Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

«Черный Кронье [9], предатель Почефстрома, угнетатель негров, оскорбитель англичан, жестокий победитель при Магерсфонтейне, пришла пора тебе ответить за…» Тим Баркер сидел под деревом, глядя сквозь ветки на звездное небо и думая о той давней войне… здесь ее называли просто «война». Как все это приблизилось — шестьдесят лет будто выпали, просыпались шестьюдесятью песчинками в омут времени и бесследно ушли на дно. В паническом бегстве к речным бродам Кронье бросил по дороге восемьдесят фургонов. У Кудус Рэнд его встретил заслон; окруженный при Паардеберге, он ждал конца, укрыв волов, фургоны, женщин и детей в неглубоких прибрежных пещерах. Десять дней без перерыва английские пушки бомбардировали лагерь буров простыми снарядами, шрапнелью и недавно изобретенным лиддитом; развороченные воловьи туши, трупы мулов и лошадей, разлагаясь под палящим солнцем, превратили русло реки и берег в зловонный очаг заразы. Одних условий жизни в лагере было бы достаточно, чтобы принудить буров к капитуляции. Наконец их сопротивление было сломлено, и главнокомандующий Кронье, темноволосый, грузный, шестидесятипятилетний мужчина с угрюмым лицом, седеющими волосами и настороженным взглядом охотника, подъехал к лагерю англичан на своем сером бурском пони и объявил, что армия сдается в плен. Дед Тима видел, как он въезжал в лагерь…

Кронье — Холтье. Похожи ли они друг на друга — беглый заключенный и давно умерший бурский генерал — не только по имени, но и по складу? Сейчас Тим был уверен, что Холтье недавно побывал, а может быть, и до сих пор прячется где-то на ферме Редлингхойса. Тщательно разработанная Тарбэджем и его помощниками система поисков оказалась, как увидел Тим, далеко не безупречной, а враждебность местных жителей еще больше снизила шансы на успех. Завтра воды будет достаточно, к полудню в долину привезут в полном составе весь батальон, но сегодня-то Холтье практически был вне опасности.

И все-таки Сарел Редлингхойс знал, где прячется Холтье, и хотел ему помочь, так хотел, что пытался даже подкупить британского офицера. Шагая вместе с Ролтом по длинной джакарандовой аллее, Тим раздумывал над словами фермера… совсем другие речи слышал он от Люйта и Ван Доорна — те наблюдали за поисками с откровенной насмешкой и намекали, что Холтье уже за границей. Редлингхойс же явно озабочен положением Холтье и заинтересован в помощи. Но в помощи какого рода? Единственная помощь, которую мог бы оказать ему Тим, это закрыть глаза на что-то, чего-то не заметить… и скорей всего именно сегодня ночью. Но все дороги уже надежно перекрыты полицейскими патрулями, да и за фермами установлено наблюдение. Если Холтье до сих пор не выбрался из долины, то бежать он может либо на лошади, либо пешком. А так как, по слухам, он ранен — наверняка этого никто не знает, — то, пожалуй, он скорее всего поедет верхом — без лошади он, вероятно, вообще не сможет двигаться. С самой крайней фермы, которая принадлежит Фильюну Бусбосху, беглец въезжает в заросший кустарником вельд — полого поднимающееся к Стромбергам пересеченное расселинами и оврагами, каменистое нагорье. Правда, для этого Холтье придется повернуть на запад и продвигаться параллельно границе, но зато никто не помешает ему переждать день в каком-нибудь овраге, а за Схалксдрифтом можно снова повернуть к границе. К тому же в горах, наверное, есть перевал, тогда он и днем сможет незаметно пробраться и уже завтра засветло окажется в Южно-Африканской Республике. Еще не дойдя до конца джакарандовой аллеи, Тим ясно понял, что рассуждает правильно. Все так: Холтье пока еще в долине и этой ночью попытается отсюда выбраться верхом.

Твердо в этом уверившись, Тим отдал ряд распоряжений и отмел все возражения сержанта. Он вежливой запиской известил мистера Редлингхойса, что в течение ночи взвод будет патрулировать все тропы и проселки его фермы, а также прилегающих к ней ферм, и потребовал, чтобы работники ради своей же безопасности не выходили из дому. Он даже послал отделение солдат проверить одну-две тропинки, и те прошатались там в сумерках примерно с полчаса. Но едва только по-настоящему стемнело, лейтенант бесшумно отвел взвод к югу от Бусбосха и рассредоточил его среди камней и кустарников. Для такой операции требовалось гораздо больше людей, но лейтенант пошел на риск. Если они не нападут на след Холтье к рассвету, Тарбэдж взбесится: ему придется еще раз обыскивать фермы, оставленные лейтенантом на всю ночь без наблюдения. Но плевать ему на Тарбэджа, у лейтенанта свое начальство, и после побега Холтье отношения воинских властей с полицией становятся все более напряженными. А надежда у него есть: Тим помнил, как однажды дед сказал: «Бур терпеть не может топать пехом. Он без лошади не человек; вот в вельде, верхом на коне бур себя покажет».

