Избранное

Дождь тем временем прекратился. Ветер тормошил кусты и деревья. Юлия плакала, беззвучно сотрясаясь. Вдруг она резко встрепенулась.

— Зовут меня? — спросила она и затаив дыхание прислушалась.

— Да нет, ничего не было, — ответил Сириус.

Минуту оба сидели в молчании. Юлия перестала плакать, только грудь ее время от времени судорожно вздрагивала. Наконец Сириус сказал с горячей и спокойной решимостью в голосе:

— Юлия, мы ведь можем с тобой пожениться!

— Нет, ни за что на свете, — ответила она, прижимая его к себе.

— Но почему же, дружочек мой?

— Нет, Сириус, я не могу, чтобы ты из-за меня… И потом… Потом, на что бы мы стали жить? Об этом ты подумал, мой милый?

— Такие вещи тебя пусть не заботят, — возразил Сириус. — Это ты предоставь мне, какой-нибудь выход всегда найдется. Ну-ну, Юлия! Не падай духом и положись во всем на меня, я тебя не оставлю! Может, мне сразу пойти поговорить с твоим отцом?

— Нет-нет, — умоляюще произнесла Юлия, от страха крепко прижимая его к себе.

— Ну, тогда подождем до завтра, — бодро сказал Сириус. — Вот увидишь, Юлия, все уладится! Положись на меня!

— Ты хочешь жениться на Юлии?

Кузнец Янниксен запустил обе пятерни в свою дремучую пепельную гриву и уставился на Сириуса красными глазами, под которыми в два-три ряда нависли красные мешки. Потом, как бы насмотревшись досыта, он отвернулся, достал из горна железину и принялся обрабатывать ее на наковальне. Время от времени он сквозь дым и искры косился на Сириуса, отвечавшего ему приветливым, открытым взглядом. Кузнец сунул железину в уголья.

— Ступай за мной, выйдем на минутку! — кивнул он, зашагал в глубь кузницы и отворил облупленную дверь. Сириус прошел следом за ним в полутемную каморку. Там стоял ящик с круглой дырой посередине, и из дыры слышалось громкое журчанье шумного, болтливого ручья, протекавшего под полом.

— Это еще что за чертовщина такая? — удивился Сириус.

Но кузнец успокоительно похлопал его по спине и сказал сердечным тоном:

— Сириус, бедный мой мальчик. Лучше всего нам обговорить это дело друг с другом с глазу на глаз. Тебе, стало быть, ясно, что девка позволила себя обдурить и что этот стервец дал тягу?

— Конечно, — подтвердил Сириус.

Кузнец продолжал:

— И ты это, стало быть, чтоб вызволить девку из беды, хочешь?..

— Мне ее очень жаль, — ответил Сириус, — и она же моя старая ученица. Но она мне вообще давно нравится, Юлия, очень нравится, она хорошая девушка. И я ей тоже нравлюсь.

Кузнец вздохнул и сплюнул в рокочущую дыру.

Сириус продолжал:

— У меня вот только, к сожалению, нет сейчас постоянной работы, но…

— А-а, это плевать, — раздумчиво сказал кузнец. — Беда-то поправимая, делу не помеха.

Тут Янниксен обнажил почерневшие остатки зубов, растянув губы в рассеянной улыбке.

— Есть в этом деле другая проклятая закавыка, и знаешь какая? Моя жена.

Он оперся плечом о стену и, подняв кверху большой палец, пояснил:

— Она, понимаешь, не может, чтоб дров не наломать, у ней страсть — все всегда как похуже делать. Теперь вот вбила себе в голову распропакость — чтоб девка открылась во всем Анкерсену! Я, понятно, слышать не хотел… да на нее как накатит янцыцзянь, с ней же сладу никакого нету!

Кузнец азартно сплюнул в дыру и продолжал:

— И теперь, понимаешь, стакнутся они с Анкерсеном и порешат, что Юлии муку должно принять, явиться в ихнее христианское общество и покаяться в своем грехе. Перед всеми! Да за ким дьяволом нужно этакое слюнтеплюйство? Это ж только людям на потеху!

— Нельзя до этого допустить! — взволнованно сказал Сириус.

— Легко сказать, нельзя, — пожал плечами кузнец. — Ты, брат, не знаешь мою Розу, ты понятия не имеешь, какая она делается, как накатит на нее злобиячество. Кабы мы с тобой сумели ее укоротить! Эх, кабы нам ее укоротить!

