Наследники

— Мама, что с тобой? Ты больна? Выглядишь неважно…

— В такие годы, сынок, всегда что-нибудь болит.

— Может быть, врача прислать? Или, хочешь, я попрошу, чтобы тебя обследовали? В нашей поликлинике чудесные доктора.

— Да нет, сынок, не беспокойся, не такая уж я плохая. А сердце-то болит у меня ты знаешь отчего.

Алексей гладил ее руку, с мягкой улыбкой смотрел на родное морщинистое лицо.

— А ты выбрось из головы свои заботы. Придет время, все встанет на свое место.

Алексей прекрасно знал, о чем сокрушается мать. Она много раз ворчливо жаловалась ему, что ей тяжело вести хозяйство, обслуживать двух таких здоровенных мужиков, что давно уже пора Алексею решить с семьей. Об этом она напоминала при каждом удобном случае.

— И почему таких, как ты, на партийных должностях держат? Я бы непутевых да неустроенных на пушечный выстрел не допускала до людских дел. Человеку четвертый десяток пошел, а он все в холостых ходит!

— Исправлюсь, честное слово, исправлюсь, мама, я уже осознал.

— Все шутишь, а я всерьез. Старая я, Алешенька, очень даже старая, умру и внуков не понянчу.

— Ничего, Серега это упущение поправит.

— А ну тебя. Непутевый ты человек, Алексей. До седых волос скоро доживешь, а ума ни на грош. Он совсем еще юнец, а ты женить хочешь.

Кое-как успокоив Наталью Федоровну, Алексей пошел к Сереге. Тот стоял у стенного зеркала, тщательно круглой щеткой холил свои упрямые быстровские волосы. Расчесывал долго, старательно, методично. Слышалось даже легкое потрескивание. Потом парень взялся за лицо. Мазал какой-то мазью, втирал, снова мазал. Алексей терпеливо наблюдал за этой процедурой. Затем спросил:

— И сколько же времени уходит у тебя на это?

Сергей, сначала не заметивший брата, смутился.

— Гигиена — мать здоровья.

— Так то гигиена, а это, извини, пижонство.

— А ты что, хочешь, чтобы я не стригся и не мылся? Чтобы зарос, как битник?

— Все хорошо в меру. Времени твоего жалко.

— Ладно, брательник. Не будем обсуждать эту тему. Пойдем завтракать, а то Федоровна, поди, уже ворчит.

— Пойдем, пойдем. Потом на завод отправимся.

— Да? Какое-нибудь дело к нам у «Химстроя»?

— Особых дел у «Химстроя» к вам нет, а у меня есть. Хочу заглянуть в цехи, старых товарищей повидать.

— Правильно, давно пора, — одобрил Сергей.

…И вот они идут на завод. Снова, как когда-то, Наталья Федоровна смотрит из окна им вслед. Но только она теперь не может издалека узнать, кто из Быстровых старший. Да, подрос, основательно подрос Серега. Он шел не как когда-то, подпрыгивая и семеня, чтобы приноровиться к шагам Алексея. Шел неторопливо и степенно, взрослый, самостоятельный человек. И шаги его были такими же широкими, уверенными и твердыми, как у старшего Быстрова.

— Здоровенные вымахали, чертяки, — предельно довольная проговорила Наталья Федоровна, неохотно отходя от окна.

А между братьями шел неторопливый, еще дома начатый разговор. Сергей рассказывал:

— Изменилось многое. Литейку расширили, компрессорную новую построили. А бытовой корпус какой отгрохали! Обязательно зайди. Души, раздевалки, дорожки, цветы. Мы даже подумываем, не организовать ли на базе этих бытовок воскресный дом отдыха.

Как и прежде, на завод торопливо шли женщины, степенно вышагивали пожилые рабочие, с шутками, смехом, громко перекликаясь — молодежь. Многие узнавали Алексея, спрашивали, где работает, как живет. Приветливо здоровались и с Сергеем. «Видно, уважают парня, — обрадованно подумал Алексей. — Если бы числился не на важном счету, сразу бы заметно было».

Вот с ними поравнялась стайка девчат. Над одной из девушек подруги начали добродушно подсмеиваться:

— Наташка, а Наташка, может, подойдешь, представишься старшему-то? Или боишься не понравиться? Вдруг не одобрит Сережкин выбор?

