Овцебык

ать ему? - спросил отец Прохор.

- Не услышит, - отвечал отец Вавила. - Видите, шум какой: невозможно услышать.

- И рассердится, - добавил я, хорошо зная натуру моего приятеля.

Постояли еще у окна. Овцебык не трогался. Назвали его несколько раз "блажным" и легли на свои места. Чудачества Василья Петровича давно перестали и меня удивлять; но в этот раз мне было нестерпимо жаль моего страдающего приятеля... Стоя рыцарем печального образа перед горящею сосною, он мне казался шутом.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда я проснулся, было уже довольно поздно. "Некнижных" отцов не было в хатке. У стола сидел Василий Петрович. Он держал в руках большой ломоть ржаного хлеба и прихлебывал молоком прямо из стоящего перед ним кувшина. Заметив мое пробуждение, он взглянул на меня и молча продолжал свой завтрак. Я с ним не заговаривал. Так прошло минут двадцать.

- Чего растягиваться-то? - сказал, наконец, Василий Петрович, поставив выпитый им кувшин молока.

- А что ж бы нам начать делать?

- Пойдем бродить.

Василий Петрович был в самом веселом расположении духа. Я очень дорожил этим расположением и не стал его расспрашивать о ночной прогулке. Но он сам заговорил о ней, как только мы вышли из хаты.

- Ночь была грозная какая! - начал Василий Петрович. - Просто не запомню такой ночи.

- А дождя ведь не было.

- Начинал раз пять, да не разошелся. Люблю я смерть такие ночи.

- А я не люблю их.

- Отчего?

- Да что ж хорошего-то? вертит, ломит все.

- Гм! вот то-то и хорошо, что все ломит.

- Еще придавит ей за что ни про что.

- Это штука!

- Вот сосну разбило.

- Славно горела.

- Мы видели.

- И я видел. Хорошо жить в лесах.

- Комаров только много.

- Эх вы, канареечный завод! Комары заедят.

- Они и медведей, Василий Петрович, донимают.

- Да, а все ж медведь из лесу не пойдет. Полюбил я эту жизнь, продолжал Василий Петрович.

- Лесную-то?

- Да. В северных-то лесах что это за прелесть! Густо, тихо, лист аж синий - отлично!

- Да ненадолго.

- Там и зимой тоже хорошо.

- Ну, не думаю.

- Нет, хорошо.

- Что ж вам там нравилось?

- Тихость, и сила есть в той тихости.

- А каков народ?

- Что значит: каков народ?

- Как живет и чего ожидает? Василий Петрович задумался.

- Вы ведь два года с ними прожили?

- Да, два года и еще с хвостиком.

- И узнали их?

- Да чего узнавать-то?

- Что в тамошних людях таится?

- Дурь в них таится.

- А вы же прежде так не думали?

- Не думал. Что думы-то наши стоят? Думы те со слов строились. Слышишь "раскол", "раскол", сила, протест, и все думаешь открыть в них невесть что. Все думаешь, что там слово такое, как нужно, знают и только не верят тебе, оттого и не доберешься до живца.

- Ну, а на самом деле?

- А на самом деле - буквоеды, вот что.

- Да вы с ними сошлись ли хорошо?

- Да как еще сходиться-то! Я ведь не с тем шел, чтобы баловаться.

- Как же вы сходились-то? Ведь это интересно. Расскажите,