Господин штабс-капитан (СИ)

господинъ штабсъ-капитанъ.

Глава 1.

Спасение.

Ноябрь в этих местах выдался не по-европейски холодным. Первый снег выпал уже в начале ноября. Но, тем не менее, морозы стояли мягкие, совсем не сибирские. Моя шинель легко справлялась с умеренным холодом. Портупея ладно прижимала толстое рубище к плечам и спине, сжимая поясницу и не пропуская холодный воздух к груди. Теплый башлык грел шею, уши и щеки, компенсируя несерьезность военной фуражки. Сапоги хоть и не на меху, но ладные, не дырявые, давали возможность обмотать ноги теплыми портянками, так, что они не мерзли. Одну руку я держал в кармане, а вторую аккуратно засунул наподобие Наполеона. Перчатки были где-то успешно утеряны. Я был рад, что шел по раскисшей дороге на юге Европы, а не на севере России.

Вокруг меня царило одиночество. Странно, но такое невозможно было представить себе здесь каких-нибудь год, два назад. Эти поля и сады были летом и осенью ухожены, а на зиму аккуратно спать уложены. Темные, тяжелые тучи нависали прямо над головой. На горизонте, однако, они разрывались, и я видел небольшой кусочек голубого неба.

Задумчивость, усталость и ноющая рана ввели меня в состояние какой-то отрешённости. Я смотрел вокруг себя и не ничего не замечал. Наверное, именно поэтому я не заметил приближение ко мне людей.

- Whoa! Lassen Sie Ihre Waffe! Hande hoch! – голос, выкрикнувший эти короткие немецкие приказы, был хриплым и очень похожим на собачий лай. Но не обычный лай благородного животного с приличной родословной, а на тот, что издает сторожевая собака после десяти-пятнадцати минут непрерывного лая. Она лает в подворотню, а проходивший мимо прохожий продолжает ее злить и никуда не уходит. Цепной пес беснуется, рвется, но ему мешают добраться до горла проклятого пешехода крепкая цепь и добротные ворота. Это уже не лай, а какой-то изможденный хриплый рев.

Я остановился и медленно поднял одну здоровую руку вверх. Мне нечего было бросать на землю. Мой наган лежал где-то в кустах, в десяти километрах отсюда совершенно пустой, без единого боевого патрона. Только пустые гильзы заполняли его барабан. На правом боку бесполезно болтались лишь ножны от шашки. Ее самой тоже не было. Ее я оставил на захваченной высоте. Используя ее как лопату и кирку, я сломал шашку пополам. Проку от такого оружия не было, посему я воткнул обломок с рукояткой в землю рядом с могилой.

Медленно повернувшись, я увидел двух всадников в серых мундирах австрийских императорских войск. Тот, что отдавал мне приказы, оказался унтер офицером, а второй был в форме рядового пехотного полка и пока не произнес ни единого слова. Унтер обладал шикарными пышными усами, явно давно не стриженными, потому что я заметил, как он часто их поправлял, когда они лезли ему в рот. Рядовой был совсем юным безусым студентом. Почему я решил, что он студент, признаться, сказать не могу. Вероятно, его очки заставили меня об этом подумать. Странно, отчего и с каких пор австрийская пехота пересела на лощадей? И где остальные неприятели? Почему их только двое. Я незаметно огляделся. Вокруг кроме нас никого больше не увидел.

Фельдфебель молча кивнул в мою сторону и рядовой спешился. Солдат передал свою винтовку командиру, который направил ее дуло мне прямо в лоб. Потом студент нерешительно подошел ко мне и стал обыскивать мои карманы на шинели и под ней. Солдат довольно вежливо обходился со мной, стараясь не причинить ни боли, ни других неудобств, видимо мои погоны штабс-капитана вызывали в нем уважение и трепет, и если бы не преимущество его «армии» в данной ситуации, то он не посмел бы себе даже подойти ко мне. Закончив обыск, рядовой вернулся к своей лошади и отрицательно покачал головой, сказав при этом несколько слов на немецком, которые я не понял. Мой немецкий не выходил за пределы гимназического курса.

- Wer bist du? Wohin gehst du? – вновь обратился ко мне унтер.

