Испанский сон

— Нет, — перебила Марина. — Это связано только с тобой.

— Странно, — сказала Котик. — Задавай.

— Ты когда-то жила в Китеже, верно?

— Допустим.

— Котик, так не пойдет. Мне нужно «да» или «нет».

— Но я же не знаю цели твоих вопросов. Вдруг они как-то мне повредят. Задай сразу все, а потом я отвечу.

— Хорошо, — сказала Марина. — Я предполагаю — это может быть правдой, а может быть нет — что ты жила в Китеже и работала поваром в ресторане вместе с официанткой по имени Ольга, секретарем вашей комсомольской организации. И как-то раз эта Ольга подняла на собрании вопрос о своем освобождении от определенной обязанности. Речь шла об обязанности идти с проверяющими.

— Дальше. Я пока ничего не подтверждаю, учти.

— По этому поводу разгорелась дискуссия. Одни считали, что ее нужно освободить, другие — нет. Решено было устроить тайное голосование. По настоянию Ольги в число голосующих включили поваров, хотя их эта обязанность и не касалась. Ты тоже приняла участие в голосовании.

— Дальше.

— Если все, что я сейчас сказала, правда, то мой главный вопрос такой: как ты голосовала, Котик? Ты была за Ольгу или против нее?

— Что ж, — сказала Котик, — дело прошлое, это и вправду невинный вопрос; конечно, я голосовала за Ольгу.

Марина подскочила от радости. Сошлось! Ей захотелось поцеловать Котика.

— Но учти, — добавила Котик, — не все, что ты перед этим сказала — правда.

У Марины замерло сердце.

— Как?

— Ты сказала, что я работала поваром.

— Да.

— Но это не так. Я работала старшим поваром.

— Ага, — протянула Марина, соображая, существенно ли то обстоятельство, о котором сообщила ей Котик. — Вряд ли это так важно, — сказала она то ли Котику, то ли себе. — Контрольным вопросом было все же голосование.

— Все? — спросила Котик.

— Да, ты мне очень помогла… впрочем, еще один личный вопрос… если не возражаешь, конечно…

— Смотря какой, — сказала Котик.

— Почему ты голосовала «за»?

— По двум причинам, — сказала Котик. — Первая причина была объективная, то есть стремление к справедливости. Ольга была хорошим секретарем и поставила вопрос обоснованно. Было бы нечестным голосовать против. Кстати, я так поняла, что ты с ней как бы общаешься?

— Да, — признала застигнутая врасплох Марина.

— В таком случае, передай ей привет.

— Хорошо, — пообещала Марина, — обязательно передам… А какая была вторая причина?

— Вторая причина… не знаю, уместно ли говорить…

— Ну пожалуйста… Котик…

— Вторая причина была как бы субъективной. Так как все поварихи, кроме меня, были стремные и завистливые, я была уверена, что они проголосуют против.

— И ты…

— Да, — гордо сказала Котик, — проголосовала им назло. К сожалению, это не спасло Ольгу. Зря она включила нас в список вообще; это была ее политическая ошибка.

— Она тоже так думает.

— Раньше думать нужно было. Как у нее дела?

— А что? — подозрительно спросила Марина.

— Да ничего. Просто.

— У нее дела неплохи, — осторожно сказала Марина, следя за собой, чтобы не выболтать лишнего.

— Ладно, — сказала Котик. — Про привет не забудь.

— Ага. До свиданья.

— Прощай.

Она повесила трубку. Знак воссиял. Не буду выбирать, сказала себе она. Когда Госпожа позвонит — все еще Госпожа, пока не появится та, что должна заменить ее — пойду в первый же дом, где возьмут. Лишь бы там был мужчина. И, наверное, лучше, чтобы он был здоров…

Госпожа позвонила через неделю.

— Ну что же, Марина, — сказала изящная дама, сидящая перед ней, — надеюсь, мы будем довольны друг другом. Я все тебе объяснила… кроме разве того, как ко мне обращаться.

— Но вас ведь зовут в точности так же, как и мою прежнюю хозяйку, — сказала Марина. — Или это не так?

— Это так, — усмехнулась дама, — зовут… другие. Но дома — мой особенный, личный мирок. Там, где я долго жила, меня называли Ана. Не Анна, а Ана. Язык упирается над зубами — чуть выше, чем когда произносишь русское «н»… Ана! — легко повторила она и помогла себе жестом. — Ты слышишь разницу?

