Наследники

Министр терпеливо дослушал эту горячую реплику, пристально посмотрел на Данилина. Тот сидел, опустив глаза, что-то чертил и чертил на развороте своей папки для бумаг.

— Жизнь порой вносит коррективы в любые планы и наметки. — Голос министра звучал спокойно, подчеркнуто спокойно. — Да, мы утверждали и проекты, и сроки, и графики. Но из этого вовсе не следует, что мы должны встать перед собственными решениями и молиться на них. Да, имелось в виду до ввода второй очереди обеспечивать «Химмаш» литьем, крупногабаритной арматурой и поковками путем кооперированных поставок. Но предприятия получили новые, дополнительные и притом очень важные задания. Продукция для «Химмаша» с них не снята, но идет как сверхплановое задание, и заводы не без оснований опасаются, что с этим они не справятся.

Данилин бросил:

— Пусть справляются. Это не фабричонка какая-то, а «Химмаш».

— Подтянуть их, конечно, подтянут. Но лихорадка неизбежна. И еще надо учесть, продукция для «Химмаша» сложная. Пока освоят технологию, оснастку… Есть ли смысл затевать все это на год-полтора?

Данилин буркнул:

— Не знаю. Такие вещи надо продумывать раньше.

— Согласен с вами, Владислав Николаевич. Согласен. Но ведь на главке-то сидели, кажется, вы? Так, может, и упреки эти себе адресуете?

И, уже обращаясь ко всем, министр произнес:

— В Госплане и в правительстве тоже озабочены положением, складывающимся с «Химмашем». Нам надо все очень серьезно, обстоятельно взвесить. Я понимаю, что огорчаю вас, Владислав Николаевич, но должен сказать, что коммунисты стройки ближе к истине, нежели вы. И потому давайте договоримся о следующем: завтра же надо встретиться с заказчиком, с Гипромашем. Будем входить с согласованными предложениями в правительство. А вам, — министр обратился к Данилину и Быстрову, — убрать шпаги в ножны, считать, что поединок закончился. И думать, думать, как организовать дело, что нужно стройке… До зимы, до морозов надо выхватить нулевой цикл по основным объектам. Это главное.

Что касается материалов, — министр уже обращался к своим работникам, — то надо дать «Химстрою» все, что нужно. Проверьте все наши фонды, все запасы. Чего не хватит — срочно готовьте предложения в Госплан и Госснаб.

Данилин отмалчивался долго, но, видя, что министр уже не ждет и не спрашивает его мнения, а продолжает обсуждать и решать то один, то другой вопрос, пересилив себя, тоже включился в общий разговор. Ведь лучше его никто из присутствующих не знал, что и в каком количестве нужно стройке, что подводит и режет сейчас, что будет узким местом завтра или послезавтра.

Министр слушал его соображения внимательно, изредка делал заметки в блокноте или коротко бросал:

— Бубнов — это тебе. Герасимов — это по твоей части.

Или:

— Это надо просить наверху. Готовьте предложения, расчеты…

Под конец разговора министр, глядя в упор на Данилина и Быстрова, произнес:

— Дадим почти все, что просите. Ясно? Но уговор дороже денег. Споры — побоку. Обиды — тоже. Единым гужом за дело.

Данилин все еще раздраженно ответил:

— Задачу вы нам дали, голова кругом идет.

Сказав это, он резко, рывком закрыл папку и отодвинул ее от себя, словно в ней была причина всего, что произошло.

Министр улыбнулся:

— Нервы, нервы, Владислав Николаевич, успокойте. Тогда и голова кружиться перестанет. Она у вас не плохая, знаем.

Когда министр со своей группой уехал, Данилин хмуро спросил:

— Слушайте, Быстров, раз вы знали, что там, наверху, по «Химстрою» появились другие задумки, что же вы мне не сказали об этом раньше? Все было бы гораздо проще. Я, конечно, и сейчас не согласен со всем этим, но в то же время не настолько глуп, чтобы лезть на рожон. Но вы-то, вы-то ортодоксом себя выказали, пели же, оказывается, с чужого голоса? А я все ломал голову, почему так смело идет на абордаж наш парторг?

