Испанский сон

Первоначально Марина собиралась явиться на этот прием — как и все предшествующие — в сопровождении одних лишь Аны и Вовочки. Однако этот прием, в отличие от тех, был столь высокого уровня, что идти в сопровождении лишь одной дамы показалось ей неприличным. С другой стороны, Вероника уже давно упрашивала хоть разок взять ее с собой, мотивируя это необходимостью повышения квалификации… в общем, они были все втроем, плюс тот же всенепременный Вовочка. Он был одет стандартно, то есть в строгий черный костюм; туалеты же троих дам создавали своеобразный ансамбль с определенной внутренней философией.

Выполняя требование Марины, чтобы их компания выглядела прилично, но не бросалась в глаза, Вероника надыбала этот ансамбль в салоне Диора. Марина, составлявшая центральную фигуру композиции, была одета в темное платье, покрытое золотой пылью; открытую спину компенсировал нежнейший русалочий хвост, а бретельки были связаны в виде эполет и отделаны бусинами. На более строгое платье Аны, скроенное по косой, был наброшен плащ с золотой фальшь-драпировкой рококо и удобным остроконечным капюшоном; наконец, Вероника, во всем будто противореча наряду Аны, была облачена в длинное облегающее платье с вышивкой в виде лесной зелени и бронзового дождя. Для глаз любого взыскательного знатока три грации символизировали идею сюрреалистического откровения, развивающуюся сообразно возрасту каждой из них, то есть от Аны к Веронике и затем к Марине; однако для них самих в этом ансамбле скрывался второй, потаенный смысл — воспоминание о тех временах, когда Марина была лишь русалкой, а Вероника и Ана, столь единые внутренне, вели по ее поводу ожесточенные споры.

Едва они, выстроившись в виде ромба, миновали створ крепостной стены, как среди собравшейся публики возникло движение, и навстречу Марине, сопровождаемая парой мужчин, вышла графиня Солеарес — самая влиятельная персона из тех, с кем Марине удалось пока что сложить прочные отношения. Именно она организовала Марине приглашение на этот прием и даже пообещала ее представить кое-кому не менее влиятельному. Она была в своих лучших годах и поэтому могла позволить себе некоторую экстравагантность; туалет ее, от Тимистера, составляли жакет из состаренного хлопкового газзара и юбка из брезента, отбеленного в кислоте; две гирлянды — одна драгоценного дюшеса цвета устрицы, другая натуральной газеты — переплетаясь, создавали ее головной убор.

— Здравствуй, моя дорогая, — сердечно сказала графиня, первая подходя к Марине, беря ее руки в свои и нежно обмениваясь с ней поцелуями, — здравствуй и ты, милочка… — Последнее относилось к Ане, низко склонившейся перед высокопоставленной доброжелательницей. Острый взгляд графини уперся в Веронику, коротко оценил ее саму и ее туалет и вернулся к Марине.

— Ваша светлость… — начала Марина.

— Я просила тебя называть меня «Соль».

Подскочил официант, поднес аперитивы. Графиня выбрала себе стаканчик и на минутку отвлеклась, улыбаясь кому-то с правой стороны.

— Смотри, — шепнула Ана, — у нее даже газета на голове не сегодняшняя.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Марина.

— Там заголовок, что поймали Рольдана… ну, шефа гражданской гвардии; украл кучу секретных денег и сбежал в Лаос… долго рассказывать; главное, что это было не то в феврале, не то в марте, но уж точно в -5-м году.

— Соль, — сказала Марина, видя, что графиня вновь в ее распоряжении, и беря в руки высокий стакан, — позволь представить тебе мою приятельницу Веронику… — Переводя, Ана сделала ударение на букве «о». — Я рассказывала тебе о ней; кстати, именно ей принадлежит идея наших сегодняшних туалетов. Тебе нравится?

Графиня сощурилась.

— Диор? Кажется, я их видела… Мило, очень мило.

Она покровительственно улыбнулась Веронике. Ах ты, блядь старая, разозлилась Марина. Ну, маху дала… конечно, прежде нужно было ее похвалить, а уж после самой выпендриваться… Но нельзя же вот так! Чего не сделаешь ради подруги, подумала Марина. Погоди же, старуха хренова; обламывали и не таких.

