Хромовые сапоги (СИ)

- У тебя еще есть наведения? – спросил он, прикуривая от моей сигареты и садясь на лавку рядом.

- Да одно осталось. В ЗПС на большой высоте, взлет цели через пятнадцать минут.

- Полеты сегодня до восемнадцати. Мы можем не ужинать на КП, а уехать с оперативной часов эдак в пять.

- Зачем? – пожал я плечами.

- Мы сегодня с Ленкой договорились пойти к вам в гости. Оторвемся по полной! Ленка купила водки и пива. Говорит, что Светка готовит еду.

- Да? А я ничего не знаю, мне она не говорила! – удивился я.

- Так я сегодня утром после завтрака заходил в санчасть. У нас же на следующей неделе в четверг конец стажу! Конец «каникул Банифация»!

- Вот черт! Уже?!

- Что не хочешь уезжать?

            Я на минуту задумался и прислушался к себе. Нет, услышав и осознав наше скорое возвращение, я не ощутил себя расстроенным. Стажировка прошла нормально. У меня было прекрасное свободное время и самое главное! Я стал свободным! У меня прошла болезнь под названием несчастная любовь! То, что происходило со Светой никак нельзя было назвать любовью. Мне приятно было с ней спать, но и все! Все было просто, ясно и без заморочек. Я готов к возвращению в стены родного училища. Странно, но четвертый курс настолько легко проходил, что мне даже стало нравиться жить и учиться в военном заведении. Отношение к нам со стороны офицеров изменилось, мы стали почти им равными, в их обращениях к нам стало чувствоваться и уважение, и некоторая опаска, поскольку у нас ходили разговоры, что выпускники по обычаю мстили своим офицерам-обидчикам.

- Не знаю. Скорее даже хочу! – немного помолчав, уверенно ответил я.

            Наведение мое закончилось. Оперативный не возражал против нашего отъезда раньше окончания полетов, поэтому мы, удобно устроившись в кабине оперативной машины, убыли в гарнизон. Сменив форму на гражданскую одежду, я и Женька отправились к семи часам на улицу Свердлова 15.

            Помню стояла теплая солнечная погода. Бабье лето правило балом жестко и безапелляционно. На бескрайнем голубом небе в течение всего дня не появилось ни малейшего облачка, не говоря уже о тучках. Температура, правда, не поднималась выше двадцати градусов, но под солнечными лучами казалось, что на самом деле вернулось настоящее лето. Впрочем, в тех краях такая погода и стоит все лето, а то и такого тепла не всегда дождешься. К примеру моя летняя поездка в Калинин может стать показательной.

Мы не спешили и даже ненадолго остановились на деревянном мостке. Стоя над черными водами речушки, не горной, но какой-то загадочной, крутящейся тихими омутками, под корягами и под склонившимися к ней деревьями. Закурив и облокотившись на гладкие от времени перила, я смотрел на воду и думал и жизни. Вот так и жизнь черна, непрозрачна и порой опасна своими завихрениями. Вот она течет плавно, спокойно, а вот, вдруг, закрутилась и плывущий по ней желтый одинокий листок завертелся и исчез в глубине потока. Наверное, сейчас я выплыл и удержался на поверхности, а что произойдет через пять минут? Разве кто-нибудь скажет мне об этом?

Женька тоже молчал, но о чем думал он, я не знал, да и те особенно и хотел знать. Он словно завороженный смотрел на водоворот и курил, выпуская дым не вверх, как это он делал всегда, а вниз, пытаясь додуть струю дыма до самой воды.

- Ну, что идем? – спросил я его, когда бросил окурок в воду.

- Да. Сколько время?

- Почти половина восьмого.

- Идем, Ленка сказала, что будет к семи, чуть позже. Наверное, уже пришла.

            Он тоже бросил свой бычок в черный поток бесконечности, который завертелся по часовой стрелке, всем своим движением говоря, что он в северном полушарии, мы же пошли по хорошо мне знакомой дорожке к дому Светы. Ленка пришла за двадцать минут до нас и девушки, разговаривая и, видимо, обсуждая своих кавалеров, накрывали на стол. Подружку Светы я видел впервые. Ею оказалась девушка невысокого роста, светловолосая, с короткой стрижкой, волосы по плечи. Сказать, что она была худенькой нельзя, скорее она была стройненькой. Правда ноги, растущие из-под короткой юбки, мне показались коротковатыми, попа немного широковата, а вот грудь была небольшой, но уж очень правильной, как у молодой девочки, но не торчащей в разные стороны. Грудь я оценил только потому, что лифчик на девушке отсутствовал и грудь хорошо просматривалась через тонкую футболку. Лицо Лены поначалу показалось мне знакомым, но как только я стал всматриваться, то это ощущение улетучилось. Нет, я впервые видел эту девушку. Ей было скорее всего около двадцати лет. Она говорила с московским акцентом, акая и растягивая слова в предложениях, впрочем, это не раздражало слух.

            Света встретила нас все в тех же джинсах и в той же майке, что были на ней в первый день моего посещения ее квартиры. Стол был накрыт на кухне: нарезанная вареная колбаса по два двадцать, пара салатов, конечно, оливье и под шубой, соленые грибы, белые грузди, помидоры и огурцы из домашних солений, хлеб. На плите остывала жареная картошка. Женька водрузил в центр стола бутылку «столичной», купленную в военторге гарнизона вчера.

- Проходите, мальчики, у нас все готово! – пригласила нас за стол хозяйка.

- А водку вы зря принесли, - вставила Лена. – У нас есть отличное домашнее малиновое вино.

- Ничего, лишним не будет! – успокоил ее Женька.

            Мы расселись за небольшим столом. Разговор сначала не клеился. Это и понятно. Я не знал Лену, она – меня. Женька практически не знал Свету – она его. Да и внутри наших сложившихся пар еще не существовало понимания, какое появляется спустя продолжительное время – год, два, а то и больше. Но после нескольких рюмок вина и водки я почувствовал, что настроение у каждого поднялось, появилось какое-то доверие к сидящему рядом и напротив человеку. Души наши стали раскрепощаться и все чаще я слышал смех и видел улыбки на лицах девушек. Одно меня немного забеспокоило.  Все чаще мой взгляд натыкался на серые большие глаза сидящей напротив меня Лены. Она смотрела на меня и казалось пыталась что-то мне сказать. Несколько раз я заметил, что Женька почувствовал что-то неладное и недовольно раз-другой зыркнул в мою сторону. Я стал стараться пропускать Ленино лицо и скользя по нему, не останавливаться на нем. Но, слава богу, скоро у всех взоры помутнели и уже трудно стало понять кто на кого смотрит и с каким выражением. Мы опьянели и девушки в большей степени чем мы. В очередной раз, когда мы с моим товарищем вышли на крыльцо дома покурить, Женька сказал мне, что пора переходить к делу.