Испанский сон

Насчет бабы — это ты из вредности, хотел возразить Филипп, имея в виду недавний рассказ Вальда, но подумал, что такая реплика была бы злоупотреблением дружеской откровенностью.

— Ты выпустил из виду, — сказал он вместо того с некоторым вызовом, — что на меня упал потолок.

— Что ты этим хочешь сказать? — подозрительно осведомился Вальд. — Чтоб на меня упал тоже?

— Ты же щупал шишку. Не какая-то несчастная рыбья кость.

— Все равно, это не основание бражничать.

Филипп подвинул к себе телефон.

— Женечка, — ласково сказал он в трубку, — принеси-ка мне, лапушка, кофейку с лимончиком и рюмочку коньяку, да побольше. А Вальдемару Эдуардовичу принеси кружечку молочка стерилизованного. Большую такую кружечку, поняла? Выполняй.

Он отключился.

— Ладно, — сказал Вальд. — Черт с тобой. Пойдем вдвоем. И решать будем вдвоем. Доволен?

— Нет, конечно, — сказал Филипп, — но это уже немного лучше.

— Раз так, — заметил Вальд, — у меня снова появляется аппетит.

Он доедал крылышки, когда появились заказанные напитки. Филипп залпом хлопнул рюмку коньяка, оказавшуюся меньше, чем он думал. Вальд как ни в чем ни бывало начал пить принесенное молоко из огромной Филипповой кружки с надписью «If you toucha my mug, I’ll smacka your face».

Женечка ушла, гордая выполненной миссией.

— Есть идея, — сказал Филипп. — Почему бы нам не перевести Женечку в официантки?

Пройдя наконец-то через средневековые ворота, они долго бродили по узким улицам города. И эти улицы становились все уже и уже, пока они, наконец, не обнаружили улочку меньше чем в метр шириной. Трудновато было на этой улочке разминуться двоим, не коснувшись друг друга — а называлась она, между прочим, Улочкой Поцелуев. Они добросовестно убедились в справедливости такого названия. И с этим бы Ана, любитель-краевед, не заспорила — просто потому, что так оно и было.

Венадад, царь Сирийский, собрал все свое войско, и с ним были тридцать два царя, и кони и колесницы, и пошел, осадил Самарию и воевал против нее.

И послал послов к Ахаву, царю Израильскому, в город,

и сказал ему: так говорит Венадад: серебро твое и золото твое — мои, и жены твои и лучшие сыновья твои — мои.

И отвечал царь Израильский и сказал: да будет по слову твоему, господин мой царь: я и все мое — твое.

3-я Царств, XX, 1-4

И спала она у ног его до утра и встала прежде, нежели могли они распознать друг друга. И сказал Вооз: пусть не знают, что женщина приходила на гумно.

И сказал ей: подай верхнюю одежду, которая на тебе, подержи ее. Она держала, и он отмерил шесть мер ячменя, и положил на нее, и пошел в город.

Руфь, III, 14-15

В конце рабочего дня, когда Филипп, мечтая о редкой, сезонной радости беззаботного похода de copas, уже сортировал и распихивал по файлам накопившиеся за день бумаги, произошло неожиданное. Раздался сигнал телефона, и Женечкин голос сообщил:

— Филипп Эдуардович, здесь вас… м-м… господин Эскуратов…

— Эй! — успел крикнуть Филипп. — Стоп. Жди.

Башка лихорадочно заработала. Он сказал — пару дней. Такие люди говорят «пару дней», а потом для солидности выдерживают еще пару, чтоб партнеры дозрели как следует. Или что-то стряслось, или… Если у него все в порядке, он бы ни за что не позвонил. Значит, возникла срочность. Брать трубку — или пусть звонит в понедельник? Сам теперь пусть созревает? Пятница, конец рабочего дня… Будет вполне прилично, если его, Филиппа, уже не окажется на работе… А с другой стороны, за выходные столько всего может произойти… Надо брать. Нет, не надо. Ага… сейчас он выяснит заинтересованность Эскуратова.

— Женя, спрашивает женский голос или мужской?

— Женский… Это его секретарша.

— Слушай внимательно: ты поискала меня по телефонам и пока не нашла. Но я, кажется, еще где-то в офисине, поняла?

— Да.

— Поэтому ты спросишь у секретарши, срочное ли дело. Если срочное, можешь попробовать найти меня.

— И вы перезвоните, да?

