Песнь Зачарованного Леса (СИ)

Уайрпул поддерживала разговор с Эдисом вяловато. Она часто оглядывалась на Тимрона, что не доставляло удовольствие её собеседнику. Тем не менее Эдисо Оретт ди Рокарас Ааретти пребывал в бодром состоянии духа, и это поддерживало Эйри. Казалось, эсколадцу неведом страх перед неизвестным. Хотя глубоко в душе девушка и понимала, что это ни так, но ей всё-таки больше по душе поведение Тимрона, готового простить слабину кому угодно, кроме себя.

Какая-то из надписей на стене мелькнула, точно привлекая внимание принца. Тимрон остановился и прочёл её. Ровные буквы, украшенные завитушками, вытянулись в слова: «Не бойся. Эсколадец умрёт». Эта надпись разозлила принца, ведь он не хотел Эдису смерти. Королевский сын, не задумываясь, проткнул надпись мечом, и она исчезла. Убедившись, что никто не увидел этого, Тимрон двинулся дальше.

Наконец Эдис, Эйри и Тимрон вышли в большой круглый зал с массивными синими колонами. На полу, в самом центре красовалась ровная восьмиконечная звезда, а вместо лампы с потолка сияли звёзды, постоянно перемещающиеся в нём, как будто плавали в киселе. Это зрелище могло приворожить кого угодно, а наших путников из знатных родов, как ценителей искусства, и подавно.

Посреди зала, в центре звезды, стояла красивая резная чаша на высокой подставке, похожей на колону. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что и чаша, и подставка сделаны из чистейшего золота.

Аккуратно ступая по плитам пола, Эдис подошёл к чаше, предварительно оглянувшись на своих друзей. Те тоже подошли. Эсколадец заговорил:

— Дай руку, брат мой. Мы ведь с тобой не враги. Не враги, Ваше Высочество? — Он подошёл к принцу и протянул ему руку для рукопожатия.

— Не враги, Эдисо. И никогда, надеюсь, ими не будем. — Тимрон выпрямился, посмотрел Эдису в глаза и пожал его руку.

Затем Эдис сказал что-то Эйри и нагнулся к ней, чтобы либо сказать ей что-то на ухо, или… Впрочем, Эйри отошла от него и подошла вплотную к Тимрону.

— Берегите себя, Ваше Высочество. Вы ещё нужны стране живыми…

Не помня себя, принц схватил Уайрпул за руку и сказал приглушённо:

— И ты береги себя, прошу.

Эдис вначале смотрел на них, а теперь — на чашу. На ней было сказано «Испей, эсколадец!». Хотя идея что-либо пить здесь ему однозначно не нравилась. Эйри отстранилась от Тимрона и ушла в свой коридор. Эта комната с испытанием предназначалась только для него и Эдиса.

Тимрон тоже заметил надпись на чаше и посмотрел на спутника. Тот кивнул, зачерпнул жидкости из чаши в пригоршню и нервно сглотнул. С минуту ничего не происходило, а потом лицо Эдиса побледнело, затем посинело, а после — покраснело, он начал истошно кричать, упал на пол и скорчился, точно от резкой боли в желудке. Тимрон бросился было к нему на помощь, но эсколадец оттолкнул его.

— Стой! Это ловушка! Храм, он… Вселяется в меня… Спасай… тесь… Ваше Высочество! — он закашлялся, хрипя, а после его глаза приобрели странный оттенок, а лицо точно вытянулось.

Принц отшатнулся от испуга, ведь это зрелище было поистине ужасающим. Следующим действием Тимрона было парирование рубящего удара мечом.

— Эдис! Остынь! Что ты делаешь? — Кричал, сам не свой, принц, парируя всё новые и новые удары.

— Эдиса уже без пяти минут нет! — сказал ещё недавний весёлый эсколадец голосом, от которого кровь застывала в жилах. — Узнаёшь меня?

Тимрон отразил несколько колющих ударов, стараясь не тратить много сил на разговоры. В его планы не входила смерть друга, поэтому приходилось лишь защищаться.

— Я — то, что ты подавлял в себе всё это время! То лучшее, что в тебе было! Желание убить Эйри и уже заполучить власть и одобрение отца, а потом убрать этого мерзкого эсколадца с дороги и заполучить Эйри. Я — жажда власти, присущая всем власть имущим, как ни парадоксально. Я твоя алчность, твой эгоизм, дорогой мой! — С этими словами «нечто» подмигнуло принцу, отчего, как ему показалось, у него в желудке свернулся последний ужин.

Тимрон всё так же молча отражал удары, пока голос провоцировал его:

— Ну же! Прояви себя! Скажи одно слово, и оба королевства будут у твоих ног, а по правую руку от тебя и твоего трона будет восседать Эйри! Мы вдвоём свернём горы. Соглашайся!