Алексей посмотрел в их сторону. Девчонка, над которой подшучивали, была совсем юной. Темные вьющиеся волосы, большущие синие глаза, зардевшиеся щеки. Алексей посмотрел на брата. Лицо у того было непроницаемо спокойно. И только сдвинутые брови да проступившие на скулах красные пятна выдавали его смущение.

Алексей добродушно сказал:

— Ничего, курносая только очень.

Сергей, не глядя на старшего, глуховато ответил:

— Наташка-то? Серьезная особа.

Больше Алексей ни о чем не спрашивал.

Скоро они входили в проходную завода. Алексей с волнением достал свой старенький заводской пропуск. Старик вахтер по-военному молодцевато отдал честь:

— Можете проходить, товарищ Быстров.

— А я думал, не пустите, — пошутил Алексей.

— Это как же? Быстровых — и не пропустить?

Алексей благодарно пожал старику руку. Братья вошли на территорию завода. Сергей, посмотрев на часы, заторопился.

— Думаю, гид тебе не нужен?

— Спасибо, как-нибудь обойдусь.

— Когда приедешь?

— Дня через два-три. А ты, Серега, смотри будь повнимательнее с матерью. Плоха она у нас стала.

— Знаю, — ответил Сергей и, пожав руку брата, добавил: — Привет Тане.

Пришла очередь смутиться старшему. Он хотел что-то сказать, но Сергей был уже далеко. Вот остановился, помахал рукой. Лукавая, озорная улыбка тронула губы.

Не торопясь Алексей пошел по широкому шоссе, что полукольцом огибало цехи. Главный корпус, механический, термичка, сборка. Вдалеке здание автобазы, разгрузочная платформа. Вот здесь, около сборки, было место заводских митингов. И здесь же всегда вывешивался их комсомольский «Крокодил». Что тут сейчас? Алексей подошел ближе. Теперь здесь хозяйничал «комсомольский прожектор». Злые карикатуры, хлесткие подписи в стихах. Какому-то Курицыну доставалось за задержку поковок, начальника главной бухгалтерии прохватывали за бюрократизм при оплате счетов смежников. Завод работал над новой моделью машины, о которой вчера вечером подробно рассказывал Серега, и, судя по сатирическим окнам, сегодняшние комсомольцы дрались за нее не менее зубасто, чем когда-то товарищи Алексея воевали за комбайн.

Походив по территории, Алексей пошел в свой, инструментальный. Вот и широкие, задрапированные двойными парусиновыми полотнищами ворота. Лицо обдала волна теплого воздуха из калориферов. Зимой здесь приятно постоять минуту-две с мороза, ощутить горячее дыхание цеха. Алексей не спеша шел по пролету. Те же аккуратные ряды станков, тот же ровный, глухой шум. Казалось, что все здесь так же, как и в те годы. Но вскоре Алексей убедился, что это лишь первое, общее впечатление. Вместо старых громоздких агрегатов, на которых работал когда-то Алексей, стояли ровные линии компактных, выкрашенных в бело-серебристые тона автоматов и полуавтоматов. Старый торец на полу тоже заменили: был он свежий, желтоватого цвета, и от него шел еле уловимый запах леса.

Алексей думал пробыть на заводе два-три часа, но куда бы он ни приходил, везде его встречали шумно, с неподдельным интересом и доброжелательством и долго не отпускали. Расспрашивали, рассказывали о заводе, о себе, вспоминали общих знакомых. Наконец Быстров добрался до своего участка. Начальник, молодой стройный парень (что-то знакомое было и в его облике), потащил Алексея к себе в конторку, стал подробно рассказывать, как они справляются с планом, как трудно далось освоение новых универсальных станков с программным управлением. Алексей, приложив руки к груди, взмолился:

— Дорогой мой, извини, проверять вас не собираюсь. Я работал здесь раньше, вот и зашел.

Начальник участка удивленно посмотрел на него и чуть обиженно объяснил:

— Я знаю это, Алексей Федорович, очень хорошо знаю. Потому и рассказываю вам все подробно. А вы меня, видимо, не помните?

— А вы тогда где работали?

— В сборочном.

— Здесь-то давно?

— Да нет. Год с небольшим. Как институт закончил. Забыли вы меня, — с легкой обидой проговорил парень. — Я Галчинский. В институт-то с вашей помощью прорвался. Вы тогда звонили директору, доказывали, что четверка по русскому — случайное явление. Я и сейчас как вспомню, так краснею.