— Э-э… нет. Если она скажет, что срочное, скажи усталым таким голоском, чтобы перезвонили минут через десять.

— Поняла. Все?

— Выполняй. — Филипп отключился.

Он задумался и стал просчитывать варианты. Эскуратов сказал: «с вами свяжутся». Он не сказал: «я позвоню». Может, хочет что-то уточнить, какую-нибудь мелочь? Нет: если так, позвонил бы не Эскуратов, а Эстебан, и не ему, а Вальду или вообще Гонсалесу, в зависимости. Звонит известить об отказе? Да ну… Самолично, в тот же день — так вообще не бывает. Может, дура Женька перепутала — звонит не сам Эскуратов, а кто-то со ссылкой на него?

— Женя!

— Да, Филипп Эдуардович.

— Ты поговорила?

— Да-а…

— Что она сказала?

— Что перезвонит.

— Она сама решила, что перезвонит, или отключалась, советовалась с кем-то?

Женечка молчала.

— Эй!

— Я не помню, — неуверенно сказала Женечка.

— Хорошо, — Филипп матюгнулся про себя, — вспомни хотя бы, как она сказала про Эскуратова? Звонят от Эскуратова, — он сделал слегка истерическое ударение на этом «от», — или звонит сам Эскуратов?

— Ну, не знаю. Она сказала: «С Филиппом Эдуардовичем хотел бы поговорить господин Эскуратов».

— Точно? Не фантазируешь?

— Кажется… ой, Филипп Эдуардович, извините, отвечу на звоночек…

Она пропала из трубки, но тут же появилась опять.

— Это снова оттуда, Филипп Эдуардович.

Первой мыслью было — давай! Стоп. Звонок слишком быстрый. Это инициатива его секретарши, догадался Филипп; ей просто поручили его найти, вот она и звонит через три минуты. Надо вынудить ее посоветоваться с Эскуратовым. Может, тогда станет понятно, насколько срочно он вдруг понадобился…

— Еще не нашла. Упрекни ее легонько: я же попросила вас через десять минут, а вы звоните сразу.

— Поняла. — Отключилась.

Он звонит назначить встречу, внезапно понял Филипп. Должно быть так, или я вообще ни черта не понимаю в этих людях. У него точно что-то стряслось, для нас скорее хорошее. Он сейчас будет пускать пузыри, стараться так, чтобы Филипп сам попросил о встрече — ну, это азы, это мы проходили давно: один раз он уже попросил — сегодня утром, — а второй раз просить, если хочешь сохранить лицо, не положено. Филипп должен быть вежливым, слегка усталым, как Женечка, и думать вроде как не о Эскуратове, а о том, о чем он думал до звонка, то есть о походе de copas. Сам не запросит, значит, разговор будет ни о чем, но он по крайней мере не сдаст позиции. Запросит в понедельник, в среду… А не запросит вообще, так и черт с ним. Мало ли таких было и мало ли впереди.

Филипп успокоился и стал опять думать о чем положено, то есть о copas. Ему это даже немножко надоело. Он разложил все бумаги — прошло никак не меньше десяти минут. Он запустил в удовлетворителе незначительную игру и, продолжая думать о том же, безуспешно повозил мышкой по резиновому коврику.

Может, никакого звонка и не будет? Женька опять напутала, забыла сказать?

— Женя!

— Да, Филипп Эдуардович.

— Почему нет звонка?

— …Ну, я не знаю…

— Она сказала, что еще будет звонить?

— Вообще-то да…

Неубедительно звучит. Ни черта она не сказала.

— Ты ее случайно не обидела? Не слишком сильно упрекнула?

— Кажется, нет… Ой! Опять звоночек — это, наверно, она! Хи-хи-хи… Как только с вами начинаю говорить, так тут же…

— Скажи, нашла. Но соединяй не сразу. Вначале на холд ее, соединишься со мной, доложишь, как положено…

— Поняла.

Исчезла. Появилась.

— Филипп Эдуардович, с вами хочет поговорить господин Эскуратов.

— Эскуратов? Правильно я расслышал?

— Хи-хи-хи… Да. Эскуратов.

— Ну что ж. Хотя, конечно, конец рабочего дня… Ладно, так и быть. Поговорим с Эскуратовым. Соединяй… Слушаю!

— Здравствуйте… Филипп Эдуардович? — Он уже слышал этот голосок — непростой, по-женски искушенный, не то что наивно-девчоночий лепет Женечки.