Курс практической психопатии (СИ)

— Ну чтож делать… — пожал он плечами.

— Да… — вздохнул я, садясь рядом с ним. — Обломались мы сегодня!

— Ну, я все равно как-то не настроен сегодня!

— А я всегда настроен, например! — сказал я. — Да впрочем, и похуй, жаль только немного!

Чтож, пришлось пить и очень долго целоваться… сжимаясь больно и жарко изнутри, от стыда и злости — не могу себе отказать в нем.

А когда пришла пора расставаться, я не знал, что делать — то ли провожать его домой, то ли нет — ведь он не девка! Блядь, занесло же…

— Ну, пока! — неуверенно махнул рукой, и изредка оглядываясь, пошел прочь, унимая дрожь неуверенности, и лишь когда Арто исчез в темноте, я немного успокоился и перевел дыхание. Страшно все это и глупо. Поднял голову в заволоченное тучами небо, вздохнул, встряхнул лохматой головой, отгоняя тяжкий хмель, и помчался переулками, домой, домой…

А дома — новая книга Жанны Моуле!

Мама купила и положила мне на подушку… мамочка знает, чему я буду беспредельно рад!

«Танцуй, сволочь!» — и Ее бесподобное лицо, разукрашенное под… монохромного клоуна, цинично улыбается… я схватил книгу, сорвал целофановую обертку с грифом «Детям до 16-ти», и прижал к сердцу, перелистал странички, вдохнул вкусный свежий запах типографской краски… безудержно-робкая дрожь охватила все мое бедное существо — ах, снова Жанна! Читать её — все равно что… что сексом заниматься, с… как бы сказать это… с любимым человеком! И я сам себя застеснялся и прикрыл лицо книгой… спаси меня, Жанна, спаси, богиня моя!

«Блогиня моя», как откомментил я однажды Ее инет-дневник. Она долго смеялась… ставила жирные смайлики, которые я трогал через монитор влюбленными глазами.

«Богиня, как ты все успеваешь, ведь у тебя новые книги выходят с такой скоростью, что в голове не укладывается, когда ты их пишешь!»

«Дружочек мой, да эти книги в основном еще из тех, неиздаваемых, глухих времен, когда я была совсем никому не известна, безавторитетна, и жадно кромсала бумагу в стол, в стол, в стол… сейчас все эти кипы извлекаются оттуда, и все, что неожиданно оказывается совсем не таким уж паршивым, щедро издается!» — ответила моя французская Женщина, моя звезда. Я просто кончил на ее стиль, ее слова, со мной случилась сладостная истерика…

— Что? — переспросил я холодно.

— Я же говорю, мы вчера с Арто у него дома…

— Это я понял, — оборвал я, — ты с ним спала вчера?

— Ну да, — спокойно пожала плечами шлюха, и продолжила: — Он прикинь…

— Ага, прикинул! — кивнул я, встал и вышел, не в силах выносить больше ни слова из этого грязного рта. Который Арто, оказывается вчера поимел без меня! Внутри все кипело от болезненного возмущения ревности — как? Но ведь это же предательство! Ведь мы же вчера расстались с уговором сделать это втроем позже — ПОЗЖЕ!!

— Разве мало ему, что я позволяю ебать кого угодно, но только с моего ведома! Теперь ещё и за моей спиной, с моим же другом, с нашим общим другом?? Мразь, гадина! И он и она. Хотя, она-то что, она шлюха, но Арто… а впрочем, чего я ждал, я же о нем практически ничего не знаю, кроме того, что он сам мне рассказал. Да, я не первый у него, но он-то у меня… девку — ту я простил бы. Их я никогда не считал и не ревновал, да и не было у меня с ними каких-то любовных мук, но Арто — даже и зная, что я не ревнив, спать с Жахни, когда мы договорились… это подло, по меньшей мере! «Я не настроен сегодня»!! Это просто мерзко.

Я сел на асфальт, обнял колени и заплакал. Мне стало очень горько. И ещё страшно. Как он мог? За что? За то, что я был с ним, отдал ему всего себя? За мою любовь? Игра есть игра, и я же не запрещал ему ебать Жахни при мне, на моих глазах, в моей постели даже! Но вот так по-тихому, по-крысиному, за моей спиной, когда мы договорились принадлежать только друг-другу, и без ведома ничего не делать — это подло! О, это чудовищно подло, это измена!

