Человек рождается дважды. Книга 1
Человек рождается дважды. Книга 1 читать книгу онлайн
Первая книга романа, написанная очевидцем и участником событий, рассказывает о начале освоения колымского золотопромышленного района в 30-е годы специфичными методами Дальстроя. Автор создает достоверные портреты первостроителей: геологов, дорожников, золотодобытчиков. Предыдущее издание двух книг трилогии вышло двадцать пять лет назад и до сих пор исключительно популярно, так как является первой попыткой магаданского литератора создать правдивое художественное произведение об исправительно-трудовых лагерях Колымы. Долг памяти Первые две книги романа Виктор Вяткина «Человек рождается дважды» вышли в Магаданском книжном издательстве в 1963–1964 годах. Это значит, те, кто прочитал тогда роман, исключая тогдашних школьников, ныне уже собираются на пенсию. Роман был хорошо принят читательской публикой, быстро разошелся, осев в домашних библиотеках, и больше не переиздавался. Интерес к книге рос, это и понятно. Долгое время тема Колымы была под запретом. А тут автор писал о Колыме, приоткрывая завесу над этим легендарно страшным названием, писал не только о комсомольцах-добровольцах, но правдиво рассказывал об исправительно-трудовых лагерях Колымы, о заключенных. И мало кто понимал, что книга вышла на последней волне оттепели. Автор работал, он спешил, ему надо было закончить исповедь, завершить третью книгу. (Если б он знал, что ему придется ждать 25 лет!) Рукопись была написана и легла в стол. А наивный читатель все ожидал третьей книги романа Виктора Вяткина. Почти на всех читательских конференциях, встречах писателей и издателей, независимо от конкретной повестки дня, неизменно задавался один и тот же вопрос: «Когда выйдет третья книга романа Виктора Вяткина?» Сначала ответы были уклончивы. Не знаем, мол, работа идет, время покажет, мы планируем и т. п. Затем терпение иссякло, и однажды директор издательства ответил прямо: «Никогда!» Но рукопись ходила в списках, не единожды вынималась на свет из издательского портфеля, даже однажды была отредактирована. Издательство не торопилось возвращать ее автору. Как видим, долготерпение вознаградилось. Роман во многом автобиографичен. Автор пишет, не мудрствуя лукаво, о том, что видел сам, что знает точно. Он приехал на Колыму в составе первого комсомольского набора в 1932 году. Работал электротехником в Среднекане, начальником механического городка Южного горнопромышленного управления в Оротукане, позднее директором Оротуканского механического завода. Прожил в наших краях 28 лет, сейчас в Москве. Автору можно доверять, он знает события тех лет не понаслышке. В этом одна из причин неугасающего читательского интереса к его книге. У автора точны детали, точны реалии того времени, того быта и стиля жизни, хотя оборотной стороной этой точности подчас является заметный ущерб, наносимый произведению в части художественной. И вообще, что касается художественности, то мы погрешили бы против истины, если б утверждали, что с ней здесь все в порядке. Роман вторично отредактирован, но даже и это не спасает его от недостатков, свойственных любому произведению, написанному человеком, впервые взявшимся за перо. Читатель-гурман не будет здесь упиваться изысками стиля, смаковать яркую метафору, постигать глубину ассоциаций, удивляться неожиданному сюжетному ходу, скорее, он обнаружит недостаточный психологизм в лепке образов либо отсутствие многогранности в созданных характерах. Но тот же придирчивый читатель увидит главное, то, что автору удалось, — Колыму тех лет, реальную, а не книжную, созданную не вымыслом-домыслом, а сотканную из биографий людей, чьи судьбы складывались на глазах автора. Идеи перестройки дали жизнь не только этому роману. Но мы пока еще лишь на пороге становления большой литературы о Колыме, литературы без недомолвок. Высокие и горькие страницы истории нашего края принадлежат истории страны. На этих страницах есть место и для вечных строчек, написанных мастерами пера, и для подлинных свидетельств очевидца, честно выполнившего свой долг памяти.
Альберт Мифтахутдинов, 1989 г.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Посмотрите, как он плывёт! — кричал попутчик Нины.
Колосов плыл красиво. Нина заметила, как он схватился за трос, вылез и помахал ей рукой.
— Что ты делаешь? Мальчишка!
