Men from the Boys, или Мальчики и мужчины

— Тогда домой, — сказал я, и мне показалось, что я чувствую во рту вкус яда.

Джина открыла дверь.

Она улыбнулась, обняла и поцеловала его, а он проскользнул мимо нее в прихожую. Со мной он не попрощался. Она обратила свою улыбку ко мне. Я продолжал стоять за дверью.

— Что с ним случилось? — спросил я.

Ее улыбка погасла. Я услышал, как он гремит чем-то на кухне. Похоже, собирается ужинать. Так что это его «я не голоден» — полное вранье. Он просто не хотел в Чайнатаун. Не хотел быть со мной.

— С ним ничего не случилось, — сказала она с внезапным холодом в голосе.

«О, я хорошо тебя помню», — подумал я.

— С Пэтом все в порядке, — сказала она. — Он здесь прижился. Они с Питером стали большими друзьями.

— С Питером? С Питером? Кто такой этот хренов Питер?

— Ты не мог бы выбирать выражения? Питер — мой бойфренд.

Я вздохнул:

— Смешно. В сорок лет иметь бойфренда. Ты и Питер встречаетесь? Вы трахаетесь или просто лижетесь? А как у вас насчет петтинга? Господи, Джина, давай уже привыкай к новым терминам. Ты ведь не тинейджер.

Она вскипела.

— Даже сейчас! — воскликнула она. — Неужели это никогда не кончится?

— Кончится, кончится, — ответил я, внезапно испугавшись, что дверь захлопнется у меня перед носом прежде, чем я смогу рассказать ей, что именно я осознал во время печального молчаливого возвращения в Сохо.

Но у нее тоже было что мне сказать.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Гарри?

— Просвети меня.

Она вышла за дверь, не желая, чтобы слышал Пэт. Я позволил ей сделать это. Этого никогда не должно было со мной произойти.

— Все просто, когда родитель только один, — сказала она, понизив голос, но отчетливо выговаривая каждое слово. — Несмотря на все твое олимпийски выверенное отчаяние.

Она передразнила меня голосом, совершенно не похожим на мой:

— «О, бедняжка я. О, бедняжка Пэт».

— Олимпийски выверенное отчаяние, — кивнул я. — Мне это нравится, Джина. Это хорошо. Я это запишу.

— Рада, что ты оценил, Гарри. Я живу для того, чтобы ты был счастлив. — Она перешагнула порог двери. — Но, несмотря на всю твою жалость к себе, Гарри, на самом деле тебя все устраивает. Проще, когда родитель только один. Можно играть в великого диктатора. Твое слово — закон. Родитель-одиночка — царь и бог.

— Ну да, — сказал я. — Родители-одиночки — кучка эгоистичных подонков.

— Спокойной ночи, Гарри.

Она вошла в прихожую и попыталась закрыть дверь. Я вставил в проем ногу, похожий на спятившего торгового агента. Джина посмотрела на мою ногу и недоверчиво рассмеялась.

— Я не хочу ссориться, Джина, — заговорил я, подбирая слова. Я понимал, что чувствую, но не знал, как это выразить. В последние дни это происходило постоянно. — Я просто… я не хочу, чтобы его жизнь вертелась вокруг нас.

Джина ждала. Я убрал ногу. Она слегка побаливала.

— Я хочу, чтобы у Пэта была своя собственная жизнь, — сказал я. — Я не хочу, чтобы его жизнь была занята матерью, отцом и тем, что между ними произошло. Нашим разводом. Всем прочим дерьмом. Мы должны дать ему жить собственной жизнью, Джина. Мы перед ним в долгу.

Она улыбнулась и ушла, а я остался стоять, уставившись на закрытую дверь. Я слышал, как дважды повернулся ключ, а потом ее шаги из прихожей в комнату. Она не согласилась. Или, возможно, эта мысль была слишком трудна для ее восприятия.

Мысль о том, что Пэт всегда будет жить под знаком нашей неудачи, это на всю жизнь оставит отпечаток в его сердце, столь же несмываемый, как татуировка в виде слезы.

12

Я стал бояться шагов почтальона.

У меня внутри все падало, когда я слышал, как он тяжело ступает по садовой дорожке, потом раздается металлический стук почтового ящика — и вот они уже там, мои проблемы, красные счета в коричневых конвертах, притаившиеся между меню ресторанов и рекламными проспектами, столь же заметные, как сыпь. Симптомы внезапно навалившейся бедности.

