Испанский сон

— Но зачем же вам бросать работу, Анна Сергеевна? — спросила Марина. — Вы сказали, что сын с женой живут вместе с вами; неужели две женщины не в состоянии распределить между собой заботу о выздоравливающем?

— Ах, Мариночка! — с грустью сказала Анна Сергеевна. — Вы деловая, активная; такой же в молодости была я и сама… Но не все же такие. Наташа — хорошая девушка; тихая, милая… но она слишком погружена в себя… попросту, она ужасно рассеянная; вечно все забывает, портит, никогда ничего не может найти… не было случая, чтобы она положила какую-нибудь вещь на одно и то же место… Вы не подумайте, — спохватилась она, — я ничего не имею против выбора моего сына; уже и то хорошо, что она любит Сереженьку… вот его первая жена, она-то была настоящей мегерой. Я так страдала! Я плакала, пила бром… Когда они наконец развелись, у него возникла просто идиосинкразия к браку. У него…

Анна Сергеевна огляделась, доверительно взяла Марину за руку и понизила голос.

— У него начались случайные связи. Я испугалась… я сама толкнула его найти кого-нибудь! Слава Богу, он выбрал не самый плохой вариант… хотя, к сожалению, и не самый хороший. Вы понимаете, милочка. Ну, и подумайте теперь — могу ли я доверить ей Гриню? Тем более, в такой ответственный, реабилитационный период? А если она перепутает дозировку или еще что-нибудь? Я вам самого главного не сказала…

Она заговорила еще тише, почти шепотом.

— …ведь она вдобавок на сносях — девятый месяц уже! Ну, куда ей ухаживать за Гринечкой? Дай-то Бог за собой уследить… а потом, если… тьфу-тьфу-тьфу! — еще и за маленьким…

Она скептически покачала головой и добавила:

— Дешевле будет нанять медсестру.

Да уж, подумала Марина, физически ощущая, как растут ее шансы. Правда, квартира в Уланском переулке очень скоро превратится в сумасшедший дом. Но разве она не работала в сумасшедшем доме?

Рано, сказал Марине внутренний голос. Молчи.

Она послушалась голоса.

— Вы уж простите меня, милая; у вас и своих забот полно, — опять заворковала Анна Сергеевна, — и я туда же… Правду говорят — ищи друга в беде. В нашем доме живет одна Тоня, примерно моих лет — через стенку, в соседнем подъезде; несколько раз была замужем, мужья вылетали от нее, — она улыбнулась, — на второй космической скорости… Осталась одна — ни детей, ни близких… ужасно! один только Тима, старенький пуделек… абрикос… Я как-то расположилась к ней — не потому что она мне особенно нравилась, просто жаль ее было… иногда мы гуляли с ней, оказывали друг другу небольшие услуги… Вчера я предложила ей посидеть с Гриней. «Антонина Ивановна, — сказала я ей, — Вы давно нигде не работаете; с одной стороны, у Вас масса свободного времени, а с другой стороны, Вы сами рассказывали мне, что вынуждены продавать старые вещи… Почему бы Вам…» — и так далее. И что вы думаете, Мариночка, она мне ответила?

— Даже не знаю, — честно сказала Марина.

— Она мне сказала буквально следующее: «Любишь кататься, люби и саночки возить». Вы представляете?

— Что вы говорите, — поразилась Марина. — Не может быть!

— Я тоже не поверила бы, если бы не услышала своими ушами. Она всю жизнь была вульгарной женщиной… если не сказать больше… но чтобы вот так! И я еще жалела ее, гуляла с ней… пару раз даже — когда она была плоха — с ее пуделем Тимой! У меня просто слов не нашлось.

Анна Сергеевна помолчала с негодующим видом, как бы вновь переживая полученное оскорбление.

— Я точно знаю, что она могла бы посидеть… да и хватка у нее не то что у Наташи… Ну, не хочешь — хотя, согласитесь, это тоже странно, если деньги дают — скажи просто: «Не могу»… или, допустим: «Анна Сергеевна, я бы с радостью; но силы уже не те, да и у самой на руках старенькая собачка»… Всегда можно отказать прилично. Но зачем было вот так — портить отношения?

Она опять помолчала.

— Очень неприятно, — сказала Марина.

— Не говорите, — сумрачно отозвалась Анна Сергеевна. — Это же намек на то, что мы с Гриней были счастливы всю жизнь! А вы знаете, Мариночка, сколько мы пережили невзгод? Если бы не эти невзгоды, может быть, не было бы сейчас никакой операции… И все равно, — голос ее зазвенел, — несмотря ни на что, мы были очень, очень счастливы! Все нам завидовали, все!.. и уж конечно, Тоня в первую очередь…

— Да, — растроганно сказала Марина, потому что ничего другого в этот момент ей на ум не пришло.

