Наследники

Когда Зарубин ушел, Снегов долго сидел задумавшись. Чем больше он размышлял о сегодняшнем споре с ребятами, тем горше становилось ему, тем больше взвинчивал себя, разжигая в душе обиду. Он не мог согласиться с теми сомнениями, что высказывались сегодня активистами, не мог побороть внутреннее сопротивление их мыслям. Какой все-таки незрелый, неопытный народ, подытожил он свои раздумья. Приходится доказывать прописные истины.

Анатолия, конечно, нельзя было обвинить в безделье. Молодежные бригады, контрольные посты «комсомольского прожектора», штаб по связи с поставщиками и смежниками — все это организовал он, Снегов. Дни проходили в суете, заботах и хлопотах. Надо сходить в такую-то бригаду, подкрутить ребят — пожалуйста. Необходимо подобрать бригаду для ударной, срочной работы — в два счета. Прорыв с материалами — и здесь быстро и оперативно вмешается комсорг. И вечером, когда затихали телефонные звонки с участков, из отдела снабжения, со смежных заводов, когда уходили из комитета последние посетители, он усталый, но довольный уезжал домой. Когда же выбирался в Лебяжье, возвращался оттуда расстроенный и злой.

Беседы с ребятами у него не клеились. Вопросы, которые они поднимали, казались чудными, мелкими. Один спрашивал, когда к ним в Лебяжье приедет МХАТ, другой, оказывается, ждет не дождется советских олимпийцев, третий предлагает какой-то общепостроечный шахматно-шашечный турнир или с самым серьезным видом просит организовать встречу с бывшим священником из Ленинграда. Он, видите ли, здорово интересно говорит о боге и прочем.

«Неужели мне надо влезать во все это?» — с тоской думал Анатолий.

…Сбивчиво, горячась и волнуясь, рассказывал Снегов Быстрову о споре в комитете.

— Понимаете, Алексей Федорович, все рассуждают, все критикуют, изрекают то, что уже навязло в зубах. Чепуха какая-то. Конечно, делаем мы далеко не все, что нужно и что хотелось бы. Но отойти от хозяйственных дел, заняться только экскурсиями, вечеринками да танцульками, как предлагают некоторые, — это же абсурд!..

Быстров вздохнул, улыбнулся. Снегова это задело.

— Вы улыбаетесь, а я места себе найти не могу.

— Да ты не обижайся. Усмехнулся я потому, что когда-то мне самому мяли бока за такие же дела.

— Да, да. Мне в ЦК комсомола, посылая сюда, говорили, что у вас комсомольский опыт немалый. Расскажите, Алексей Федорович. Может, пригодится?

— Видишь ли, Анатолий, событиям, происшедшим со мной, предшествовал период, когда комсомол кабинетными мудрствованиями некоторых его руководителей вовсе был отключен от сферы хозяйственной деятельности. Традиции, которые были накоплены за годы первых пятилеток, в войну, в первые послевоенные годы, постепенно тускнели. А если комсомольские организации брались за какие-либо хозяйственные дела, иные лидеры местных масштабов видели в этом нездоровые тенденции и прорабатывали беспощадно. Ну, а разве можно заставить ребят не заниматься тем, в чем их жизнь? Попробуй докажи твоим питомцам, что объекты «Химстроя» их не касаются?

Поручили тогда нашему заводу освоить и спешно начать производство нового комбайна. Взяли мы над ним шефство. Каждый винт, каждую гайку, каждый агрегат — под контроль. И, как это часто бывает у комсомольцев, взявшись за одно, забыли про другое. А это другое у нашего горкома было разграфлено, разнесено по клеточкам, таблицам, по ведомостям. Сводки, цифры, доклады, отчеты — все это считалось у них первейшим, самым важным в работе. Ну, а так как нам было не до отчетов и докладных, все графы и клетки, отведенные заводу, пустовали. Ну и влетело мне по первое число. За игнорирование горкома, забвение задач по воспитанию молодежи и т. д. и т. п. — снять с работы раба божьего.

— Ну, а что же дальше?

— Дальше? Комсомольский актив оказался дальновиднее горкомовцев. Он прекрасно понимал, что предпринималось в стране. Партия приобщала комсомол к своим самым большим делам — поручала строить заводы, электростанции, магистрали, осваивать целину. Поэтому на конференции ошибка горкома была исправлена.

