Яна и Ян

В тот момент меня это действительно не очень интересовало. Я смотрел вслед девушке с соседнего столика, направлявшейся со своими спутниками к выходу. Ноги у нее были стройные, и я напряженно ждал, обернется она или нет.

Она не обернулась.

Тогда я выскочил из-за стола: должен же я был Спросить у нее, в каком магазине она продает пластинки.

Наконец «время дождей» прошло, и теперь каждое утро на голубом небе сверкало солнце. А в садах на нашей улице и на Кламовке слышалось пение птиц, будто они слетелись на певческий праздник. Мне казалось, что все это есть и во мне — небо, солнце и пение птиц. Ничто не могло лишить меня душевного спокойствия — ни обиженный Орешек, ни комментарии брата, ни работа в субботу.

Только я выскочила на улицу, как сразу же натолкнулась на нашу хозяйку, пани Балкову. Как всегда надев шляпу и перчатки, она подметала улицу, причем делала это с большим достоинством, а все потому, что пани Балкова — настоящая дама.

— Яна, у тебя петля на чулке убежала!

— Ну и что! Значит, ей так хочется, ведь сегодня отличный день. А вам не хочется куда-нибудь убежать?

Я, наверное, здорово ее обидела, но она сдержалась и лишь заметила, что настоящая дама никогда не должна бегать по улице и что мне пора уже об этом знать, потому что я достаточно взрослая.

Действительно, через семь месяцев и несколько дней я стану совершеннолетней. Но почему же пани Балкова обращается ко мне на «ты»? Разве это не дурной тон? Однако я слишком хорошо знаю пани Балкову. Если бы я даже вышла перед подъездом из «мерседеса» в туалетах от мадам Шанель и опиралась бы при этом на руку капитана Клоса, пани Балкова и тогда наверняка сказала бы мне: «Смотри не испачкай лестницу!» Она ведь убеждена, что настоящие дамы жили только в ее время. В то странное время, когда безработные — «Среди них попадались и образованные люди, Яна!» — за пять крон подметали тротуар и еще целовали ей руку. Это было время, когда она каждую пятницу варила для нищих целую кастрюлю наваристого супа из костей — ведь она состояла в благотворительном обществе!

Маму всегда раздражают такие речи пани Балковой. А для меня она нечто наподобие экспоната из паноптикума. Существо времен каменного века.

Напевая, я побежала через Кламовку. Как-то там мои крокусы? Когда я подбежала ближе, у меня даже дыхание перехватило: расцвели уже не два, а целых одиннадцать крокусов! Я наклонилась к ним, и на чулке побежала еще одна петля. Ничего, куплю себе новые на Пльзенской. Ведь неопрятная продавщица — это не продавщица. А сейчас я особенно слежу за собой. Накручиваю волосы, по четверть часа причесываюсь, даже купила себе щеточку для ресниц, всякий раз долго раздумываю, что надеть, и терпеливо коплю на красное кожаное пальто.

Почему я это делаю, спросите у меня, милые крокусы? Потому что он обязательно придет. «Меня зовут Ян. — А я — Яна». Всего две фразы, а в них целая история…

Когда Ян появился в гардеробе и спросил меня, в каком магазине я работаю, Орешек страшно разозлился. И я медлила с ответом, видя его состояние. А еще чтобы мой новый знакомый не подумал, будто я обрадовалась его вопросу. Он очень красивый парень, а такие всегда высокого мнения о себе. Но потом я все-таки назвала адрес магазина. И нарочно громко, чтобы ребята знали: не только они, но и другие мной интересуются. Все равно они танцевали со мной только до тех пор, пока не начали спорить о том, что следует покупать — старую «аэровку» или «опель». С этого момента они не обратили бы внимания даже на Венеру…

Все это немного похоже на чудо. Сначала дождь льет как из ведра, а потом вдруг расцветают крокусы. Зеркало в «Манесе» оказывается таким же волшебным, как у нас в ванной. И в городе, где миллион двести тысяч жителей или и того больше, двое находят друг друга. «Меня зовут Ян. — А я — Яна». Случайность? Да разве это случайность, милые крокусы?..