— Если уж ты своих мужей сама, извините, расфутболила, то зачем вымещать злобу на окружающих? — воскликнула Анна Сергеевна. — Тем более, в такой момент… Как подло, как несправедливо! Ведь она знала, что после этого мы обязательно поссоримся. Ну — почему?

— Не волнуйтесь, — сказала Марина и погладила Анну Сергеевну по плечу. — Вам сейчас очень важно следить за собой и ни в коем случае не обращать внимания на подобные выходки. Многие люди вокруг вас теперь снимут маски и постараются вас уколоть. Если вы будете принимать это близко к сердцу, то навредите сами себе и Григорию Семеновичу, а им только доставите радость. Они не посмеют, если вы будете сильны.

— Мариночка, золотко мое! — заплакала Анна Сергеевна. — Ты все правильно говоришь, не по годам правильно… но откуда же взять силы? Откуда их взять?

Фас, сказал внутренний голос.

— Анна Сергеевна! — расчувствованно сказала Марина и прижала к себе плачущую даму, которая при этом, как ребенок, уткнулась в ее плечо. — Ну, не плачьте вы, ради… ради Григория Семеновича! Ведь все у вас хорошо… операция прошла удачно… дети… У меня просто сердце разрывается, когда я смотрю, что вы страдаете почем зря. Ну — хотите, я вас выручу? Похожу к вам какое-то время, пока все не наладится?

Анна Сергеевна подняла на нее заплаканные глаза.

— Ты… правда? Это серьезно…

— Ну, а что еще делать? Выхода-то нет!

— Мариночка, — засуетилась Анна Сергеевна, вытирая слезы, — если ты и вправду попробуешь… клянусь, ты не пожалеешь… Признаюсь: я уже и сама думала обратиться к тебе… я на «ты» — ничего? ты же мне уже как родная… но ведь ты и так столько для нас сделала… и я решила отложить это на самый крайний… самый последний момент…

Нужно слушаться внутреннего голоса, подумала Марина; вдруг бы она нашла кого-то еще.

— Да что вы, Анна Сергеевна, — сказала она. — Не нужно никого искать… пока что по крайней мере.

— Ты не передумаешь? Это очень важно для меня.

— Я понимаю.

— Ты все понимаешь, — обрадованно согласилась Анна Сергеевна. — Храни тебя Бог! Да, кстати, — спохватилась она, — ведь это работа, как и любая другая… я должна платить за нее; и не вздумай отказываться, иначе я буду считать, что это несерьезно… иначе нельзя…

— Хорошо, Анна Сергеевна, — кротко согласилась Марина, — как скажете; однако я не хочу, чтобы эта сумма была больше, чем вы бы платили кому-то еще — хоть той же Антонине Ивановне.

— Договорились, — сказала Анна Сергеевна. — Мариночка, как хорошо! Ты с моей души камень сняла. Ты веришь в Бога?

Бляха! Вопрос застал ее врасплох.

— Ну конечно же, Анна Сергеевна, — говорила она, растягивая слова и лихорадочно думая, что теперь делать. А вдруг она предложит пойти помолиться? Я же ни одной молитвы не знаю… а потом, это же моментально войдет в систему! Змей, давно нужно было задать себе этот вопрос… — Как же без Бога?.. — мямлила она, с трудом выискивая хоть что-нибудь. — Только, знаете ли, — нашлась она наконец, в то время как Анна Сергеевна уже открыла рот, вероятно, и впрямь собираясь пригласить ее, — вера моего Отца была не православная, так что и я сейчас…

— Не православная? — искренне удивилась Анна Сергеевна. — А какая же — католическая, что ли?

Марина выматерилась про себя. Все-то ей нужно знать… А что, другая конфессия — это идея. Молодец Анна Сергеевна. Почему не католическая? Католиков в Москве раз-два и обчелся… Уважаемо… не экзотично… не какие-нибудь кришнаиты… Где же церковь? Как-то раз мимо шла… забыла, где… придется вспомнить…

— Вы угадали, — сказала Марина, — католическая, и притом весьма старого завета. Дело в том, что я польского происхождения; мои предки приехали в Китежскую губернию очень давно, то есть после первого раздела Польши. — Она вскочила на своего конька и могла теперь врать без остановки. — При царе… я хочу сказать, при государе императоре, они делали вид, что перешли в православие, а сами между тем тайно исповедовали свою старую веру. То же продолжалось и позже, когда вера была фактически запрещена… Извините, — скромно закруглилась она, — я не хотела бы особенно вдаваться в эти вопросы.