— Ах, Соль! — закатила она глаза и широко улыбнулась, — от тебя не скроешь решительно ничего! Да-а… от женщины с таким вкусом, как у тебя, даже и критика приятна. Хотела бы я найти хоть один маленький недостаток твоего сегодняшнего туалета; но он кажется настолько безупречным, что я даже и не берусь. Единственное, что газету они могли бы найти и повыдержанней… ведь эта всего лишь четырех лет?

— Как ты угадала? — изумилась Соль.

— По фотографиям, — объяснила Марина.

Соль расхохоталась. Подскочил другой официант. Соль сняла со своей головы скомпрометированный убор, беспощадно выдрала из него газету и положила рядом со стаканами на поднос, протянутый официантом.

— Огня, chico, — бросила она за спину.

Тотчас один из стоявших за ней мужчин сделал пару шагов вперед и протянул перед графинею массивную зажигалку в стиле кантри.

— Зажги, — приказала графиня, указывая на поднос.

Chico беспрекословно сделал что было велено. Вовочка из-за спины русской компании подозрительно покосился на огонь. Привлеченные зрелищем, ближе подошли несколько гостей. Когда газета полностью догорела, графиня собрала пепел в щепоть и густо обсыпала им то, что осталось от головного убора, а затем снова водрузила его себе на голову.

— Так сойдет? — спросила она у Вероники.

— Гениально, — с волнением сказала та. — На вашем месте я бы немедленно запатентовала это у Тимистера.

Графиня только хмыкнула.

— Можешь не переводить, — ласково сказала она Ане, раскрывшей было рот, и вовсе игнорируя побледневшую Марину, — я поняла… Скажи ей, что я не успею взять патента; завтра же головы пеплом посыплет половина мадридских дам — разумеется, не этих…

Ана перевела сказанное и вдруг пристально вгляделась в толпу гостей. Брови ее поднялись. Графиня непроизвольно обернулась в ту же сторону.

— Простите, ваша светлость, — пробормотала Ана, — ведь это же… София Масагатос, не так ли?

— Ты наблюдательна, — ухмыльнулась графиня.

Вслед за ними двумя и повернулись и Марина с Вероникой, стараясь делать это не слишком заметно. Они увидели высокую молодую блондинку, очень красивую, но с замкнутым и холодным лицом; улыбка на нем выглядела неестественно и напомнила Марине Снежную Королеву. Блондинка была облачена в меховой палантин с фильдеперсовыми вставами, усыпанными стеклярусом; длинная юбка из тертого на камнях корреаля, подобно винной бутылке, была кокетливо забрана тонким плетением патиссе. Узенький шарфик из муарового нуара опоясывал ее лоб.

— Кто это? — спросила Марина.

— Ах, дорогая, — отозвалась Ана, — я не успела тебе рассказать; помнишь ли историю Мар Флорес?

Услышав знакомое имя, графиня сощурилась, закивала головой и едва заметно поджала губы. К ней подошли; она немедленно повернулась и вступила в другой разговор, однако же великодушно коснувшись при этом руки посрамленной Марины, почти не отходя от нее и давая таким образом понять, что их общение отнюдь не закончено.

— Незадолго до моего прибытия в Испанию, — продолжала тем временем Ана, — эта самая София, которой было тогда 17 лет, стала мисс Испания. Ей дали какую-то детскую телевизионную передачу, но ничего не вышло; стала средней манекенщицей. Когда во всем своем блеске появилась Мар, они создали в Мадриде школу моделей…

— Почему они? — спросила Марина. — Ты сказала, это сделала Мар.

— Ну, я просто не упомянула Софию, — выкрутилась Ана, — да какая разница! Все равно школа просуществовала не более года; Мар и София сильно поссорились и разошлись. За это время София однако же успела купить себе чалет в престижном мадридском предместье (сама читала репортаж — впрочем, позже писали и о каких-то проблемах с ее ипотекой), потом у нее появилось роскошное авто, а потом появились слухи о ее связи с президентом футбольного клуба «Севилья» — человеком не юным, но излучающим здоровье и успех. Их стали видеть вместе на корридах и так далее; посыпались вопросы. Намеки были отвергнуты; оба заявили, что они просто друзья, но затем пронырливый журнальчик напечатал откровенные фотос из их поездки во Францию, и София признала, что они любят друг друга; между тем у него жена и двое детей.