Men from the Boys, или Мальчики и мужчины

— Одинокий Путешественник, — возгласил Кен, разглядывая проходящих мимо собак. — Номер пять. Взгляните на него.

Номер пять нюхал воздух, но, помимо этого, ничем не отличался от других гончих. Они больше походили на ракеты, чем на собак.

Синг Рама покачал головой.

— Для Одинокого Путешественника у него слишком слабые лапы, — сказал он. — Он хорошо себя чувствует на твердой земле. А сегодня утром шел дождь.

— Он чует кровь, — настаивал Кен. Он повернулся ко мне. — Некоторых из них тренируют на живых кроликах. Чтобы бежали быстрее, потому что настоящий кролик на вкус лучше железного. Когда их тренируют на живых кроликах, мы говорим, что они чуют кровь.

Синг Рана снова покачал головой.

— Только не этот, — возразил он. — И не после утреннего дождя.

— Однажды я приходил сюда с твоим отцом, — сказал мне Кен. — Еще до твоего рождения. Мы столкнулись здесь с Альфом Рамсеем. Еще до того, как он стал сэром Альфом Рамсеем. Ты ведь о нем слышал?

Я слегка обиделся.

— Тренер английской команды, которая выиграла Кубок мира в шестьдесят шестом году. Я знаю, папа учился с ним в школе.

Кен кивнул:

— Альф начал избавляться от своего акцента. Как вы это называете? Занятия по развитию речи. Он был очень увлечен этими занятиями, старина Альф. И вскоре болтал как заправский джентльмен. — Кен хмыкнул при этом воспоминании. — Твой отец считал, что это просто смешно.

Я попытался представить здесь моего отца. Сколько лет ему тогда было? Меньше, чем мне сейчас. На дорожке с грохотом установили металлического зайца. Раздались крики, как только гончие рванули с места.

— Я никогда не говорил ему, что люблю его, — проговорил я.

Кен подозрительно глянул на меня:

— Альфу Рамсею?

— Папе, — поправил я его. — Только один раз. В самом конце. В больнице. Когда я узнал, что он умирает. Я ему сказал. Но это был единственный раз. И я сожалею об этом.

Кен Гримвуд состроил гримасу, поправляя свой пиджак. На его лице застыло легкое отвращение.

— На твоем месте я бы об этом не беспокоился, — буркнул он. — Твой отец был не из тех, кого нужно целовать и обнимать. Он не поблагодарил бы тебя, если бы ты каждый день распускал перед ним слюни.

Крики стали громче. Мимо пронесся металлический заяц, за которым гналась свора гончих. Номера пять, Одинокого Путешественника, нигде не было видно. Кен начал рвать свои бланки со ставками на мелкие кусочки. Синг Рама засмеялся. Впереди всех бежала собака с красным номером шесть.

— Шесть! — вскочив, воскликнул Синг Рана. — Давай, шестой!

Кен Гримвуд фыркнул, не глядя на меня.

— Ты один раз сказал, что любишь его, — снова заговорил он. Карандаш бегал по бланку, заполняя его для следующего забега. — А для такого человека, как твой отец, поверь, одного раза больше чем достаточно.

Их была целая толпа, и они методично громили автобусную остановку.

С натянутыми поглубже капюшонами и вязаными шапками, чтобы их не узнали на многочисленных камерах видеонаблюдения, но до отвращения переполненные чувством собственной безнаказанности, они швыряли куски бетона в стеклянные стены павильона. Алмазные осколки устилали тротуар под желтыми уличными фонарями, а толпа восторженно вопила.

Я довез Кена и Синга Рана до самого дома, подъехав к нему с другой стороны, и был очень рад, что сейчас они не со мной. Это было просто замечательно. Они бы обязательно сделали какую-нибудь глупость. Например, попытались бы остановить хулиганов.

Казалось, толпа увеличивается прямо на глазах. Она выплеснулась на проезжую часть, все пригибались и визжали от счастья, когда разбивалось очередное стекло. Я поставил ногу на тормоз и услышал собственное дыхание. Я хотел развернуться и найти другую дорогу. Но было слишком поздно. Фары моей машины осветили их, безжалостный ослепительный свет указал на их преступление. Разом, как одно существо, они повернулись ко мне. И я увидел его.

В самом центре толпы.

