Третья истина

Именно с такой, переполненной всеми событиями дня, головой, она возвращалась домой светлыми вечерами. Шла и думала, как это правильно и восхитительно, когда человек идет из школы не к Софье Осиповне какой-нибудь, а к тому, кто действительно олицетворяет дом, семью, защиту. Горы можно свернуть! Даже, несмотря на то, что Виконт в последнее время возвращался домой позже нее. Уже который вечер она, отдав все силы вихрю школьных дел, боролась, как могла, с властно охватывающей дремотой, прикорнув на сотворенной Виконтом для нее весьма удобной лежанке. Боролась до тех пор, пока не раздавалось тихое: «Спишь, Саша? Все хорошо?». Она приоткрывала глаза: тусклого света горящей в комнате лампы было достаточно, чтобы ясно увидеть его, стоящего в дверном проеме. Она проговаривала заплетающимся голосом: «Все хорошо. Рассказывать?», слышала неизменное: «Спи, маленькая! Тебе рано вставать», и ее немедленно охватывал глубокий сон.

Наутро картина была прямо противоположной. Саша, повинуясь мелодичному перезвону доставшихся ей на Украине в результате «лошадиного» обмена часов, вскакивала с лежанки и чуть ли не переступала через спящего на полу возле ее чулана Виконта. Она тихонько окликала его: «Спите, Поль? Я пошла уже». Он садился, спрашивал: «Все помнишь, что говорил?» Далее следовал взмах руки в сторону стола, вернее, завернутого завтрака на нем: «Там. Не оставь, второпях!». С последним словом в этом призыве, он валился назад, на свое ложе, и засыпал, не дожидаясь ее ухода.

За все это время он поинтересовался только, где находится школа, и, узнав, что они переезжают на набережную Фонтанки, удовлетворенно покивал. А так хотелось рассказать ему все в подробностях, во всех мелочах, порассуждать, разобраться в море впечатлений. Может, в воскресенье?

Но в воскресенье Виконт отправился куда-то с раннего утра и, так получилось, что они остались на целый день вдвоем с Семеном. Это, – Саша знала, – обычно Полем не приветствовалось, несмотря на то, что только после его вечернего прихода Семену не возбранялось приложиться к спиртному. «Симус» до сих пор безропотно подчинялся этим строгим инструкциям Виконта. Правда, все время до желанного прихода Поля сетовал на слабость и дрожь в руках.

На этот раз, Поль оставил их вдвоем на целый день сам, и Саша с удовольствием убедилась, что к стакану дядя не притрагивается. Семен то и дело заговаривал с ней, проявлял всяческую заботу – не голодна ли, хорошо ли выспалась, интересную ли книгу читает. Саша сначала сидела, уткнувшись в «Ярмарку Тщеславия» и отвечала односложно, но тут Семен, умиленно приспустив густые загнутые ресницы, заговорил о том, как она похожа на бабушку, перешел на свои молодые годы в родительском доме. Когда прозвучали имена Поля и Петра она поймала себя на измене Теккерею. Семен же, раскачиваясь и изыскано жестикулируя, повествовал:

– Матушка.. .О! Она была так счастлива приездом ее дорогого мальчика из Италии на каникулы! В театр – вместе, скульптуры купленные лицезреть, о книгах рассуждать, о делах с ним, таким молодым, советоваться, слушать его рассказы об Италии – он с детства был прекрасным рассказчиком… Она его не отпускала от себя. С ним даже пошутить могла, чего не делала с другими. Мы с Виктором, твоим отцом, (а нашего в ту пору в живых уж не было!) кивали в понимании. Поль... в нем что-то притягивало. Он был любимец и друзей в гимназии, и всей домашней челяди. А позже, спустя немного лет – его превозносила вся петербургская молодежь. Я о нашем круге, конечно..., понимаешь? Для матушки же он вообще был праздник, свет в окошке... А Петр – злился, страшно злился... О, ревность, ревность... Чудовище с зелеными глазами! Петр всегда, всегда, всю жизнь задеть старался лисика – дразнил мазилкой, «нашей барышней», ...И тут, приметив увлеченье, с которым Поль с матушкою обсуждали что-то...

Саша старалась представить себе Виконта юным, почти мальчиком, – и не могла. Не смела приблизить его к себе, лишить той недоступности, которая была в нем даже, когда он дурачился и шутил с ней.

