Они были не одни

— Привет от ваших родных… Все живы-здоровы… — вот что только мог выговорить Гьика сдавленным от волнения голосом.

— Спасибо, Гьика, спасибо!.. Видишь, в какую мы попали беду… — услышал Гьика в ответ, когда передавал им через надзирателя сигареты.

— И от нас кланяйся… Скажи, чтобы не забывали нас, — проговорил Барули, который никогда не падал духом.

Надзиратель сделал Гьике знак: пора кончать свидание. Так ничего больше и не удалось ему сказать своим несчастным землякам; хотя бы подать им надежду… Глубоко огорченный, вернулся он на постоялый двор.

К вечеру приехал из деревни Стири, и они собрались вместе: Стири, Зенел, учитель Мало и Гьика. Гьика рассказал о работе своей группы в селе и о поджоге башни. Товарищи поздравили Гьику и Бойко с выполнением большого дела и пообещали уведомить об этом центральное руководство и лично Али. Затем перешли к обсуждению вопроса, как помочь семьям арестованных крестьян, лишившихся своих кормильцев, — за них некому было работать в поле, а приближался сев озимых. Гьика дал слово, что постарается им помочь, в особенности семейству Шоро, где не было ни одного работоспособного мужчины.

На следующий день, рано-рано утром, Гьика расплатился занятыми у товарищей деньгами за сено и овес для осла и отправился домой.

* * *

В селе начался осенний сев. Крестьяне спешили.

— Зерна у меня осталось только на семена. Если на этой неделе не посею, съем его, и поле мое останется голым.

— А на что потом купишь хлеб, непутевый?..

— Ладно, ладно… Но как мы протянем эту зиму, одному богу известно…

— Перемрем один за другим с голоду, как мыши… Что будешь делать, если неоткуда достать даже лека?..

— Плохо нам придется!..

Так переговаривались между собой исхудавшие, мрачные крестьяне, бредя за плугом.

— А потом… потом явится бей и заберет у нас последнее!.. — с горечью произнес кто-то из крестьян.

Приступил к севу и Гьика. Своего вола он впряг в один плуг с волом Шоро. Раньше он брал старого вола дяди Коровеша, но теперь положение изменилось: Шоро сидит в тюрьме, у него в доме остались жена, маленький сынишка да три дочери. Одна из них вышла замуж, и у нее ребенок, но муж уехал на заработки в Австралию — и вот уже несколько лет, как о нем ни слуху ни духу. С семьей мужа дочка эта не ужилась, и старуха мать взяла ее к себе вместе с ребенком. Всю эту ораву нужно прокормить… Но кто же возделает их участок, если этого не возьмет на себя Гьика?.. У Гьики так болело сердце за арестованных сельчан и их осиротевшие семьи, что он с жаром принялся за дело. Пусть лучше останется незасеянным его собственный участок, но только не земля Шоро! У четырех остальных крестьян в семьях были уже подросшие мальчики, которые могли кое-как заменить отцов.

Гьика ловко наладил дело: день работал на своем поле, день — на поле Шоро. Крестьяне только дивились, как хорошо и быстро у него все выходило.

— Эге, Гьика! Что это ты так горячо принялся за работу?.. Словно тебе очень хочется получше наполнить амбары бея!.. — посмеивались крестьяне, видя, как он трудится не покладая рук с утра до позднего вечера.

— Что ж! Если не хватит хлеба нам, то бею, во всяком случае, жаловаться не придется, — отшучивался Гьика.

Как-то раз, когда он пахал, к нему на поле прибежала запыхавшаяся жена:

— Иди скорее! Тебя бей спрашивает!

Гьике волей-неволей пришлось бросить работу, выпрячь вола и отправиться в село.

Он увидел бея в обществе двух дам и двух господ; один из этих господ был толстый, как бочка, с большим кадыком, другой — худой и высокий, как жердь. Здесь же находились кьяхи, Рако Ферра и староста.

Каплан-бей со своими спутниками приехал в автомобиле. Бей стоял с двустволкой за плечом, на нем были охотничьи сапоги и патронташ. В таком виде он приехал из Тираны со своими знатными гостями.

— Веди нас к своему дому! — приказал он Гьике, даже не ответив на его приветствие.