Только сегодня, в воскресенье поздно вечером, до меня дошло, что если бы кто-нибудь видел, а главное, слышал, как я разговариваю с крокусами, то подумал бы, что я свихнулась. А все-таки жаль, что на свете не бывает чудес и верит в них лишь глупая девчонка, которой я была еще сегодня вечером, когда мы с Иркой и Орешком направлялись к Пушинке. Он отмечал свое «воскресение из мертвых».

Пушинка сидел в центре холла, рядом со своим верным доберман-пинчером Динго, и принимал поздравления. Од сиял от счастья. Когда я в последний раз видела его в больнице, он, бедняжка, лежал весь в бинтах и гипсе. Теперь же он выглядел почти как Юлий Цезарь в учебнике истории. Мне даже показалось, что Пушинка возмужал. Но такое впечатление складывалось из-за гипсового корсета, скрытого под свитером.

Пушинка с гордостью постучал по нему и сказал:

— Непробиваемый панцирь. Предохраняет от пуль и снарядов. В нем я мог бы шагать в авангарде войск, а меня до конца жизни освободили от военной службы…

— Я бы на твоем месте этим не хвастался… — пробурчал Ирка.

Пушинка лишь весело расхохотался. Он никогда не обижается. Это очень хороший и умный мальчик, но… Мы ведь неспроста называем его Пушинкой. Еще в детстве, если случались драки, мы должны были его защищать — он падал в обморок даже при виде содранного колена или расквашенного носа. Он — единственный ребенок в семье. Его родители за границей, на дипломатической работе, а он живет с бабушкой. Она у него очень добрая: на наши вечеринки, которые устраиваются у них на квартире, она всегда печет целый противень ванильных рогаликов и припасает несколько литров апельсинового сока — спиртного в их семье не пьют. Зато там разыгрываются спектакли — «психологические драмы», которые придумывает сам Пушинка. Он же и ставит свои пьесы, делает эскизы декораций к ним и все остальное.

— Ты прав, Ирка! Иди сюда, я прижму тебя к своей непробиваемой груди. Осторожно, не споткнись о ноги Лоукотки. Друзья, я должен сообщить вам, что с Индржихом Лоукоткой, который вот-вот должен пойти в армию, едва не случилось то же, что со мной…

Мне все это было неинтересно, и я вышла на террасу. Меня здесь, собственно, ничто не занимало, и мысли мои витали далеко-далеко. Небо над садом было усеяно звездами. Стояла теплая весенняя ночь. И мне вдруг подумалось: «Сколько девушек, как я, мечтают сейчас о любви! А сколько вообще влюбленных на свете…»

Когда я вернулась в холл, гостей там заметно прибавилось. Мелькало короткое красное платье Моники и ее длинные золотистые волосы. И вдруг я остолбенела — Моника беседовала с той самой девушкой, из «Манеса». Был здесь и парень с длинными светлыми волосами, который сидел тогда за их столиком. А рядом с ним стоял Ян!

Теперь-то я уверена, что должна была сразу же незаметно исчезнуть. Но, с одной стороны, до меня сначала не дошло, что Ян и есть «новое открытие» Моники, а с другой — я словно приросла к месту.

Вдруг Моника приветливо замахала мне:

— Яна, иди к нам!

Девушка из «Манеса» что-то шепнула ей, а Ирка обменялся с Орешком многозначительным взглядом.

Подойдя к гостям, я непринужденно улыбнулась:

— Привет! — Мне казалось, что все слышат, как гулко бьется мое сердце: ему было абсолютно наплевать на мудрые советы пани Балковой по поводу дурного тона.

Ян очень удивился:

— Яна? Как вы сюда попали?

— Вы знакомы? — спросила Моника.

Она уже наверняка узнала обо всем от той надменной девицы, так почему же она притворяется? Я вряд ли составила бы ей конкуренцию, и она это прекрасно понимает. На лице у нее, как всегда, блуждала спокойная, немного пренебрежительная улыбка самоуверенного человека.

— Поскольку все мы знакомы и друг с другом на «ты», можем сыграть мою новую психологическую драму! — обрадовался Пушинка.

— Пушинка, я тоже хотел бы принять участие в спектакле… Вместе с Моникой, — взмолился Лоукотка: он был давно и безнадежно в нее влюблен.

— Ты непременно сыграешь… Но только в научно-познавательном фильме для детей и юношества! — осадил его Пушинка.