Но хуже всего был белый конверт с письмом от ипотечного банка. И стиль изложения — такой неестественный, такой тусклый, механический ответ базы данных, которая много раз видела неудачников, подобных мне.

«Если Вы испытываете затруднения в оплате ипотечного кредита…»

Сид спустилась по ступенькам, глядя на меня, и я быстро свернул письмо.

— Гарри, — сказала она. — Нам надо поговорить о деньгах.

Я засмеялся и обнял ее.

— Нет, не надо, — заявил я. — Потому что что-нибудь изменится. Что-то всегда меняется.

Она обняла меня за талию. Положила голову мне на плечо. Но не улыбалась.

— Сейчас все не так, как раньше, — сказала она. — Я чувствую это, когда бываю в Сити. Что-то происходит. Тебе нельзя просто взять и устроиться на работу. Мужчине твоего возраста…

Это было подлостью. Я разжал объятия. Теперь никто из нас не улыбался.

Телефон, лежащий у меня в кармане, завибрировал, и я вытащил его. Обычно любой звонок на мобильный вызывал у меня приступ раздражения — хорошая тема для «Оплеухи», подумал я, на мгновение забыв о том, что наше маленькое шоу кануло в Лету, — но теперь я с благодарностью откинул крышку, так как это означало, что мне не надо думать о деньгах.

«Неизвестный абонент», — сообщил телефон, и это была не шутка.

— Вы меня не знаете, — раздался спокойный, интеллигентный мужской голос. — Меня зовут Питер Гроувз. Я… хм… бойфренд Джины.

Сид смотрела на меня. Я отправился в холл.

— Алло? — сказал я.

Меня это вывело из себя. Все это. То, что этот парень вот так запросто берет трубку и звонит мне домой. То, что он называет себя бойфрендом Джины, ни капли не стыдясь и не смущаясь этого. То, что он сейчас явно рядом с моим сыном. Бойфренд, скорее всего, проводит ночь со своей герлфренд, а сын спит в соседней комнате. Как называют это бойфренд и герлфренд? Гость, остающийся на ночь? Детский праздник?

— Меня зовут…

— Да, я понял, — ответил я, выходя в сад. Там я спрятался под карнизом домика для игр. Мне не хотелось говорить с ним у себя дома. — Что вам нужно? — осведомился я.

— Что мне нужно? — Похоже, он растерялся. — Ну, если возможно, я бы хотел с вами встретиться. Поговорить. Обсудить, что происходит, и попытаться найти решение проблем.

Этот язык был мне незнаком. Я не мог на нем говорить. Я почувствовал, как закипает кровь. Во рту пересохло. Я осознавал, что этот спокойный, разумный человек переполнил меня убийственной яростью.

— Я не хочу встречаться, — сказал я, и это прозвучало более мрачно, чем мне хотелось.

Сид стояла в дверях кухни, встревоженно глядя на меня. Ее руки были сложены на груди. Откровенно говоря, этот ее жест всегда разрывал мне сердце. Казалось, что она пытается защититься.

Я услышал, как он вздохнул. Мне это понравилось. Звук его вздоха в моем ухе.

— Я думал, это было бы хорошо для Джины, — проговорил он, убеждая меня. — И для ее сына.

Ее сына. Не «Пэта». Не «вашего сына». Все, что говорил этот парень, ужасно раздражало меня. Но я знал, что встречусь с ним. Это было необходимо.

— О’кей, — сказал я, вспомнив примерно дюжину кафе неподалеку от моего бывшего места работы.

К северу от Оксфорд-стрит, там, где вечная толпа окружает станцию метро «Марилебон», торопясь от Портленд-плейс к Бейкер-стрит. Там было полно кафе и закусочных, и я внезапно ощутил острую тоску по работе. Я назвал кафе на Марилебон Хай-стрит, день и время.

— Меня все устраивает, кроме времени, — ответил он. — Нельзя ли назначить…

— Нет, нельзя, — отрезал я.

Я смотрел на домик для игр Джони. Ночью дверь приоткрылась, и внутри валялось несколько упавших листьев. Я стал выбрасывать их наружу.

— Это вы мне позвонили, помните? — сказал я парню, этому Питеру. — Вы можете или нет?

Тишина.

— Хорошо, — сказал он. — Увидимся там.

— Приходите без оружия и один, — велел я. — Или ваша герлфренд больше никогда вас не увидит.