Свободен (СИ)

          – Я сам не сразу понял, что ты на меня смотришь, а не на Аню. Ромка помог, так сказать, – глаза открыл.

          "Я испугался тогда, когда понял всё, испугался твоего взгляда, себя, страх поселился у меня в душе, он сжирал меня, когда я представлял, что все могут узнать. Но мне было плохо без тебя, я хотел, хотел, чтобы ты продолжал смотреть на меня. Хотел держать тебя за руку... Я, наверное, люблю тебя".

          – Пойдём? Я снял номер... – Игорь смешался, замолчал. – Не надо было? Может ты имел в виду "пойти куда-нибудь" погулять?

          – Горьчик, пойдём в твой номер. Я готов идти с тобой.

          В номере они не раздеваясь, сразу прошли в комнату. Посередине стояла большая двуспальная кровать, слева и справа у изголовья – две тумбочки, двухстворчатый старый шкаф, пухлое, будто бы надувное, плюшевое кресло на небольшом коврике в углу, дверь на балкон была приоткрыта. Лёгкая штора колыхалась от вечернего ветерка. "Просили меня не забыть закрыть, если уйду. А я – забыл... Зачем я привёл его сюда? Зачем вообще это всё? Здесь всё какое-то..."

          – Меня никто никогда не называл так... – Игорь смотрел на одну из тех стандартных картинок, что любят вешать в комнатах для гостей.

          Они по-прежнему стояли в одежде перед кроватью. Данил минуту назад полный решимости, а теперь переминавшийся с ноги на ногу казался потерянным: "Что с ним? – думал Игорь, сам отчаянно робея, – может, действительно стоило пойти в какой-нибудь парк?"

          – Как?

          Зачем он спросил? Данилу нравилось звать его так – Горьчик. Словно маленькое недозрелое яблочко, мимо которого ты не смог пройти – пусть ещё несозревшее, но такое манящее, оно висело прямо перед твоим лицом. Сорвал, куснул, ожидаемо кисло и немного горчит, но так освежает, заставляет слюну собираться и скапливаться во рту... приходится сглатывать. Попробовал – как напился. Он не мог напиться Игорем, ни в школе, когда вдруг "увидел" его, ни сейчас, когда увидел его вновь в метро. Он готов был называть его так постоянно, произнося через слово – Горьчик, Горьчик... Он пил и пил его имя, его самого, его голос. Это пугало. Разве так бывает, чтобы через столько лет... снова... сначала... Разве снова? Разве давным-давно Данил уже не принял решение? К чему приведёт их всё это... эти отношения? "Незрелые и горькие..." – Данил усмехнулся непонятно откуда взявшемуся приступу поэтического безумия.

          – А почему ты никому не разрешаешь изменять своё имя? – вопрос Игоря вывел его из задумчивости.

          – Ты хочешь узнать это именно сейчас? – прозвучало неожиданно резко. Данил отвернулся и стал рассматривать на стене ещё одну "чудо-репродукцию" какого-то известного букета намалёванную на картоне.

          – Тебе неприятно об этом говорить? Что с тобой? – Игорь потянул его за руку, и они сели на кровать. Теперь это была не та стесняющая обоих плоскость, на которую каждый, как только они вошли в номер, робел даже взглянуть. Сейчас здесь можно было сесть, просто сесть рядом, близко.

          – Это не моё имя.

          – Как не твоё? – Игорь хотел видеть лицо Данила, но тот теперь разглядывал свои руки, лежащие на коленях.

          – Меня звали по-другому... тогда, давно...

          Игорь не выдержал и, протянув руку, взял Данилу-неДанилу за подбородок и медленно повернул его к себе:

          – Посмотри на меня.

          Данил аккуратно высвободился и опять уткнулся взглядом в свои руки.

          – Расскажешь? – попросил Игорь.