— Прочь! Уходи! — От постоянных ударов меч сыпал искрами в такт возгласам Тимрона. — Мне не нужна алчность! Мне не нужна власть! И неужели ты подумал, что я захочу заполучить Эйри, даже если ей по душе Эдис? Мог бы я после этого утверждать, что люблю её?

В глазах Алчности сверкнула ярость.

— Ах, так?! Вот, значит, как ты лихо со мной обошёлся! Получай!

Тимрон, пытаясь защититься от шквала ударов, всё же нанёс свой. Зал осветила вспышка ослепительно-белого света. В следующее мгновение Тимрон узнал в лежащем на полу в крови прежнего, чуть бледного Эдиса. Его губы расплылись в улыбке, хоть он, по всему видимому, умирал. Тимрон наклонился над ним, чтобы помочь, перевязать рану, но эсколадец остановил принца рукой и сказал:

— Не надо. Я знал, на что иду. Знал, что умру.

— Нет, Эдис! Не губи себя! Позволь…

— Прекратите зря тратить время, Ваше Высочество! В Пророчестве ясно сказано: мне не жить.

— «Там друг иль враг в бою умрёт…» Но ведь алчность и эгоизм — вот кем был мой враг!

— Да, и ты справился с ним. Теперь я точно знаю, что тебе можно доверить и моё родное королевство. Вы будете отлично править новым, объединённым королевством. А ещё… Могу отдать Вам свою королеву. Она ведь… Любит Вас, как и Вы её. Прощайте, Ваше Величество. Ей сейчас наверняка нужна ваша помощь…

— Нет! — воскликнул Тимрон, чуть не рыдая от боли внутри. — Ты не должен был умереть! ­— Тело Эдиса рассеялось маленькими огоньками и слилось со звёздами на потолке. — Прощай… Я знаю: ты точно друг…

***

Масловы уже довольно долго шли по коридору. Он то становился совсем узким, и тогда приходилось протискиваться по одному, то очень широким, и тогда Никита даже держался за Богдана, чтобы не потерять его в темноте. Коридоры были извилистыми. Братья то и дело наталкивались на поворот, пока наконец их руки не упёрлись в дверь. Открыв её, Масловы на мгновение зажмурились — глаза уже отвыкли от света. Вокруг раскинулась большая поляна, где-то вдалеке шумел ручей, а рядом был высокий холм, на котором росли чудно переплетённые между собой деревья. Свежий воздух ударил в головы братьям, и им сразу же захотелось забыть о всех проблемах. Никита машинально сунул руки в карманы и обнаружил там записку. Он показал её брату, и тот прочёл её вслух: «На вершине холма вас решение ждёт, лишь тогда путь наверх вас к нему приведёт…». Дальше записка была оборвана.

— Значит, наверх? — Спросил Бодя, заранее зная ответ.

— Да. Но, по-моему, это надолго. — Никита упёрся взглядом в верхушку холма. — До вершины топать и топать.

— Быстрее выйдем — быстрее дойдём. Не ворчи, Никитосина.

Бодя разозлился. Ещё бы, всё время до этого Никита генерировал гениальные идеи, а вот теперь начал ворчать. Богдану показалось, что так сильно он ещё никогда не злился.

Начался долгий, почти нескончаемый подъём по холму. Никите сильно хотелось пить, было жарко, как в пустыне. Каждый шаг отдавал в голову, а ноги нестерпимо горели и гудели. Для Боди же путь казался почему-то гораздо более лёгким. Никитос воскликнул:

— Бодя, подожди! Ноги болят! И пить так хочется!..

Раздражению старшего брата не было предела. Бодя сжал кулаки, подавляя в себе его, а затем глубоко вздохнул. Вроде-как отпустило.

— Потерпи, Никита. Перевяжи шнурки на ботинках. Я думаю, где-то здесь должна быть вода.

Но они всё шли и шли, а воды нигде не виднелось и следа. Волшебное воздействие Храма всё больше ужесточало Богдана. Если младший брат и раньше частенько раздражал его своим поведением, то теперь его отчего-то раздражало всё: и походка Никиты, и его уставшее, вспотевшее лицо, и тихий шёпот, то и дело оповещающий о том, что брату трут кроссовки или хочется пить. Он пытался успокоится, взять себя в руки, но потом раздражение перестало его пугать, стало чем-то естественным. И когда Никита спросил у Маслова-старшего, не видно ли ему воды, тот набросился на младшего с нечеловеческим возгласом. Никитос от ужаса не успел даже вскрикнуть. Пальцы старшего брата уже сомкнулись на его горле.