Быстров понимал состояние Данилина, чувствовал, как клокочет в нем досада. От нее и шли эти слова. Без обиды Алексей проговорил:

— Владислав Николаевич, вы сами знаете, что говорите ерунду. Рассудку вопреки, наперекор стихиям… — И, помолчав немного, озабоченно, деловито предложил: — Давайте завтра людей соберем, начальников участков, прорабов, бригадиров.

Данилин нетерпеливо прервал:

— Ну как же, обязательно, вы без этого не можете. Посоветоваться, посовещаться, мобилизоваться. А разрешите вас спросить: что случилось? Что произошло? Новые сроки? Новый график? Пусть они мне сначала дадут все, что обещали. Все, до последнего чертежа, до последнего болта и гайки. Тогда я посмотрю и подумаю. Увидим, чем товарищ министр подкрепит свои руководящие указания.

А Быстров, будто не услышав этой тирады, продолжал свое:

— Я думаю, обязательно людей надо собрать. Дело нешуточное.

Данилин поднял в вялом приветствии руку.

— Ладно, давай по домам. Подумаем завтра. Утро вечера мудренее.

Глава IX. Вечером в Лебяжьем

Так уж повелось с первых дней: как бы ни были заняты ребята, как бы поздно ни приехали они в Лебяжье, а в «Прометей» заглянут обязательно. Пошутить, посмеяться, потанцевать, увидеться с другом, спеть песню. Иногда, особенно по субботам, эти «вечерние посиделки» кончались поздно-поздно, когда весь поселок — палатки, клуб, дорожки, лодочная станция — начинал розоветь от утреннего рассвета.

Любил эти вечера и Быстров. Не часто ему удавалось выбраться в Лебяжье, но если приезжал, то задерживался здесь допоздна. То в одну палатку заглянет, то в другую, в одной посидит полчаса да в другой столько же. А у «Прометея» уж собралось полпоселка, знают, что парторг в Лебяжьем и сейчас придет сюда. С появлением Быстрова начинался длинный оживленный разговор — вечер вопросов и ответов, как окрестили его ребята. И о чем только не спрашивали они парторга: как обстоит дело с проблемой «летающих блюдец и тарелок»; будут ли на Московском кинофестивале Софи Лорен и Марина Влади; что слышно о расследовании прокурора Гаррисона? Алексей объяснял, что знал, включал в разговор знакомых ему ребят, а если даже после общих усилий ответить на тот или иной вопрос не удавалось, вытаскивал записную книжку. В ней появлялась короткая пометка, и завтра парткабинет стройки получал задание: то узнать, на какую глубину в последний раз опустился Жак-Ив Кусто, то какова судьба поисков янтарной комнаты, что фашисты увезли из Екатерининского дворца, то разыскать более точные данные о легендарных богатствах низама княжества Хайдарабад…

Рано или поздно беседа переходила на местные темы, на дела стройки. И это была уже не беседа, а скорее летучее производственное совещание. Одни нещадно ругали начальника снабжения Богдашкина за плохое обеспечение бригад материалами, другие сетовали на то, что «старикам», то есть кадровым бригадам, «с жирком» закрывают наряды, третьи возмущались работой механизаторов — часто приходится из-за них простаивать. Из-за транспорта тоже. И опять Быстрову приходилось вытаскивать записную книжку.

Сегодня, в самый разгар такого производственного диспута, раздался вдруг возмущенный голос Аркадия Удальцова:

— Ребята, ну что это за мода у нас появилась: как Алексей Федорович в поселок, так мы его атакуем производственными дрязгами? Предлагаю прекратить. Придет завтра на участки, и все выясните.

— Да, доберешься до него на участке. Окружат прорабы, бригадиры, не до нас.

Но Аркадий не унимался:

— Ну так вот что, товарищи. Если не прекратите мучить парторга своими бригадными неурядицами, через пять минут здесь погаснет свет.

Быстров рассмеялся вместе со всеми и успокоил ребят:

— Ничего, продолжайте. Страниц в моем блокноте еще много.

Но то ли все-таки из-за Аркадия, то ли потому, что все главное было уже сказано, разговор принял другое направление.

Сегодня многие смотрели по телевидению выступления московских поэтов. Костя Зайкин сокрушенно пожаловался:

— Черт его знает. Может, я глуп, ребята, но многие стихи, честное слово, не понял.