          – Здесь нечего рассказывать. Меня взяли из детского дома в приёмную семью. Маме... Татьяне Сергеевне всё время хотелось сына, но не получилось. Она мечтала, чтобы её ребёнка звали, как отца, который бросил их с матерью, когда ей было лет десять, кажется, с тех пор она просто бредила этой своей идеей. Короче, мне поменяли имя. Я первое время ничего не понимал (правда, я не очень хорошо помню всё это – маленький был, они рассказали мне потом, позже, лет в десять.) и просто не отзывался. Она сердилась, я плакал. Её муж тоже включился в историю с моим "переименованием". Постепенно я переучился, привык. Когда пошёл в школу – начал забывать, как меня звали раньше. Но с тех пор, я не переношу, если хоть одну букву меняют в моём имени.

           – Как они с тобой... – у Игоря от жалости защемило сердце.

           – Да нет, ты не думай... они, в общем-то, хорошие люди. Мама, Татьяна Сергеевна, любила меня, да и сейчас любит, конечно. Она очень много занималась со мной, учила: в интернате с нами не слишком возились. Я даже пошёл не в первый класс, как все, а сразу во второй. Её муж, Дмитрий Анатольевич, тоже был нормальным... отцом – играл со мной в шашки, шахматы, каждое воскресенье возил в авиамодельный кружок на другой конец города, для чего ему приходилось рано вставать в свой единственный выходной. Вообще, всё неплохо сложилось. Я очень благодарен им за то, что они взяли меня к себе. Не слишком я годился для таких учреждений – личиком подкачал... – Данил горько усмехнулся, – меня... мне там было очень плохо. Я всё хорошо помню. И если бы не мои приёмные родители, то я вряд ли протянул там ещё год.

          – Молчи, – Игорь снова повернул к себе лицо Данила, потом обхватил за плечи и неловко притянул к себе.

          – А я хотел приехать на вокзал, – прошептал Данил. – Ну, тогда, когда ты уезжал в институт. Я думал, может... – он задышал чаще и, развернувшись всем телом к Игорю, забрался к нему на колени и спрятал своё лицо в изгибе чужой шеи.

          – Приехать? Я всё равно бы тебя не увидел в такой толпе... – Игорь гладил по голове Данилу, перебирал волосы, второй рукой водил по спине...

          ...Они уже слишком долго целовались. Слишком, потому что, у обоих болели губы. Слишком, потому что пора было двигаться дальше, но никто этого почему-то не делал. Поэтому они целовались и целовались: лёжа на кровати, в одежде, задыхаясь и негромко всхлипывая, когда отрывались друг от друга, чтобы сделать вдох.

          – Ты хочешь? – спросил Данил, когда Игорь в очередной раз потянулся к нему.

          – Хочу. Хочу всё, что ты дашь мне. Хочу чувствовать тебя, касаться... твои губы...

          Родное лицо напротив. Глаза... Он так смотрит...

          – Данечка, – Игорь нависал над мужчиной, – Данечка, мой, – он гладил его по лицу, специально задевая пальцами губы.

          Данил перехватил его руку:

          – Не называй меня так.

          – Как? – Игорь удивился. – Ты же мой?

          – Меня зовут – Данил, – неожиданно твёрдым голосом произнёс мужчина.

          – Данил, – послушно повторил Игорь. – Но почему?

          – Меня зовут Данил, – опять настойчиво и твёрдо.

          – Мне хочется... – Игорь осторожно лёг рядом на спину. – Я думал, что сейчас, когда ты мне рассказал, когда мы вместе...

          Он повернул голову и посмотрел на серьёзное, даже строгое лицо Данила: "Что делать теперь? И в школе, и сейчас... сумасшествие какое-то с этим именем! Он вроде со мной, но отдельно от меня. Хочешь ещё ближе – застывает, отдаляется".

          Игорь перевернулся на бок, придвинулся вплотную к Данилу и приговаривая тихим голосом, стал гладить того по голове, чувствуя под рукой чуть жестковатые волосы:

          – Не надо... Теперь всё будет хорошо. Правда-правда. Ты мне веришь?

          Данил повернул голову к Игорю и внимательно вгляделся ему в лицо.

          – Веришь?

          Мужчина продолжал молча смотреть на него.

          – Подожди меня, я сейчас. Подождёшь?

          Данил кивнул и закрыл глаза.

          Игорь спустился на первый этаж, подошёл к женщине за стойкой: