Дело о ртутной бомбе

льный друг, а его родители далеко у моря живут. Может доберусь до них, устроюсь на рыбацкий пароход – и в дальние края…"

– Без документов-то?

– Ну, я не знаю. Он так говорил. И еще: "Конечно, скажут, что это измена родине, только я ей ни чуточки не изменял и воевать за нее буду изо всех сил, если придется, а против нее никогда не буду… А ты что про меня думаешь, Братишка?" А я думал, что мне его жалко…

– И взял дома деньги ему на дорогу?

– Ну да. А еще нашел в нашей кладовке старый ватник и рваные отцовские штаны. Потому что как бы он поехал в своем камуфляже? Сразу поймают. А в фуфайке и старых штанах – он все равно что вокзальный бомж. Он ведь зарос весь, бритвы-то не было… Мить, я ведь даже не знаю, какое у него лицо на самом деле, из-за этой бороды. Помню только, что глаза синие и худой такой… И голос не взрослый, а почти как у пацана… Он вещи и деньги взял, за руки меня подержал и говорит: "Скажи мне свой адрес. Может, когда-нибудь в жизни встретимся… А сюда, – говорит, – больше не приходи, ночью я уйду". Я всю ночь ревел потихоньку, а утром все же пришел. Но никого там уже не было…

И замолчал Елька надолго. И сидели так они рядом. А пласты воздуха все шевелились вокруг – мягкие, с запахом созревших трав, остывающего асфальта и бензина.

Громко затрещал кузнечик. Митя удивился. Раньше он никогда не слышал ночных кузнечиков, даже в деревне. Кузнечик будто разбудил электричку. Она вскрикнула и промчалась за дальними тополями.

Звезды смутно высвечивали узкую громаду "Белого дома", едва различимую. В ней неярко горело лишь одно высокое окошко (наверно, там сидел дежурный).

Елька шевельнулся. Митя сказал:

– У меня на ближней почте есть знакомая женщина, я к ней всегда бегаю покупать газеты. Завтра утром попрошу обменять твои деньги. Давай их сюда.

– Они ведь дома. Я принесу завтра пораньше. Ладно?

– Ладно. Я живу на пятом этаже.

– Лучше я подожду тебя внизу, на лавочке.

– Ну, как хочешь… Ровно в девять.

– Ага…

Обратный путь показался коротким и нетрудным. На краю Митиного двора Елька шепнул: "Завтра в девять" и ускользнул в темноту. А Митя помчался в подъезд, нащупывая в кармане ключи.

Напрасно нащупывал. Родители были дома. И "ну, началось!"

4

– Где? ты? болтался?!

– Я откуда знал, что вы вернетесь так рано? Обычно приходите среди ночи…

– Это – рано?! Посмотри на часы! Мы ждем тебя уже целый час! Я поседела за это время!

– И вовсе не заметно…

– А ты хотел, чтобы стало заметно?! Где? ты? был?!

– Да совсем рядом! Разговаривал с одним мальчишкой. У него… семейные проблемы, он просил совета.

– Знаю я этих мальчишек! И их проблемы! Они кончаются милицией!

– Господи, да это же Елька! Ну, с которым мы продавали картошку. Ему десять лет!

Мама сказала, что читала про шайку второклассников-рэкетиров, где главарю было девять.

– Но он же не шайка, а один-одинешенек!

– Откуда мы знаем? Сперва один, потом дружки, у которых сигареты и клей "Момент"! А там, глядишь, и п о с а д я