Взвод растянулся длинной редкой цепью по кустарникам в трех милях к югу от Бусбосха, а Тим, который находился посредине цепи, сидел под деревом и ждал. Было за полночь, вот уже три часа ничто не нарушало чуткого покоя душной летней ночи. Луна еще не показалась; она взойдет около четырех, перед самым рассветом, но из-за ярких звезд, густо усыпавших черное бархатное небо, было светловато, и только под деревьями, каменными глыбами и в расселинах сохранялась черная сплошная мгла.

Тим нарочно старался думать об этой шестьдесят лет назад миновавшей войне, чтобы не вспоминать, как взъярились солдаты, когда он объявил им, что вместо сменного патрулирования по ровным хоженым тропинкам фермы — два часа в карауле, четыре отдыхать, — им придется, не смыкая глаз, всю ночь продежурить в кустах среди камней, колючек и гадюк. Они так разлютовались, что Тим чуть было не смалодушничал. Он, может быть, и отменил бы свой приказ, не заори Ролт прямо перед взводом: «Некоторым людям начхать на солдат, им бы только задницу лизать разным олухам — полисменам. Есть у нас некоторые такие, что и в армии-то без году неделю, и ширинку толком не умеют застегнуть, а лишь о том и думают, как бы им выслужиться, и чхать они хотели…»

Так вместо проблемы — где нести караул? — возникла новая — кто из двоих хозяин во взводе. Тим, потный от страха — он боялся, что солдаты не послушаются, — отдал приказ, и вот все они здесь.

Нужно было бы пройти вдоль цепи и проверить, как солдаты караулят, не спит ли кто, но Тим не смел. В темноте, один на один, без свидетелей, можно запросто напороться на самое наглое оскорбление, вплоть до рукоприкладства; такие вещи случались в последнее время, он знал. И командование, хотя и вынуждено будет принять дисциплинарные меры против обидчика, обрушит весь свой гнев на потерпевшего: «Младший офицер обязан завоевать и сохранить преданность, доверие и уважение солдат».

Тим продолжал сидеть, прислонившись спиной к жесткому, корявому стволу; он устало вздохнул и, забыв о минувших боях против Кронье и Кристиаана де Вета, снова подумал, что надо бы уйти из армии. Долго он тут не выдержит, это ясно. Служить есть смысл, рассуждал он, только старшим офицерам — майорам, полковникам, генералам, им не приходится непосредственно командовать солдатами, да к тому же они слишком стары, чтобы осваивать новую профессию. Иное дело лейтенант, которому всего двадцать три года, и положение его с каждым днем становится все более невыносимым, так как командование и представители его — те же старшие офицеры, — упорно не желают признать, что происходящая в Англии ломка общественных отношений не обошла стороной и английскую армию. Жгучее чувство обиды за свое бессилие, и эта тишина, и непроглядный мрак африканской ночи внезапно пробудили в Тиме несвойственную ему, ясность мысли, и он, сам того не желая, вдруг понял, что капрал Гаррел, к сожалению, во многом прав: его начальники не только сами — социальный анахронизм, они и Тима норовят сделать таким же, с упорством тащат его по пути обветшалых традиций, связывая по рукам и по ногам. Свои офицерские обязанности он должен выполнять, опираясь на авторитет «джентльмена» — устарелое понятие, которому теперь никто не придает значения, кроме богатых и пожилых. Предполагается, что он не только выше званием, чем рядовые — с этим, как он понимал, они охотно бы мирились, — но и выше по общественному положению, с чем нынешние солдаты не согласятся примириться ни за что. Если распоряжения сержанта Ролта, капрала Филлитсона и особенно капрала Гаррела выполнялись солдатами достаточно добросовестно и проворно, то распоряжения, отданные им, выслушивались с недовольным видом и исполнялись кое-как. Причина была очевидна; всем известно, что Ролт, Филлитсон и Гаррел получили чины по заслугам, чин же лейтенанта, как все считали, он получил лишь благодаря привилегированному общественному положению. И никого не смущает, что в настоящее время офицерские чины уж так не раздают; ведь еще совсем недавно многие офицеры — те, что сейчас вышли в полковники и генералы, — стали офицерами именно так. О чем же спорить, если в армии и до сих пор высшие звания и самые завидные синекуры автоматически предоставляются герцогам королевского дома исключительно благодаря праву рождения. Начавшийся после войны стремительный распад общественного строя Великобритании неизбежно повлечет за собой разложение британской армии, если в корне не изменить правовое положение офицеров. Если бы уничтожить понятие «офицер и джентльмен», если бы звание лейтенанта считалось просто следующим за сержантом и не делало бы его носителя существом, испеченным из совершенно другого теста, то и к самому Тиму все относились бы спокойно, как к Ролту, Филлитсону и Гаррелу, и никто бы не лез в бутылку. Но для этого пришлось бы отказаться от пышного ритуала посвящения в первичный офицерский чин, от полковых традиций, от приемов в офицерских клубах с добрым старым портвейном и столовым серебром… выбросить на помойку всю эту потускневшую эдвардианскую мишуру, столь милую сердцу стариков, которые цепляются за нее с упорством отчаяния. Вот если бы…