Свободен (СИ)

          – Пожа... Вы извините, меня... я даже... – толстяк в ответ махнул рукой, обрывая потуги Игоря извиниться? оправдаться? просто быть вежливым?... да он и сам не знал, что хотел сказать.

          – Нормально всё, она приболела немного. Нормально всё... – и он как-то смешно утопал по лестнице вниз.

          Вся эта ситуация, а особенно клетчатый необъёмный чемодан – качаясь в чужой руке и шаркающий по каждой следующей ступеньке, – словно делали их двоих героями гротескного театрального представления – Муж и любовник. Второе действующее лицо этой комедии ("Второстепенное лицо" – уточнил он сам себе) ещё долго стояло на пороге своей квартиры, не решаясь закрыть дверь. Игорю было жалко этого мужичка, повторявшего чуть ли не все свои реплики дважды, будто бы кроме них, заученных во время долгих предварительных репетиций он и не знал, что сказать. "Волнуется, наверное? Прийти в дом к любовнику своей жены и... так..." – Игорь запутался, не понимал, то ли этот самый муж совершил что-то вроде подвига или наоборот, повёл себя, как обычный подкаблучник. Одно Игорь знал точно – сам бы он никогда не пошёл вот так, в дом к любовнику, к тому, кто отнял любимого человека, сломал семью. Унизительно? Страшно? Горько? Что? Как смириться с тем, что тебе предпочли другого, а ты это позволил и почти одобрил? От этих мыслей веяло могильным холодом: как можно жить с этим? Смог бы он, Игорь, делить свою любовь с другим? Его передёрнуло от такой перспективы. "А ведь он любит её, мужик этот смешной..."

          – Катя, а что это сегодня такое было? – он всё-таки не выдержал и вечером позвонил любовнице.

          – Игоряша, я тут с температурой, грипп, наверное... Толик себя вежливо вёл? Всё в порядке?

          – Всё в большом порядке, просто в огромном! – Игорь нажал отбой. Пошёл в спальню, залез в шкаф и, выудив самый огромный свитер, который обидно растянулся при последней стирке (руки всё не доходили его выкинуть) и с каким-то остервенением натянул его. От всей этой истории его знобило.

          Они продолжали встречаться, но гораздо реже: Катерина заглядывала теперь к нему не больше двух раз в месяц. Привозила еду в лоточках, убирала квартиру, потом дежурно, будто выполняя следующий пункт в списке намеченных дел, принимала его в себя, раскинувшись под ним и звучно охая от каждого его толчка. Когда всё заканчивалось, она тут же вскакивала, одевалась и, чмокнув в нос: "Лежи, лежи, я сама...", – уезжала.

          Они столкнулись в метро. Как это обычно бывает в красивых женских романах, в милых обложках пастельных цветов – неожиданно и совершенно случайно. Игорь стоял на ступенях эскалатора: впереди, ниже на два человека, замер парень в серой ветровке. От нечего делать Игорь стал разглядывать чёрный необычный принт на его спине – похож на что-то китайское или японское: точки, чёрточки, закорючки. А может это был какой-то ведический символ. Наскучило... Взгляд пополз дальше: недалеко от "ведического японца" стоял другой парень: "Стрижка красивая... Если я так постригусь, то буду похож на поганку с обвислой шляпкой. Почему у других получается красиво?"

          Ему всегда нравилась такая стрижка – "шапочкой". Он так и сказал однажды в парикмахерском салоне, куда зашёл постричься. Место было пафосное (чёрт дёрнул идти именно туда – денег в кармане практически не было!) и мастер чрезмерно показушных голубых кровей также чрезмерно долго и показушно моргал накрашенными глазами, всячески демонстрируя неуместность таких плебейских выражений в их высококлассном заведении:

          – Как вы сказали, простите? Шапочкой? – он чуть не губы кривил, переспрашивая.

