Курс практической психопатии (СИ)

— Ну и че ты смотришь? — бросаю ей, как холодный кусок мяса.

— Вот именно, чтоб ты сдох! — зло гавкает она, и тянет руку — дай сигарету!

— На, — протягиваю ей, равнодушно пожав плечами.

— Сука ты и пидор! — говорит она, прикуривая. Я бью ее по лицу. Я не хотел, но так получилось. Не выношу, когда меня оскорбляют. Ее сигарета падает на постель, и мгновенно начинает тлеть. Мерзкая паленая вонь… как в моей душе. Жахни панически матерясь, забивает уголек, я начинаю смеяться… я ржу, я хохочу до слез, и не могу остановиться. И все повторяю, повторяю по кругу:

— Пидор-сука-блядь! — пробуя на вкус свой новый «титул»: — Пидор, блядь, сука! Ах ты еб ты твою мать… Пидор, блядь-на-хуй! Я — пидор! Ах-ха-ха, ебать меня в рот!

Чертово уебище… че вот с ним делать? Так и тянет к нему, неодолимо и стыдно. Откуда он вообще взялся, и кто он такой, чтоб нарушать мой одинокий покой? Никогда, ни о ком я не думал столько, сколько о нем! Поломал меня, отравил, напаскудил. Как же унизительно, как же я его люблю!!

Даже Сашка занимала меня лишь как безотказный и потакающий сексуальный объект, я понял, что не любил ее по сравнению с чувствами к Арто!.. и что все мои дергания по отношению к ней — лишь обрывки саморефлексии. Она ничто — Арто все…

Стремно, невозможно стремно и гадко вспоминать то, что было — было! и некуда деться! — между нами. Я все пытаюсь убедить себя расслабиться и забить, сам от себя прячусь за эпитетами «гнусно, мерзко», но… Едва принудив себя поразмыслить об этом, я понял — ощутил всем нутром — что просто-напросто не хочу о нем забывать. Напротив, я обнаружил в себе желание пойти наперекор всему миру, и сделать так, как хочу сам — увидеть его снова. И… возможно, да возможно — иметь с ним некие отношения. Дружеские, разумеется. Ведь уж кто-кто — а я имею полное право делать все, что мне явится из темных леденящих глубин подсознанья. «Ведь ещё и не такое позволял я себе, бывало», — уговаривал я себе полушепотом, в мутной дрожи набирая его номер. Блядь, черт!! Его не было дома. Ну, или он не брал трубку. Я дико разозлился — да как он смеет, когда я наконец звоню ему, так меня обламывать!

— Але?

Он ответил так неожиданно, что я совершенно растерялся, и молчал, как дурак.

— Але, ну же, кто там? — раздраженно спросил его голос.

«Вот блядь, пиздец!» — прошептал я одними губами, и повесил трубку. Сердце колотилось в горле, ушах, руках, животе — да просто везде.

— Блядь, блядь! — проорал я, со всей дури ударяя в стену. — Больно же, сука, еб твою мать! — затряс ушибленной рукой. Меня все вокруг бесило, и во мне бесило, бесило! А паче всего собственное бессилье. Чего я ждал? Я вообще зачем ему звонил? Совсем ебанулся со своими идиотскими прихотями.

Вскочил, забегал кругами, закурил с третьей попытки. Больно заныли шрамы, затянуло в животе, тяжко… схватил нож, постоял над раковиной и швырнул вместе с сигаретой. Развернулся, снова набрал номер.

Раз… два… три!

— Але? — ударом в висок.

— Арто, это Ветер, привет, давай встретимся… и возьми, пожалуйста… флейту — уже совсем тихо прошептал я, и мне стало так безудержно стыдно, что весь вспыхнув повесил трубку. Закрыл лицо руками, не зная куда еще прятаться. Что-то чересчур постыдное показалось мне в этой просьбе о флейте… кошмар! Ничего не бывало стыдно, а такая невинная вещь всю душу мне спалила!

— Але, Гавриил, ты чего трубку-то бросаешь? — весело прокричал он.

— Да я… — задыхаясь и тяжко сглатывая слюну сквозь болезненные и гулкие удары сердца, потерянно прохрипел я: — Я это… нечаянно! — и тут же прикусил язык — отвратителен сам себе, он ведь по такому тону догадается обо всем… И тут же хлестнула страшная мысль — если уже не догадался — чего бы еще он назвал меня Гавриилом, так кроме мамы никто не называет!!

— Ты вроде встретиться хотел?

— Ну… да! — пролепетал я, как малолетка тупая.

— Давай, я все равно ниче не делаю, побухаем!

— Слушай а это! — что бы такое сказать, чтоб как-то заштукатурить смущение: — А у тебя записи есть, ты мегакруто играешь!

— Понравилось? — рассмеялся он: — Да, есть конечно, диск притаскивай, скину!

Я сел на ту самую кровать, и почувствовав неудобство, вытащил из-под задницы какую-то длинную черную тряпку с блестками.

— Это что еще за хрень? — у меня глаза на лоб полезли — платье! Настоящее женское вечернее платье. Мягкое и нежное — кажется, бархат.

— Это мое платье, — просто и естественно ответил Арто, пожав плечами, и садясь рядом со мной.

— И давно ты пидорасничаешь? — беззлобно спросил я, и сразу испугался обидеть его. Он меня сделал чудовищно чувствительным, ей-богу. Отвратительный тип.

— Давно, — все так же естественно ответил он, ничуть не обидевшись. — Хочешь, можешь померить!

— Чего? — я офигел. — Ты думаешь, раз я с тобой… сука, блядь, да ну тебя на хуй! — вскочил я на ноги, складывая на груди руки. — Я все же не баба, Арто, запомни наконец! — мне страшно хотелось его ударить, сломать его насмешливый взгляд.

— Да? — он прищурился. — А я баба, хочешь посмотреть? Или слишком трезв для этого?

— Заткнись уже, — я отвернулся к окну, чтобы он не заметил, как обессиливающе он на меня действует. Я не умею от него защищаться. Эта дрянь так обаяла меня, что я наверняка и не то ему прощаю заранее…

— Не, смотри, мне же идет? — он принялся раздеваться, я не мог на это смотреть. Пиздец… ну почему мне не убраться отсюда нахуй?

— Гляди, я похож на Жа… эээ… ну, на красотку?

— Что? — вскинулся я, — ты хотел сказать, на Жанну?? — я моментально оказался возле него, и схватил за красивое тонкое горло. — Не смей, понял, сука, никогда не смей ничего о ней говорить, ты….

— Да ну? — он все насмехался, хотя в глазах его уже плескался страх. Вот так то! Это то, что мне и нужно, этого мне пожалуй, пока достаточно! И я отпустил его.

— В самом деле, Арто, ты же знаешь, я не выношу…

— Ладно, ладно, Ганечка, все, проехали! — он встал прямо передо мной, в своём этом распроклятом платье, а я не мог поднять глаза.

— Ну посмотри же! — настойчиво взял он меня за лицо. Я зло отмахнулся, но глаза поднял. О, черт, какая мерзость! Тощая фигурка моего любовника в бархатном платье с глубоким декольте — кошмар, каких мало! Ещё и задницей крутит. Да было бы чем…

— Кокетка, пизденыш эдакий! — прокомментировал я, шлепая его по заднице. Вдруг в голове моей случился некий переворот, и я не знаю, как так, но я попросил его:

— Сними, я тоже померить хочу!

— Да пожалуйста! — и развратник охотно принялся стягивать с себя шмотку. Я в это время раздевался. Оба мы оказались голые, и тяжело дыша, смотрели друг на друга. Он подошел ко мне с платьем, красивый, как блядский ангел — волосы растрепаны, глаза как у накуренного, и опять накрашены — как-то раньше я не заметил. Он приблизился до невозможности и погладил мне соски.

— Поганая шлюха! — прошептал я, снова хватая его за горло тонкое, и притянув к себе властным жестом, поцеловал, вцепившись зубами в нижнюю нежную губу. Кровь стекла на язык, он тихо застонал и прижался ко мне. Но я отпихнул его от себя, и утерев губы, потребовал:

— Одевай! — я поднял руки и он нервно дрожа, стал натягивать тряпку на мои плечи, через голову, путаясь. Зацепил за волосы, и сделал больно, я окрысился:

— Аккуратнее, харэ дергать-то!

Ну и хорош же я был в образе девки! Реально хорош! Никогда не замечал, что так похож на женщину. Не зря они меня любят. Не зря в меня влюбился Арто.

— А говоришь, гей! — усмехнулся я, строя глазки бабскому отражению своему. — А сам в девицу влюбился! В девицу-Ветрицу, — я подбоченился, и блядски захихикал. А мне нравится быть шлюшкой, своей собственной, и кому хочу, тому и даю! Прям как Жахни!

— Да уж, мило, — пробормотал Арто нервно, я взглянул на него — он тонко дрожал, укушенная губа припухла, придав лицу трогательную чувственную беззащитность…