— Вот видите! У нас же…

Быстров остановил Анатолия:

— Подожди минутку. Выслушай до конца. Горкомовцы со мной тогда поступили, конечно, крутовато, нужды большой в этом не было. Но в какой-то мере они были и правы. Мы действительно подзапустили тогда дела, кроме комбайна, знать ничего не хотели. Обрати внимание на следующее. Вот комсомол шефствует над крупнейшими стройками. Делает он здесь много, очень много. Но самое ценное из его дел — это то, что он воспитывает людей. Лучшие наши строители, инженеры, техники, прорабы, мастера, самый квалифицированный народ — откуда они? С крупнейших, прославленных строек. А ведущие работники министерств, главков? Оттуда же. Это очень существенно, Анатолий. «Химстрой» должен взять на вооружение эти традиции. Мало построить завод, надо, чтобы стройка стала еще и жизненной школой для ребят, что пришли сюда. Да-да… Не удивляйся и не морщись. Мы часто говорим: надо воспитывать нового человека, сознательного строителя коммунистического общества. И не всегда вдумываемся в эти емкие слова. А ведь они имеют предельно конкретный и огромный практический смысл. Именно здесь должны ребята получить серьезную квалификацию, новые знания, закалить характер, обогатиться духовно. Решаем мы эти задачи? Нет, к сожалению. Вот почему обеспокоен Мишутин, волнуются ребята, тревожатся коммунисты. «Химстрой» не просто стройка, не только бетон, опалубка и даже не только главный корпус или литейка, а школа, школа жизни.

Снегов вздохнул.

— Ну вот и вы тоже не удержались, чтобы не прочесть мне лекцию, не разъяснить мои так называемые заблуждения. А я думал, что вы-то уж поймете меня. Что ж, видимо, не в свои сани сел Анатолий Снегов. Задачу комсорга ЦК на «Химстрое» я представлял себе несколько иначе.

Быстров, прищурясь, с улыбкой заметил:

— А что, для комсорга ЦК есть какие-то особые задачи? С людьми работать — вот наш с вами долг и обязанность.

— А я и работаю с ними. Но понимаете, в няньки я все-таки не гожусь. С соской к каждому бегать не могу. Из коротких штанишек начинающего комсомольского работника я уже вырос. Может, кто другой и бегал бы, а я не буду. И прежде всего потому, что считаю это нецелесообразным. Так что извините, но я не согласен с вами. Ребята ошибаются потому, что неопытны, а вы, видимо, потому, что на вас давит груз прошлых лет.

Снегов встал. Лицо его горело, он вытирал платком вспотевшие от волнения руки. Где-то в глубине души упрекал себя за то, что так резко говорил с Быстровым, но, почувствовав, что тот берет сторону ребят, не мог себя сдержать.

— Ну что ж, если я ошибся, то буду только рад этому, — спокойно ответил Быстров. И добавил, как давно обдуманное и решенное: — На днях мы с вами поедем в ЦК комсомола. Проясним наши споры. Да и помощи попросим. А то шефы что-то редкие гости на «Химстрое».

— Что ж, давайте съездим. Хотя мне все и так ясно.

Быстров сумрачно посмотрел на него:

— Завидую тебе, Анатолий. А вот у меня такой ясности, к сожалению, нет.

Глава XX. Под родными крышами

Как-то утром, к удивлению Натальи Федоровны, Алексей не встал, как обычно, рано. Было слышно, как Сергей возится в своей комнатушке с гантелями; вот и Старозаводская вся проснулась, кое-кто уже идет на работу, а старший все валяется в постели. Наталья Федоровна постучала в комнату:

— Ты что, Алеша, прохлаждаешься? Или захворал?

— Нет, нет, все в порядке. Просто хочу сегодня на завод сходить. Как там Серега? Встал, собирается?

— Встал. Красоту наводит. Пожури его, по полчаса у зеркала возится. Будто девка на выданье.

Когда Алексей вышел, Наталья Федоровна хлопотала в кухне. Он посмотрел на мать, и сердце у него горестно сжалось. Дома Алексей бывал редко и помалу и не замечал, как неумолимо старела мать. Когда-то полная, широкоплечая женщина стала худенькой и легкой, ситцевый халат висел на ней, будто с чужого плеча. Но больше всего его поразило лицо: худое, желтоватое, белые, аккуратно причесанные волосы резко оттеняли его болезненную худобу. Алексей подошел к матери, взял ее морщинистую, сухую руку и приложил к щеке.