— Кажется, да. Ана… Сергеевна…

— Нет, — рассмеялась хозяйка, — просто Ана.

— Ана.

— Да, так мне нравится… так я привыкла… Повтори.

— Ана.

— Молодец, — довольно сказала хозяйка, то есть теперь уже Ана. — Ты правильно ставишь язык… я хотела сказать, что у тебя есть способности.

Еще какие, подумала она.

— Все, — подытожила Ана. — Значит, завтра у тебя больница… а послезавтра — как договорились… Кстати!

Ана перебила себя, и лицо ее стало серьезным.

— Похоже, что мой муж прилетит завтра вечером. Послезавтра утром… меня может не быть, так что ты уж сама с ним познакомишься.

— Хорошо. Если вас не будет… не приготовить ли что-нибудь ему на завтрак? Я могла бы…

— А что — разве завтрак входит в обязанности домработницы?

— Не знаю, — честно призналась Марина. — Просто у Анны Сергеевны… я имею в виду, в семье, где я раньше работала…

— Делала завтрак, — догадалась Ана.

— Да иногда и обед…

Ана пожала плечами.

— Сама видишь, у нас квартира большая. Если у тебя будет оставаться время… да еще — что готовить… как готовить… Давай мы позже обсудим этот вопрос.

— Давайте.

Ей понравилась Ана. Вот бы такая стала ее Госпожой… Но ведь это зависит не от нее — Марины, и даже не от нее — Аны… а только от одного человека, которого она не знала… которого ждала…

Расставшись с Аной, она сделала множество звонков. Она до глубокой ночи сидела за компьютером, а потом начала молиться. Господи, просила она, не зная, к кому обращается — к Царю или к Богу, — дай-то, чтобы этот был тем, кто ей нужен… Молод — хорошо, здоров — еще лучше… но самое главное… самое главное…

Придя в дом, она сразу почуяла, что он уже здесь. Оставила себе несколько грязных тарелок, чтобы мыть их, когда он будет спускаться по лестнице, не выдать своего волнения, не заставить его невзначай растеряться под ее неожиданным для него взглядом, дать ему возможность первому окликнуть ее.

В самый первый момент, когда он появился на лестнице, она поразилась тому, что он, как и она, мог ходить совершенно бесшумно. Она и почуяла-то его не слухом, а по-другому — может быть, по слабому новому запаху… Отвернувшись к посудной мойке, она смотрела в стекло полуоткрытой дверцы настенного шкафчика, отражающее несколько нижних ступеней; она с замиранием сердца следила, как он плавно спускался по лестнице, как сделался виден в стекле… и вдруг разглядела, что он совершенно нагой. Она застыла без движения и разинула рот; взгляд ее впился в его Царя, не видимого отсюда в деталях — она лишь отметила боковым зрением, что он прикрывал глаза рукой, как бы пытаясь защититься от света… и тут она поняла, что он не догадывается об ее присутствии.

Ана не сказала ему? Могла позвонить туда, где он был… или оставить записку… Или сказала… а он просто забыл… Да, скорее всего, просто забыл. Но это значит, восхитилась она, что он любит ходить нагишом… о, как это прекрасно… Стоп, оборвала она несвоевременный поток сознания, так или иначе он здесь, обнаженный, и еще не заметил ее — что же делать? как вести себя, чтобы он не почувствовал себя неловко, чтобы с самого начала не возненавидел ее? Ага… нужно просто обратить на себя внимание… например, громыхнуть тарелкой… но ни в коем случае не поворачиваясь, чтобы он не догадался, что она уже его видела… тогда он сможет тихонько уйти…

Сейчас она громыхнет. А вдруг он издаст непроизвольное восклицание? Тогда она должна обернуться — и увидит его. Нельзя. А если она не обернется, то будет ясно, что она уже заметила его и, значит, громыхнула специально. Он уйдет, воздаст должное ее такту, но кто знает, что потом? Нет, громыхать — плохой звук. Она должна громко и резко пустить воду, вот что. Здесь прекрасные краны — такая громкошипящая струя… Конечно, из-за такой струи она не расслышит его случайное восклицание…