я, стыдясь своей слабости. — Но мне не хочется, чтобы вы думали…

— А я ничего и не думаю, — тихо заверила она. — Я ведь все понимаю. Слышите шум воды? Однажды, когда мне было примерно столько же лет, сколько вам, я стояла там, на плотине, и чувствовала себя такой несчастной, что всерьез думала: а не броситься ли мне в воду? — Она пристально посмотрела на меня и неожиданно добавила: — А к вам счастье обязательно придет…

— Счастье?!

— Извините, я не хочу ни во что вмешиваться, но думаю, что вы любите не пана Калту, а того юношу, который к вам сегодня приехал. Мне кажется, он вас любит по-настоящему. Разве вы этого не замечаете?

Свет у тети Клары погас, и мы с Кветой теперь стояли в темноте. И вдруг я почувствовала такое расположение к этой женщине, что даже потянулась к ней, желая обнять, ведь ее слова сразу вселили в меня надежду…

Поднявшись наверх, я открыла окно настежь и стала смотреть на небо, усеянное звездами. Я думала о Яне. Какое счастье, что он нашел меня здесь, в этой глуши, что я снова услышала те заветные слова «Разрешите вас пригласить?», с которых началось наше знакомство и счастливая и несчастливая история нашей любви, едва не стоившей мне жизни! Но с этой темной страницей моей жизни покончено. Ян здесь. Он переночует у Кветы — она обещала заехать за ним в ресторан, а завтра мы встретимся и не расстанемся уже никогда.

Окно я оставила открытым. Камин горел еще вовсю, да и во мне самой было столько тепла и света, что казалось, будто в ночи вдруг засияло солнце. И я решила, что все объясню Иржи, поблагодарю его, пообещаю заботиться о Михале и в дальнейшем.

Однако когда он открыл дверь и устало оперся о косяк, сердце у меня защемило. Он сделал для меня столько хорошего, был так внимателен, а я… Но что же мне делать? Вероятно, нужно было сказать ему обо всем вчера, ведь я же знала, что не смогу быть близка ни с ним, ни с кем-либо еще, кроме Яна.

Иржи не двигался с места. Я поднялась и медленно, очень медленно пошла к нему — иногда и несколько шагов кажутся огромным расстоянием.

— Я прошу тебя, — прошептала я, — не сердись… Прости меня, но… — Неожиданно я увидела кровь на его белой рубашке и вскрикнула от испуга: — Что случилось? Где Ян?

Он пристально посмотрел на меня — один глаз у него распух и покраснел, — и от этого взгляда у меня пробежал мороз по коже.

— Я запрещаю тебе говорить о нем, — словно через силу выдавил он из себя хриплым голосом. — Я запрещаю тебе это раз и навсегда!

Теперь мною владело только одно чувство — страх за Яна.

— Что с ним? Где он? Я пойду к нему! — Я бросилась было к двери, но Иржи резко оттолкнул меня, повернул ключ в замке и сунул его в карман.

— Ничего, милый подождет! — засмеялся он отрывисто и зло. — Какой же я идиот: ни в чем ей не отказываю, берегу, как святую, а у нее в голове этот фат!.. Ты не ожидала, что я приеду, да? Значит, вы сговорились, а когда я вам помешал, он опозорил меня перед всеми. И ты потакала ему в этом!

— Неправда! Ты прекрасно знаешь, что я не могла такое сделать.

— Я не верю тебе. А эта сцена вчера вечером?! Ты просто комедиантка! Ты превратила меня в шута и выставила на всеобщее посмешище…

Я резко отшатнулась от Иржи. Его как будто подменили. Казалось, еще секунда — и он, не задумываясь, убьет меня. Что же делать? Если даже закричать, меня не услышит ни одна живая душа: «мельница» стоит на отшибе, а тетя Клара с Михалом крепко спят на другой половине.

Все это молниеносно пронеслось в голове, когда Иржи, оторвавшись от косяка, двинулся ко мне. Я не должна показать, что испугалась. Он же не может причинить мне вреда, ведь мы не персонажа детективного романа. Спокойно, спокойно.

— Не смей до меня дотрагиваться! — произнесла я тихо, но твердо и посмотрела ему прямо в глаза.

Я вспомнила, как увидела в ресторане Яна, как у меня подкосились ноги. Не от испуга, от счастья. И теперь это счастье надо было спасать, спасать мое с Яном будущее.

Вдруг я заметила, как Иржи изменился в лице — что-то в нем будто надломилось. Его разбитые губы задрожали. Он упал на колени и обнял мои ноги:

— Яна!.. Ведь я тебя люблю… Ужасно люблю… Я поверю всему, что бы ты ни сказала… Только докажи, что и ты меня любишь… что ты моя…

Он потянул меня на пол, и снова, как накануне, я увидела совсем рядом его красное лицо, услышала тяжелое дыхание, почувствовала жадное прикосновение его рук.

— Пусти меня! Опомнись!

Я сопротивлялась изо всех сил — отчаяние придало мне решимости. Я кинула взгляд по сторонам: дверь была заперта, но окно… Окно оставалось открытым.

Мне некогда было размышлять, далеко ли до земли. Я упала в сугроб под окном, глубоко провалившись в снег. Ногу у щиколотки пронизала острая боль, в глазах потемнело. Пришла в себя я от того, что мне терли лицо чем-то горячим и шершавым…