Кузнец уставил тоскливый взгляд в дыру и продолжал с тихой доверительностью в голосе:

— Ты пойми, они ведь не столько до Юлии хотят добраться, сколько до меня самого. Ей-ей, меня им не терпится вздернуть, чтоб висел на еловом суку и трепыхался! Меня им надо пропустить через свою душедробилку! Вишь ты, я, бывает, выпью рюмочку да чуток разойдусь, так теперь это надо раздуть, мол, вот она в чем, истинная причина позорного падения! Дочь пьяницы! И все такое прочее. А Анкерсен, сам знаешь, каков: уж коли святость его оседлает, он способен на все!

Кузнец резко качнулся всем телом и сжал свои ртутно-серые кулачищи:

— Да я бы ему все кости переломал, за милую бы душу, можешь не сомневаться! Но Роза — с ней мне не совладать, ее низости и фигли-хитригли без конца и края… а-а, что вы можете об этом знать, но мне, Сириус, тяжко приходится. Ох как тяжко.

Кузнец со стоном запустил пальцы в волосы.

— Я так думаю, мы это уладим, мне только надо еще раз с Юлией поговорить, — утешил его Сириус.

— Тсс, — шепнул кузнец, приоткрывая дверь. Лицо его приняло настороженное и в то же время странно бессильное выражение. — Уже пришли, будь они неладны! Шум подняли, Юлию кличут!

— Погодите, я сейчас! — сказал Сириус и выскочил из кузницы в сад, где Юлия ждала его под большим кустом. Она, дрожа, поднялась ему навстречу.

— Я же так и думала! — сказала она с каменным лицом. — Они тебя выгнали! Так я и знала!

— Вовсе нет! — ласково зашептал Сириус, обнимая девушку за талию. Он коротко посвятил ее в суть дела. — Вот так все обстоит, — заключил он, — и теперь нам остается только одно: чтобы ты сказала, мол, ребенок от меня, а я подтвержу, что все правильно и я не отказываюсь. Мы теперь с тобой жених и невеста, слышишь, Юлия, и поженимся сразу, немедля. Твой отец с нами заодно!

— Юлия! — загремело из дому.

— Иди, — шепнул ей Сириус. — А я приду попозже.

Управляющий сберегательной кассой Анкерсен расположился в кресле-качалке в гостиной кузнеца. Он сидел нахохлившись и тяжело дышал, раздувая волосатые ноздри. Руки, сложенные на животе, медленно и зловеще вздымались и опускались в такт дыханию. Он не переменил позы, когда в комнату вошла Юлия.

— Вот это несчастное дитя, — вздохнула жена кузнеца. — Садись, Юлия.

Анкерсен по-прежнему молчал. Фру Янниксен продолжала пасмурным тоном:

— Ну, Юлия, теперь управляющий Анкерсен знает все, и он обещает помочь тебе выбраться из трясины! Мы решили избрать единственный путь, который еще для нас не закрыт. Верно, Анкерсен?.. Вы не хотите сами сказать?

Анкерсен кивнул. Он глухо откашлялся и заговорил голосом, шедшим будто со дна глубокого колодца:

— Возмездие за грех… возмездие за грех — смерть, да. Но всякому, кто исповедается и покается в своем грехе, ему еще приотворены врата к неизреченной милости спасения.

Юлия сидела, склонив голову и глядя в пол. Словно сквозь приступ дурноты вслушивалась она в тяжеловесные слова Анкерсена. Он говорил о женщине, взятой в прелюбодеянии, о проклятии пьянства, которое разрушает семьи и увлекает детей в непролазные дебри греха.

«Что мне нужно сказать?» — мучительно думала Юлия. Ей ведь и вопросов никаких не задавали. Вся речь Анкерсена была одно глухое обвинение: «Ты должна начать новую жизнь, женщина, ты должна ступить на стезю искупления. Ты должна исповедаться в грехе перед своими сестрами и братьями во Христе, дабы им это было предостережением, а в будущем послужило в назидание и во спасение души…»

Юлия с трудом сдерживала слезы. Под конец она не выдержала и зарыдала, сипло и неуверенно. До нее донеслись слова Анкерсена:

— Это хорошо! Это очень хорошо, что раскаяние жжет и терзает душу! Это уже первый шаг!

Но тут раздался нервный стук в дверь, и вошел Сириус. Она слышала, как он им что-то объясняет удивительно тонким и слабым голосом, непрестанно запинаясь и кашляя:

— Ну вот, мы, значит, с Юлией поженимся, а ребенок — мой… так что теперь вроде все стало на свои места…