- Ich verwundet … - я показал кивком головы на свою перебинтованную руку, вглядывающую через разрезанный рукав шинели. На бинтах ясно виднелась запекшаяся кровь. - Мeknya keine Waffen haben …

- Wohin gehst du? – вновь строго спросил усатый фельдфебель.

- Offenbar - in Gefangenschaft – с нескрываемым сарказмом вздохнул я.

Австрийцы переглянулись. И я скорее почувствовал, нежели увидел их нерешительность. Их молчание я истолковал в свою пользу. Скорее всего, у них не было в планах тащить с собой пленного русского офицера, да к тому же еще и раненного.

Вражеские лошади чувствовали то же, что и их седоки, отчего нетерпеливо топтались по грязному снегу, крутя крупами то влево, то вправо. Наконец фельдфебель что-то для себя решил. Он резко ударил свою лошадь ногами в бока и направил ее на меня. От неожиданности животное встрепенулось и рвануло вперед, не замечая стоящего перед ней человека. В одно мгновение, поравнявшись со мной, унтер со всей силы пнул меня в плечо ногой. Резкая боль пронзила все мое тело и я, не удержавшись на ногах, упал прямо на больную руку. Уже лежа в луже из растаявшего снега я услышал топот удаляющихся копыт. Вражеские солдаты бросили меня, решив не брать в плен.

Кряхтя и матерясь, я с трудом поднялся на ноги. Шинель и без того грязная стала еще грязней. Правая ее сторона сильно намокла. «Черт как бы теперь не замерзнуть сегодня ночью и не простудиться!» - пролетела у меня в голове мысль.

Посмотрев на удаляющиеся фигурки всадников, я отряхнул мокрые комочки снега с шинели и, стараясь не наступать в лужи, поплелся дальше. Проселочная дорога, по которой я шел, едва ли могла считаться дорогой. Видимо совсем недавно по ней прошел пеший строй, отчего мокрый снег превратился в кашу из грязи и полузамерзшей жижи. Сапоги, как я ни старался, часто погружались в лужи, чуть-чуть не черпая воду внутрь. Но уходить с дороги мне не хотелось. Я совсем не знал эту местность и мог легко заблудиться. А идя по ней, у меня оставалась надежда выйти к какому-нибудь населенному пункту. Конечно, была и вероятность нарваться на австрияков, как это произошло несколько минут назад. Но наше наступление или, возможно, стремительное бегство вселяли в меня надежду на лучший исход. В этой неразберихе проще будет скрыться от врага, чтобы тот не делал, отступал ли или наступал. Мне нужно дойти до любого населенного пункта и там дождаться наших! Оставаться здесь среди полей и холмов без крыши над головой – означало медленную, но верную смерть. Рана, хоть и несерьезная, могла спровоцировать осложнения, которые совместно с холодом и сыростью неминуемо приведут к моей кончине. Голод напоминал о себе резкими болями в животе. Надо идти! Не стоять и как можно меньше отдыхать. И я шел, шел, шел.

Почему австрийцы не убили меня? Пожалели? Возможно. А может, просто у них не было патронов? Хм. Скорее всего, да. А если и был, то один. Я вспомнил, как рядовой передал винтовку унтеру. И тот якобы прицелился в меня, но стрелять не стал, а просто свалил с ног. Да! Верно. Теперь не нарваться бы еще и на других! Сколько их бродит теперь по дорогам!

Примерно через час я доковылял до небольшой деревеньки. Каменные дома стояли вдоль раскисшей дороги в ряд. Все они были раскрашены в неповторяющиеся цвета постельных тонов. Ни один дом не был по цвету похож на другой. Я с таким способом индивидуализировать свои дома уже встречался раньше в Румынии. Пройдя вдоль улицы и осматривая приусадебные участки, я старался найти работающих во дворах крестьян или хотя бы их следы. Но везде мне попадались лишь пустые дворы, закрытые глухими ставнями окна и немного пугающая, но уже знакомая тишина.

Только возле четвертого дома я заметил во дворе крадущуюся женщину. На ней был темно-синий полушубок, платок красного цвета и валенки. Подойдя поближе к забору, я окликнул ее. Мне показалось, что ей никак не меньше шестидесяти лет.

- Bine ai venit! – это практически все, что я успел выучить по-румынски, поэтому сразу же перешел на русский. - Не пустите переночевать? Я раненый, но я не доставлю вам хлопот! Я только переночую и уйду!