Захотелось убить его. Убить на хуй, и немедленно. Но как это сделать? Зарезать, наверное, проще всего. Да, точно, так и сделаю. А она? Нет, она не виновата. Она такая какая есть, а вот он — он меня обманул. Он же строил из себя такого чистого и нужного, что мне без него попросту не жить. А я и поверил! Рассмеялся гадливо — да уж, а я и поверил! Где мой холодный цинизм, моя родная обитель? Он лишил меня не только чести и остатков разума, моей мужской сущности, а еще и душевного льда, расчетливости и радости садизма. Я сам стал жертвой! Я — я, Ветер, я позволил с собой такое сделать?! Ууу, это непростительно. Ни мне, ни ему. И физическое здесь вовсе второстепенно, хоть и важно, но самое поганое — как же я позволил ему пролезть мне в душу? Он совершил диверсию, и должен быть убит по закону. Ему нельзя оставлять жизнь после того, что он сделал. Да-да, его нужно убить… я лихорадочно заходил по комнате, ища нож — где, где мой нож? А, это же не мой нож, это у моей подруги, Алисы, что заперта сейчас в психушке за свою страсть к убийствам, был нож. А у меня же лезвие… любимое лезвие, которым я то и дело режу руки… о, черт, нужно сделать это как можно скорее, пока я не передумал.

— Я… вот! — показал ему нож. — Я пришел тебя убить!

— Хорошо, я уже труп! — кивнул он послушно. — Выеби меня!

…упал на пол, куклой, мертвой куколкой… Я лизал и целовал его везде, а он был трупом. Круто… вспоминалась Саша… но я ему ничего не говорил о ней. Соврал, что и у меня эти игры впервые.

Его ласковые ресницы подрагивали, когда я…

Его тонкие руки взлетали, будто крылья, когда я…

Он кусал и без того пухлые губы, когда я…

И он пил, пил мое сердце, которое я…

Мы сидели в ванне, полной грязной воды и мыльной пены, лицом к лицу, в женских платьях, целовались и курили, как две жуткие красотки, с размазанной косметикой. Он кокетливо щерился, думая, наверное, что улыбается, и что ему очень идет. Я хихикал и ломался. Если бы я мог соображать. Наверняка, убежал бы подальше от позора, но я не мог соображать практически ничего. Я мог лишь позволить себя трахнуть. Я даже хотел этого. Но он наверняка ждал от меня того же самого, и никто не хотел брать инициативы на себя. Потому просто плескались, делая некие полунамеки, вскользь. Вроде «давай ты», «нет ты»… идиотизм. Милый, очаровательный идиотизм.

… я проснулся внезапно от сырости и липкого, ужасающего холода. Я весь дрожал, и когда поднял руку, она хлюпнула. О, черт — я в ужасе попытался вскочить — и понял, что все еще в ванне, полной ледяной воды. Платье влипло в тело, и больно врезаются лямочки в набухшую кожу. Арто дремлет напротив меня, свесив голову, и из уголков его губ стекает слюна. На воде плавают кружочки пены от нее.

— Сукаблядьнахуй, — тихо сказал я в одно слово. Меня всего трясло и ломало. Что же здесь произошло? Не помню. Хочу домой. Хочу горячего вина, или хотя бы водки, и под толстое одеяло. Надо отсюда выбираться.

— Арто… — прошептал я, пытаясь встать, и не находя в себе сил на это: — Артюша, плиз… — я протянул негнущуюся руку, и как деревяшкой, похлопал по лицу любовника. Ох, дурдом! Он не реагировал.

— Слышь, ты! — грубо пихнул я его в плечо, начиная злиться. Мне нужно срочно встать и перебраться под одеяло, а он мне не помогает!

— А? — он резко распахнул глаза — ужас и мутное непонимание застыли в них. — Ты чего?

— Ничего, блядь, — сказал я злобно, барахтаясь. У меня все не получалось встать, и я почти бесился. — Ну помоги мне встать-то, бля, че пялишься? — проорал я возмущенно.

— А че ты орешь-то? — растерянно заморгал он.

— Да блядь ниче! — окрысился я снова, и оперся о его плечи, не спрашивая. — Держи меня.

— Ну давай, — примирительно сказал он. Я встал наконец, хлипко покачиваясь вылез, едва не пизданувшись о сушилку для полотенец головой. Отряхнулся, взял полотенце, принялся коряво вытираться, и тут только посмотрел на Арто. Он смотрел на меня с нежной и виноватой улыбкой, и злость моя мгновенно улетучилась. Все же этот мальчишка имеет на меня такое умиротворяющее действие, как ни один транквилизатор.