Овцебык

го, значит, не было с тех пор, как мы заснули. Но гроза была страшная. Удар следовал за ударом, один другого громче, один другого ужаснее, а молния не умолкала ни на минуту. Словно все небо разверзлось и готово было с грохотом упасть на землю огненным потоком.

- Где он может быть? - сказал я, невольно думая об Овцебыке.

- И не говори лучше, - отозвался отец Вавила, не отходя от окна.

- Не случилось ли чего с ним?

- Да случиться, кажется, чему бы! Зверя большого нет тут. Разве лихой человек - так и то не слышно было давно. Нет, так небось ходит. Ведь на него какая блажь найдет.

- А вид точно прекрасный, - продолжал старик, любуясь озером, которое молния освещала до самого противоположного берега.

В это мгновение грянул такой удар, что вся хата затряслась; отец Прохор упал на землю, а нас с отцом Вавилою так и отбросило к противоположной стене. В сенях что-то рухнуло и повалилось к двери, которою входили в хату.

- Горим! - закричал отец Вавила, первый выйдя из общего оцепененья, и бросился к двери. Дверь нельзя было отпереть.

- Пустите, - сказал я, совершенно уверенный, что мы горим, и с размаху крепко ударил плечом в дверь.

К крайнему нашему удивлению, дверь на этот раз отворилась свободно, и я, не удержавшись, вылетел за порог. В сенях было совершенно темно. Я вернулся в хату, взял от образника одну свечечку и с нею опять вышел в сени. Шум весь наделала моя лошадь. Перепуганная последним ужасным ударом грома, она дернула повод, которым была привязана к столбу, повалила пустой капустный напол, на котором стояло решето с овсом, и, кинувшись в сторону, притиснула нашу дверь своим телом. Бедное животное пряло ушми, тревожно водило кругом "глазами и тряслось всеми членами. Втроем мы все привели в порядок, насыпали новое решето овса и возвратились в хату. Прежде чем отец Прохор внес свечечку, мы с отцом Вавилою заметили в хатке слабый свет, отражавшийся через окно на стену. Посмотрели в окно, а как раз напротив, на том берегу озера, словно колоссальная свечка, теплилась старая сухостойная сосна, давно одиноко торчавшая на голом песчаном холме.

- А-а! - протянул отец Вавила.

- Моленья зажгла, - подсказал отец Прохор.

- И как горит прелестно! - сказал опять художественный отец Вавила.

- Богом ей так назначено, - отвечал богобоязливый отец Прохор.

- Ляжемте, однако, спать, отцы: гроза утихла.

Действительно, гроза совершенно стихла, и только издали неслись далекие раскаты грома, да по небу тяжело ползла черная бесконечная туча, казавшаяся еще чернее от горящей сосны.

- Глядите! глядите! - неожиданно воскликнул все еще смотревший в окно отец Вавила. - Ведь это наш блажной!

- Где? - спросили в один голос я и отец Прохор и оба глянули в окно.

- Да вон, у сосны.

Действительно, шагах в десяти от горящей сосны ясно обрисовывался силуэт, в котором можно было с первого взгляда узнать фигуру Овцебыка. Од стоял, заложа руки за спину, и, подняв голову, смотрел на горевшие сучья.

- Прокричать