Из-под вязаной шапки выбивалась густая прядь светлых волос.

В руках — кусок бетона размером с пиццу.

Он прикусил нижнюю губу и швырнул бетон в последнее стекло. Затем они разбежались. Обратно в лабиринты своих домов. А я сидел в машине, фары освещали миллионы бриллиантов, а я думал — это просто похожий на него мальчик. Только и всего. Подросток с длинными светлыми волосами, на вид кажущийся младше, чем есть.

На свете миллионы таких подростков.

11

Перед домом утробно взревел «харлей», и почти сразу же послышались шаги на лестнице. Пегги быстро обняла меня, придавив ребра мотоциклетным шлемом, который держала в руке.

— Приехал, — выпалила она, чмокнув меня в щеку и чуть улыбнувшись. — Папа приехал.

— Удачи, — напутствовал я, а про себя подумал: нет ничего сильнее, чем родная кровь.

С ней не посостязаешься. Нет, посостязаться, конечно, можно, но ты все равно проиграешь. Причем всухую. Технический нокаут. Десять — ноль. Брось крови вызов, и тебе пробьют серию пенальти.

Я подошел к окну и посмотрел на лицо Джима, такое знакомое по его главной роли в популярном телешоу «Мусора: Нечестный полицейский». Джим Мейсон, герой-красавчик, затянутый в черную кожу фирмы «Белстафф» от взъерошенной макушки до кончиков по-модному потертых байкерских ботинок, восседал на своем мощном коне, широко расставив ноги, обтянутые кожаными штанами, и улыбался дочери. И ее матери. Он снял шлем. Его лицо было красным и потным, но до сих пор чертовски красивым.

Даже больше — узнаваемым с первого взгляда. Я имею в виду, что я не из тех миллионов, кто обожает смотреть шаблонные коп-шоу (алкоголизм — да, разведен — да, партнер погиб — да, долгое выслеживание гениального серийного убийцы — да), но даже я знал каждую черту его скуластого лица.

Когда они стояли там все трое — Джим, Пегги, тоже в кожаных штанах, и Сид, скрестив руки на груди, — я почувствовал ком в горле. Они выглядели как настоящая семья.

У Сид и Джима был традиционный развод — случайные связи (с его стороны), горькие обвинения (с ее) и все большая непереносимость друг друга (с обеих сторон), так что им даже трудно было находиться вместе в одном помещении. Однако они давали друг другу еще один шанс.

Правда, им приходилось бороться за свою любовь. Они познакомились в ее родном городе Хьюстоне, штат Техас, где Джим работал курьером и казался юной впечатлительной Сид невероятно обаятельным почтальоном.

Они поженились, но когда ему не удалось произвести на Америку такое же впечатление, какое он произвел на высокую длинноногую брюнетку, станцевав с ней в винном магазине Юкатана, Джим вернулся на родину, в Англию, поджав свой затянутый в кожу хвост. Она приехала вместе с ним, столкнувшись с нуждой, дождем и обычными оскорблениями представителей иммиграционных властей, которые отказывались верить в то, что они действительно любят друг друга.

Но это была правда. До тех пор, пока Джим после несчастливого периода, когда ему приходилось развозить на дом готовую еду от ресторана «Дабл форчун» на Холлоуэй-роуд, не закрутил с управляющей, сексапильной девицей из Коулуна, что неподалеку от Гонконга. Потом была официантка, уроженка Куала-Лумпура. Потом ее младшая сестра.

— Он с головой ушел в свой член, — объясняла Сид, рассказывая, почему разрушился их брак.

Но теперь я смотрел на Сид и Джима и ощущал, что их близость возвращается. Словно он заново стал за ней ухаживать. А такие отношения зачастую возникают после того, как ваши пути расходятся. Он усмехался ей, чуть ли не застенчивым жестом вытирая пот со лба. Она потянулась и провела по его руке. Нежно, дважды. Лишь на мгновение — никто и не заметит. Но меня этот ее жест настолько потряс, что я едва не отвел глаза. И не смог.

Потому что хотел увидеть, что происходит.

Это было секретное отделение в шкатулке сердца моей жены, где хранилась тоска по прошлой жизни. Тогда она была с единственным мужчиной, за которого вышла замуж раз и навсегда. И у них родилась дочка, соединившая в себе их кровь.