          Игорь готов был провалиться сквозь землю от стыда, но взял себя в руки:

          – Давайте так: вы, как мастер, который разбирается лучше меня, простого смертного, сами подберёте мне стрижку, которая мне, безусловно, понравится, и я уйду от вас в прекрасном настроении, значительно... – он сделал паузу и поднял вверх палец, не сводя глаз с профессионально накрашенного личика фальшивого гея ("Юродствуешь, натурал? На имидж салона ведь работает, чертяка!") – значительно лучшем, нежели сейчас. Идёт?

          Парень теперь уже завис по-настоящему. "Ты думаешь, мне легко так разговаривать?.. – жаловался молоденькому стилисту про себя Игорь. – Впрочем, нет, теперь – легко, но сколько сил и времени было положено на это. А денег? Даже и не знаю, как благодарить эту выскочку Колыванову с её ненормальным рвением к обучению персонала: понял, что эти занятия не только в работе помогают... Так что не надо так усердно глазками своими моргать, а то тушь осыплется. Работай!"

          Чуть позже, когда молоденький "какбыгей" сделал ему действительно красивую стрижку и Игорь (скрепя сердце) добавил к требуемой за труды сумме чаевые; он в который раз удивился: "Надо же, вот вам – лицемерно-вежливый хам, а ведь настоящий мастер – постриг отлично! Гений и злодейство – две вещи несовместные?*"

          – Как вы сказали... "шапочка" вам не пойдёт, – стилист то ли извинялся, то ли благодарил за хорошие чаевые, – у ваших волос другая структура, объёмные стрижки – не ваше, смотреться не будут. Ну, или придётся делать укладку каждый день. Вам же это не надо?

          Теперь он говорил совершенно иначе: по-простому, доброжелательно. Было ощущение, что мастер на краткий миг забыл, что на него возложены почётные "голубые обязанности" – манерности как ни бывало.

          – Я уже догадался. Спасибо.

          И вот теперь Игорь смотрел на такую вот "не его стрижку" и снова жалел, что у его волос "другая структура". "У этого-то волосы вьются, вот и получилась нормальная причёска. Не то, что у меня". Под эти невесёлые мысли, бросая завистливые взгляды на чужую стрижку Игорь сошёл с эскалатора. "Сейчас налево" – повторил он про себя, заставив оторваться от чужих волос и боясь по привычке уехать с правой платформы. Повторный взгляд на указатель – всё верно. И поезд – вот он. Игорь успел втиснуться в закрывающие двери: времени было в обрез, а надо было успеть по трём адресам до конца рабочего времени. Перед глазами снова замаячила та самая стрижка: "Ещё и в одном вагоне, что бы я уж совсем слюной от зависти изошёл!"

          Парень в это мгновение решил развернуться к Игорю боком, так как тот, зайдя в вагон, чуть не прижался к нему всем телом: ничего не поделаешь – "час пик". Игорь, чувствуя чужие усилия изменить местоположение, решил помочь страдальцу и тоже немного сдвинуться. После неловких извиваний получилось, наконец, развернуться, но папка, как просигнализировала Игорю его пустая рука оказалась, по-видимому, зажатой между телами или, что ещё хуже, на полу. Когда он, сопя, всё-таки вернул себе пластик с документами и выпрямился, то услышал:

          – Здравствуй, Игорь.

          Тот самый парень, со стрижкой грустно улыбался ему глазами Данила.

          – Здравствуй, Данил. Бывает же?.. – разве можно сказать что-то другое, встретившись через тринадцать лет. Игорь хоть и растерялся, но цифра "тринадцать" сама собой всплыла в его голове.

          – Выйдем? Или ты торопишься? – Данил смотрел грустно и... и больше ничего не мог найти в его глазах Игорь, как ни вглядывался.

          – Не очень, минут двадцать есть, – соврал Игорь.

          Они вышли из вагона на следующей остановке, поднялись на поверхность. Потом всё так же молча шли вдоль по улице. Зачем? Они и сами не знали, но, не сговариваясь, уходили всё дальше от метро, может они так бы и совсем вышли из города, но по дороге им попалась пустая скамейка в небольшом скверике – все другие были заняты.

          – Ты – в городе? В гости приехал или живёшь здесь? – они сели и долго молчали, прежде, чем Данил отважился заговорить.