«К моему дому?.. Зачем бы это?» — удивился про себя Гьика.

Они двинулись в путь: Гьика впереди, остальные за ним следом. Дорога шла вверх. И чем выше поднимались они на холм, тем шире открывался перед ними горизонт, тем восхитительнее становилась панорама. Толстый господин с кадыком часто останавливался, любовался открывающимся перед ними видом и приговаривал:

— Что за красота, что за красота! Настоящая маленькая Швейцария!

Бей довольно посмеивался в усы: ему было чрезвычайно приятно, что его поместье очаровало представителей высшего света Албании!

На холме, где стояла хижина Ндреко, гости осмотрели все: побывали на гумне, во дворе, в сарае и потом долго любовались видом, открывающимся внизу: селом на берегу озера, лугами и рощами и совсем вдали — очертаниями гор.

Худой и высокий господин достал из кармана круглую коробку, извлек из нее рулетку и стал обмерять двор. У Гьики сжалось сердце. Он понял, что неспроста взялся этот субъект измерять его участок! Закончив обмер, господин заговорил с беем на каком-то иностранном языке (Гьике показалось, что по-турецки). Потом толстяк с кадыком, принявший участие в их разговоре, громко воскликнул по-албански:

— Более подходящего места ни за какие деньги не купишь!

Тогда бей подозвал к себе Ндреко и Гьику и, указывая пальцем вниз, в сторону Скалистого ущелья, сказал:

— Видите вон то место… внизу? Начинайте-ка понемногу строить там себе дом, потому что здесь я намерен воздвигнуть дворец, такой, что равного ему не найдется во всей округе! — Последние слова бей проговорил с необычайной гордостью.

Отец и сын растерянно переглянулись.

— Что ты такое говоришь, бей? Мы живем здесь испокон веку… Зачем же нам переселяться в тесную ложбину?.. — проговорил старик.

А Гьика даже и не собирался что-либо возразить: он знал, что бей никогда не отступится от задуманного им. Умолять его? Нет, он не станет этого делать! Ненасытны и жадны беи!

— Я поступаю с вами по-человечески; не хочу причинять вреда моим крестьянам и потому предупреждаю вас заранее. Принимайтесь за дело теперь же, так как весной здесь начнут строить дворец, — ответил старику бей.

— О бей, ты мог бы построить свой дворец вон там, у платановой рощи, или на площади Шелковиц: там и тень и густая трава. Оставь беднягу Ндреко там, где он прожил всю жизнь! — с такой просьбой обратился к бею только что подошедший дядя Коровеш.

Бей разгневался:

— Смотри у меня! Не болтай много, а не то вырву тебе усы, волосок по волоску! Не суйся не в свое дело!

Не по себе стало дяде Коровешу от злобных слов бея… Он побледнел и, низко опустив голову, отошел в сторону.

Гьика, слышавший слова бея, подошел к нему и сказал с оттенком презрения:

— Мы в твоей власти, бей. Захочешь — можешь и дух из нас вышибить вон! — И, не дожидаясь ответа, пошел вниз, на свое поле.

Бей еще пуще возмутился. Опять, как и в прошлый раз, этот разбойник говорит ему дерзости и уходит! Даже не подождал, чтобы бей успел за эту наглость ударить его по лицу!

— Разбойник! Разбойник! — заскрежетал зубами бей и топнул ногой.

— Только прикажи, бей, — я вмиг свяжу его и приволоку! — изъявил свою готовность Леший, и у него грозно засверкали глаза.

— Разбойник, разбойник!.. — все еще продолжал скрежетать зубами бей, не зная, принять ли ему предложение своего кьяхи.

Краснощекий толстяк с кадыком взял бея под руку и что-то зашептал ему на ухо.

— Он опозорил меня перед моими друзьями, этот разбойник! — в негодовании пробормотал бей, но, немного успокоившись, закурил сигару.

В это время из рощи показались обе дамы; они были очень красивы в своих платьях с глубокими декольте, обнаженными до плеч руками и в нарядных туфлях на высоких каблуках.

— Какая тут прелесть, бей! Когда вы построите виллу, мы будем устраивать на ней журфиксы! Как хорошо повеселиться среди рощ и гор!

В присутствии этих двух газелей бей постарался овладеть собой и казаться таким же веселым, как и его гостьи.