Ржавчина от старых якорей

сил. Не каждого принимают в СП в двадцать пять лет. Мальчишки сделали мне картонную медаль и вручили со словами: «Только не зазнавайся и нас не бросай». Я прибил медаль к стенке и ушел с ребятами в поход к Исетскому озеру…

В августе случилось то, к чему шло давно: долгожданная свадьба. Началось устройство семейной жизни. Но очень скоро оно было прервано вызовом в Москву: приезжайте получать писательский билет. Помчался, конечно! И дела-то было всего на двое суток, но… от Москвы до Крыма меньше двух часов полета. А там Севастополь. А в Севастополе я в том году еще не был. И к двум суткам прибавились еще трое… Но для Батуми, конечно, времени опять не нашлось. Я лишь написал тете Шуре про свадьбу и получил от нее поздравление.

Прилетел домой, и радости медового месяца перемешались с житейскими хлопотами. Опыта семейной жизни – никакого. Все постигалось, как говорится, методом проб и ошибок. Решил сделать жене сюрприз: купил и привез в фургоне мебель, чтобы обставить нашу снятую в частном доме комнатку. Жена в слезы: «Ты меня ни во что не ставишь, да? Я думала, мы будем выбирать вместе!» Тьфу ты… Век живи – век учись. (И учусь до сих пор, тридцать седьмой год подряд.)

В октябре навалилась работа по сдаче в печать моей третьей книги. Всякие нелады и путаница с текстами и рисунками, обычная издательская суета…

В начале ноября, в день Октябрьского праздника, в Тюмени умер отчим. Я поехал в Тюмень. Впервые познал грустные хлопоты и тяжкие обряды похоронных дел… Мой сводный братишка очень тяжело переживал смерть отца. Чтобы как-то встряхнуть Олежку, отвлечь от горьких мыслей, я повез его в Москву и в Дмитров. В Москве, в журнале «Пионер», готовилась к печати моя новая повесть…

Да, вот что интересно! Среди всех перечисленных выше дел я еще ходил на работу в редакцию «Уральского следопыта», выполнял там обязанности заведующего литературным отделом. Редактировал рукописи, отвечал на массу писем. Но самое главное – я писал свои книжки. Дома – за обшарпанным старым секретером, в вагонах, в самолетах, в гостиничных номерах и даже у походных костров. Я ухитрился в том году написать свою первую большую повесть – «Та сторона, где ветер», и начать еще две – «Оруженосец Кашка» и «Валькины друзья и паруса». И, видимо, не столь уж они плохи, если переиздаются и теперь , через три с половиной десятка лет…

Сейчас думаю: неужели все это случилось в течение одного года? Но узенькие ленты любительской кинохроники бесстрастно сохранили события до наших дней.

Кстати, следующий, шестьдесят пятый год, был такой же «головокружительный». Но о нем как-нибудь в другой раз. Я бессовестно отвлекся. Ведь задача-то была рассказать о тете Шуре и о Батуми, а не хвастаться успехами и бурной жизнью начинающего литератора.

Кстати, шестьдесят третий год в отличие от последующих, не оставил в моих архивах прочти никаких следов. Куда-то делись дневниковые записи. Нет фотоснимков, хотя щелкал своим «ФЭДом» я тогда постоянно. До недавнего времени я, разбирая старые