— Нина Ивановна, да что здесь такого? Ребята говорили: вода холодная, побоишься. А чего тут бояться?
Она схватила его за руку и отвела в сторону.
— Это, наконец, глупо! Ты становишься посмешищем!
— Смешон? — тихо повторил он. Теперь он совсем не походил на виноватого мальчишку. Нахмуренные брови, блеснувшие сталью глаза и упрямо сжатые губы.
Ого, да тут характер, — подумала Матвеева. Она засмеялась и взяла его под руку.
— Вот так, мальчишка. Научись понимать и оценивать свои поступки. А теперь горячий чай — и в постель. И не смотри на меня так, а выполняй распорЯжение врача.
ГЛАВА 2
Экспресс «Негорелое — Владивосток», вырвавшись на просторы Приморья, стал нагонять время. Привычный ритм колёс слился в барабанную дробь. Читать стало невозможно. Фомин отложил книгу, вынул бритвенный прибор и посмотрел на нижнюю полку. Соседки по купе — Аллы Васильевны — не было.
Эх, чёрт! Нужно было побриться утром, — огорчённо подумал он и обратился к третьему пассажиру купе, пожилому, разговорчивому человеку.
— Наша дама, очевидно, в туалете?
— А где же ещё? Как всегда, час одевается, два мажется, три прихорашивается, — недовольно поморщился сосед.
— Давно?
— Да, порядочно. Мне бы тоже побриться, а то, пожалуй, в таком виде и в гостиницу не пустят, — провёл он по рыжеватой щетине на щеках. — А эта принцесса, чего доброго, провозится до Владивостока.
Он открыл портсигар, привычным движением смял мундштук и закурил.
— Откуда в наше время такие берутся? — продолжал он ворчливо. — ПяЯтнадцатый год революции. Каждый старается внести свою долю в общее дело. Женщины целыми эшелонами едут на стройки. А у этой только и слышишь: «интеллигентно — неинтеллигентно, модно — немодно». И откуда у молодой женщины такие взгляды, вкусы, привычки? С её идеологией надо ехать в Париж, а не на Колыму.
— Может быть, её и осуждать не следует. Муж какой-нибудь крупный специалист, балует. А она женщина Яркая, — мягко заметил Фомин.
— Вот-вот! — оживлённо подхватил сосед. — Наверное, какой-нибудь старый осёл. Кормит комаров в экспедиции, а она тут франтит.
— Почему старый, да ещё и осёл?
— Это уж точно. Во-первых, чтобы содержать такую, нужно занимать видное положение. А во-вторых, вы слышали её рассуждения? Нет? Жаль! Вообще-то любопытно. В её понимании все люди делятся на две категории — интеллигентных и простых. Признаки интеллигентности мужчины: занимаемое общественное положение, заработная плата и внешние данные. Работающая женщина грубеет и теряет черты интеллигентности. В общем, дореволюционная плесень и ржавчина.
— Возможно, итак, не прислушивался. Меня, собственно, не интересует, кто она и что она, — пожал плечами Фомин и спустился с полки.
— А мне небезразлично, — не успокаивался сосед. — Я всю империалистическую и гражданскую не снимал шинели. Простите за выражение, кормил вшей. И мне это претит. Лучше бы совсем катилась в международный, чем бегать туда. — Он сердито сунул в пепельницу окурок и многозначительно посмотрел. — Там, говорят, есть одноместные купе со всеми удобствами…
— В международных не ездил. И по одним предположениям думать плохо о людях не привык, — холодно ответил Фомин и отвернулся.
Явилась Алла Васильевна и, увидев Фомина с бритвенным прибором, удивилась:
— Бог мой! Опять задержала? Но что делать? На то мы и женщины.
Фомин вышел из купе. Когда он вернулся, пассажиры с вещами стояли у выхода.
Он сложил вещи. Смахнул пылинки с зелёного околыша фуражки и стал ждать;
Поезд остановился, и сразу в вагоне стало душно.
— Сергей Константинович! Миленький! — вбежала, запыхавшись, Алла Васильевна. — Будьте добры, посмотрите за вещами. Я выйду на перрон взять носильщика. Меня должны были встретить, но никого нет.
Он посмотрел на полку, заваленную чемоданами, тюками, задержал взгляд на большом сундуке, обитом железными полосками, и сочувственно покачал головой.
— Да-а. Внушительно. Ну а где ваши знакомые мальчики? — Она безнадёжно махнула рукой. — Пожалуйста, идите. Торопиться мне некуда, я подожду вас.
Схлынул с платформы людской поток. Уборщицы в фартуках сметали с перрона мусор, Фомин нетерпеливо поглядывал в окно. Соседка не возвращалась.
Пришёл проводник и строго прокричал на весь вагон, хотя Фомин был один:
— Граждане, освободите вагон! Состав перегоняется в тупик.
Фомин перенёс вещи на платформу и попросил проходящего железнодорожника прислать носильщика с тележкой. Вещей оказалось так много, что свой чемодан и большой тюк Аллы Васильевны пришлось нести на руках.
Пока он задержался с вещами на контрольных весах, солнце зашло за сопку и уже золотило даль моря.
Носильщик снова взялся за ручку тележки.
— Носильщик! Пожалуйста, в камеру хранения! — скомандовала неожиданно появившаяся Алла Васильевна. — Вы знаете, Сергей Константинович меня так и не встретили. А я-то всё ждала и ждала.
Кладовщик принял вещи. Алла Васильевна попросила некоторые узлы положить наверх. Фомин расплатился с носильщиком и взял чемодан.
— Спасибо, голубчик, спасибо. Как вы мне помогли. Я так вам обязана, — кокетливо защебетала она, и Фомин заметил в её глазах насмешливые искорки.
— Вы не подумали о том, что я мог просто бросить ваши вещи?
— Ну, это, конечно, исключалось, — засмеялась она.
— Но всё можно было сделать значительно проще и с тем же результатом.
— Зачем же? Всё получилось чудесно. Разве не так?
Он резко повернулся и направился к двери.
— Сергей Константинович! Мы ещё встретимся с вами! — донёсся смеющийся голос.
Вокзальная площадь уже опустела. Только кое-где на чемоданах и тюках разместились одинокие пассажиры. Одни курили, другие дремали. Мимо прошла группа моряков. Пропустив ломовика с горой Ящиков, Фомин пересёк площадь и подошёл к грузовику. Маленький, подвижный человек с повязкой «Дальстрой» на рукаве суетился рядом. Фомин забросил чемодан в кузов.
— Вы, собственно, откуда? — повернулся к нему человек.
— С поезда.
— Договор?
Фомин достал из кармана гимнастёрки розовую бумажку в четверть листа.
— А-а, по приказу наркома. Вам куда?
— В управление лагерей, в хозяйство товарища Васькова, — ответил Фомин и, схватившись за борт, легко запрыгнул в кузов.
— Это на Вторую Речку, на пересылку, доставим.
Пересыльный пункт управления лагерей Фомин узнал по зелёным рядам новых палаток, разбитых на пустыре. Высокий забор, обнесённый колючей проволокой, сторожевые вышки.
— Да-а, — протянул Фомин и вылез из кузова.
Какой чёрт дёрнул меня согласиться на лагерную работу? Не приживусь, — думал он, разглядывая строгий прямоугольник лагеря.
У деревянного здания заметил людей в военной форме и направился туда,
— Начальник управления, товарищ Васьков, как правило, знакомится лично, — Инспектор кадров попросил подождать и вышел с документами Фомина.
— Прошу! — пригласил он через несколько минут и проводил до дверей кабинета.
Грузный военный без знаков различия поднялся из-за стола, пожал руку.
— Та-ак. Значит, бывший пограничник? Это хорошо. Два года секретарь комсомольской организации части? Отлично.
В эту минуту Фомину хотелось быть где угодно, но только подальше от этой колючей проволоки.
— Хотели быть учителем? Похвальное стремление. Вы, значит, с Кубани? Почти земляки. — Васьков отложил документы.
Фомин понял — придётся работать в лагерях.
— Вот так, дорогой товарищ Фомин, — Васьков подошёл к окну. — Значит, просился в деревню фруктовые сады разводить? Детишек учить. Так сказать, прививать любовь к знаниям и труду? А вместо Юга — пожалуйста на Север. Вместо школы — вот вам тюрьма. Какая не-справедливость, ай! яй! Крепко огорчился. Правильно говорю? — И, повернувшись к окну, быстро отдёрнул занавеску.