А еще ей мешал слушать и вникать напевный голос дяди, и она прилагала все усилия, чтобы отделить содержание рассказа от грассирующего прононса. И в результате сумела воссоздать для себя историю, рассказанную Семеном, Симусом, как называл его Виконт, будто видела все это сама воочию:

В гостиной, где находились Елена Александровна и молодой Поль, присутствовали и другие: Виктор, Семен, Петр и несколько их товарищей – блестящих офицеров. Петр предложил пойти заняться чем-нибудь «приличествующим мужчинам», хотя бы, провести бои на саблях, которыми увлекались в их окружении все офицеры, – мать, мол, скучать не будет, с ней ее «маленький аббат». Это прозвище, одно из многих, Петр приклеил к Полю потому, что художественная Accademia di San Luca была при Ватикане.

И тут наш «маленький аббат», встает, извиняется перед бабушкой: «Елена Александровна, вы не возражаете, если договорим после?». Затем смиренно обращается к молодым людям с просьбой разрешить и ему попробовать свои силы. Тут бы Петру и заподозрить неладное – смирение никогда не отличало Шаховского. Но Петр только рассмеялся, сказав, что саблю удержать будет потруднее, чем кисточку. Бабушка попыталась ласково отговорить: «Поль, ну не надо, милый, они все взрослые, тренированные, а ты еще совсем мальчик...». Поль беспечно махнул рукой: «А-а! Не убьют же они мальчишку! Только попробую!» Саша представляет себе, какой он весь внутри собранный, взведенный за этой показной беспечностью. Компания переходит в другой зал. Бабушка идет вместе со всеми, огорченная и испуганная... Бились в черных нагрудниках, без масок, сабли были слабо затуплены, с большой гардой. Пока рубились другие, Поль нервно переступал с ноги на ногу, складывал руки, то за спину, то на груди. Неотрывно следящая за ним Елена Александровна, понимая его волнение, приписывала его необдуманности решения драться и невозможности отступить, поэтому чуть не плакала. Петр подгадал так, чтобы стать в пару с Полем, побоялся, что другие пожалеют мальчика, подыграют ему. Удивление охватило наблюдающих с первых же рубящих ударов: у Петра перевеса не было. Впрочем, поначалу его не было ни у одной из сторон. Семен объяснил, что, видимо, Петр отнесся к бою несерьезно, предполагал, что справится с невоенным «неженкой» очень легко и заботился более о внешних эффектах, желая развлечь публику и выставить противника смешным. А Поль нервничал – это был его первый и принципиальный поединок с Петром. Но … несколько минут – и ситуация меняется. Петр раздосадован – ему почему-то не удается ни потеснить юнца, ни нанести ему удар. Поль же, осознав, что противник ему по силам, обретает себя… Петр получает несколько ударов, в злобной растерянности начинает обороняться, делать ошибки… Офицеры перешептываются: новичок не прячет свободной руки, его удары негромки и вполне профессиональны. Сабля Петра летит наземь. (Позже Виконт любил применять этот прием, и Саша видела сама, в детстве, как эффектно он это делает на шпагах). Поль наклоняется, поднимает саблю и подает ее Петру. Говорит с ударением на местоимении: «Я… – и после паузы...– удержал». Когда бабушка подозвала его, чтобы поцеловать, а Виктор и повествующий ныне Симус, подошли пожать руку, он признался, что втайне брал уроки у лучшего тренера в Риме. Семен подчеркнул, что Поль, очевидно, тренировался со свойственной ему неистовой настойчивостью, поэтому результаты были столь великолепны…

На этом упоительном моменте повествования в дверях возник сам его герой. Виконт выглядел очень довольным, принес пакеты со съестным. В них оказались любимые им сыр и твердое печенье и еще что-то менее роскошное, но тоже очень заманчивое по голодным временам – селедка, картошка, лепешки...

– Так! – провозгласил он, поведя пальцем над недавно сколоченным столом. – Будет семейный ужин! – И обратился к ней с жестом дирижера, показывающего вступление первым скрипкам:

– Саша, хозяйничай!

Саша, возбужденная рассказом Семена, радостно захлопотала, расставляя на столе их более чем скромную утварь, нарезая и раскладывая царское угощение. Время от времени она поглядывала восхищенными глазами на Виконта, он отвечал ей несколько удивленной улыбкой, даже спросил: «проголодалась?». Едва приступили к трапезе, она не выдержала: