Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды

Чиновник внимательно смотрит на него.

— Чему вы так радуетесь? — спрашивает он.

— Теперь я знаю, в чем дело, и знаю, что скоро все выяснится. Так пойдемте.

Но Брёдхен садится.

— А почему вы до этого испугались, когда стояли у печки.

Вопрос сбивает Куфальта с толку.

— Я вовсе не испугался, — отрицает он.

— Конечно, испугался, — как бы самому себе говорит полицейский. — Фреезе тоже это подтвердит. Нет, нет, Куфальт, что-то у вас не так. Даже если вы и не были у Цвитуш, в чем я очень сомневаюсь…

— Да не испугался я, — произносит Куфальт, он снова берет себя в руки. — Просто когда привлекался, чувствуешь себя неуютно, когда разговариваешь с полицейским. Ведь никогда не знаешь, сумеешь ли доказать, что не виноват. Наш брат всегда на подозрении…

— Нет-нет, Куфальт, — отвечает тот. — Меня вы не проведете. Я вашу братию знаю. Что-то вы натворили. — Он снова погружается в раздумье. — Ну, давайте сперва зайдем к Цвитуш.

— Да, зайдем, — упрямо произносит Куфальт. — Подозревать может каждый… Вы видите, господин инспектор, я отлично зарабатывал, и деньги лежали на книжке, хочу на Пасху жениться. Нужно быть круглым идиотом, чтобы из-за трехсот марок все себе изгадить.

— Живут дураки и даже не знают о собственной глупости, — меланхолически замечает инспектор. — Так красть вообще глупо.

— Да потому я этим и не занимаюсь. Однажды я совершил растрату, вы ведь и сами знаете, господин инспектор, что растрата и кража — вещи разные. — И признается: — Я слишком труслив, чтобы решиться на кражу, господин инспектор.

— Так-так, — говорит тот. — Вы каждый день пьете так много коньяку?

— Я же выпил совсем немного.

— Во всяком случае, больше, чем следовало бы, и, уж конечно, больше, чем вам налил Фреезе. Вы пили коньяк, когда собирали подписку на Тёпферштрассе?

— Нет, я почти никогда не пью коньяк.

— Но сегодня выпили?

— Да… У меня было плохое настроение, потому что дела шли плохо.

— Где?

— У Линдеманна.

— И сколько?

— Четыре рюмки.

— И еще одну у Фреезе. Итого пять. После пяти рюмок можно с собой и не совладать.

— Но я не пил, когда ходил собирать подписку на Тёпферштрассе.

— Это мы сейчас увидим. — Полицейский зевает. — Давайте-ка зайдем к фрау Цвитуш.

— Мне кажется, я никогда не был в этом доме, — говорит Куфальт и скользит взглядом по коробке дома, Тёпферштрассе, 97, освещенной тусклым светом газового фонаря.

— Когда кажется, надо креститься, — отвечает инспектор Брёдхен. — А почему вы не могли зайти именно в этот дом, раз вы обошли всю Тёпферштрассе?..

— Ну что вы, я захожу не во все дома! По некоторым я сразу вижу, что ни к чему, и в них даже не захожу!

— Вот как! — произносит господин Брёдхен. — Осторожность — мать мудрости, но нельзя быть слишком осторожным, Куфальт. Вам знаком этот дом?

— Здесь живут рабочие, — прикинув, отвечает Куфальт. — Знаю ли я его, не помню… Они ведь все похожи друг на друга.

И он наклоняется, чтобы прочесть таблички на трех дверях первого этажа.

— Нет! Это на третьем этаже! — нетерпеливо бросает Брёдхен, и Куфальт покорно поднимается на второй этаж, на третий, а Брёдхен плетется сзади.

— Пойдемте-ка вниз, — недовольно произносит Брёдхен. — Если это были вы, то на вас пробы ставить негде. Конечно, она на первом этаже.

— Ну вот, господин инспектор, — радостно замечает Куфальт, — теперь, когда я знаю, о чем речь, я совершенно спокоен.

Но ему не нужно было этого говорить, потому что полицейский со значением произнес:

— Теперь, когда вы знаете, что речь не о том! Постучитесь и войдите первым… А я понаблюдаю…

Куфальт послушно стучится, и низкий женский голос кричит:

— Войдите!

Маленькая рабочая квартирка, сначала попадаешь на кухню, из кухни дверь в комнату, она открыта. Куфальт видит две кровати, накрытые белым вафельным покрывалом.

У плиты стоит толстая расплывшаяся женщина в темном грязноватом платье, с белым полным лицом, дряблыми щеками и черными беспокойными глазами.

Куфальт испытующе смотрит на женщину, он совершенно уверен, что никогда не видел ее. Затем снимает свою (все-таки серо-голубую) фетровую шляпу и вежливо произносит:

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, — отвечает женщина. — Что вам нужно?

Куфальт не отвечает ей.

— Ну? — торжествуя, кричит он полицейскому, который стоит в тени. — Узнала она меня или не узнала?

И снова господин Брёдхен не отвечает ему. Он выходит из тени.

— Добрый вечер, фрау Цвитуш. Вот тот молодой человек.

— Я протестую! — в ярости кричит Куфальт. — Если вы будете говорить женщине, что это я, то она в это тоже поверит. Это был не я, фрау Цвитуш. Вы ведь меня еще ни разу не видели, верно?

— Замолчите, Куфальт! — грубо обрывает его Брёдхен. — Вы здесь не задаете вопросов! Фрау Цвитуш, значит, это тот молодой человек, который здесь, на этой улице, собирал подписку на «Вестник». Он был у вас?

— Посмотрите на меня! — заклинает ее Куфальт. — Пожалуйста, посмотрите на меня внимательно.

— Сказано вам, молчать, Куфальт!

Женщина беспомощно смотрит то на одного, то на другого мужчину.

— А я не знаю… — говорит она. — Ведь всех не разглядишь, разве он был такого высокого роста? — ища поддержки, она оборачивается к полицейскому.

— Это я вас должен спросить: светлый резиновый плащ, темная роговая оправа, бледное лицо — вы же видите, все совпадает, мамаша Цвитуш.

— Да… — помедлив, отвечает та.

— Разве на мне была эта шляпа? — настойчиво спрашивает Куфальт. — Ну разве на том была такая шляпа? Вы же сказали, что на нем была зеленая шляпа! А моя шляпа не зеленая…

— Да… — недоверчиво произносит она. — Эта, пожалуй, не зеленая…

— Что, на том мужчине была шляпа такого фасона, мамаша Цвитуш? — Полицейский тоже повторил вопрос.

— А я не знаю, — произносит она. — Он ведь ее сразу снял. Разве я сказала, зеленая?

— Вы сказали, зеленая.

— Может, она выглядела, как эта?

— Вам это лучше знать, фрау Цвитуш, — строго говорит полицейский. — Кстати, вы сказали, что шляпу он в комнате не снимал, и только когда писал, положил ее рядышком на стол.

— Я говорила? Значит, так оно и было. Значит, шляпа эта, господин комиссар.

— Так-так! — произносит господин Брёдхен. Но по всему видно, что он не очень доволен. — А это тот самый молодой человек?

— Сначала я решила, что это не он, тот был вроде повыше и голос у того погрубее. А теперь почти уверена, что это он.

— Вот как, — еще недовольнее произносит Брёдхен.

— А у него еще есть деньги, господин комиссар? — доверительно спрашивает она, большим пальцем указывая на Куфальта.

Инспектор не ответил.

Куфальт продолжает стоять. Радостное настроение улетучилось, он чувствует только страх, безграничный страх. Вот он так старался, тянул лямку и все для того, чтобы эта старая глупая баба топила его безо всяких доказательств. Брёдхену достаточно только отнестись к этому менее тщательно: опознан, вот и отлично, значит, он. Преступление раскрыто — и он сядет. Потому что не пройдет и пяти минут, как она снова обязательно опознает его. И твердо уверует в это, будет клясться в любом суде мира, что так оно и было.

А у него нет даже возможности защищаться, он отсидел, и любой заподозрит его, все бессмысленно. Что же будет? Боже мой. что будет с Хильдой, с Хардером, Фреезе и Крафтом? А с ним? Что будет с ним?

— Фрау Цвитуш! — заклинает он ее. — Вы только хорошенько посмотрите на меня! Разве у того были русые волосы? Разве у него был пробор? Разве он говорил с вами культурно, как я, наверное, болтал на диалекте? Подумайте еще раз…

Брёдхен сидит на кухонном столе и испытующе смотрит то на Куфальта, то на женщину.

— Нет-нет, молодой человек, — плаксивым голосом отвечает старуха. — Вы просто хотите сбить меня с толку. Господин комиссар тоже сказал, чтобы вы помалкивали. Вам, должно быть, стыдно, что вы украли у старой женщины из комода все сбережения и еще, притворяясь, сказали: «Побудьте у плиты, чтобы еда не подгорела, а я подожду…»