1919

– Меня зовут Центнер… Торговец ресторанной мебелью… Я из Чикаго… Это возмутительный насилие. Приезжаю я в этот проклятый страна покупать их проклятый товар, плачу честный американский доллары… Еще третьего дня перевел десять тысяч доллар в Шеффилд. А меня арестовывают, как шпион, и я торчу здесь весь ночь, и только сегодня мне разрешили позвонить в консульство. Это насилие… У меня есть паспорт, и виза, и все что угодно. Я предъявлю им иск. Я подниму скандал в Вашингтон. Я предъявлю британский правительство иски на сто тысяч долларов за диффамацию. Я сорок лет американский гражданин, а отец мой приехал вовсе не из Германия, а из Польша… А у вас, бедняжка, я вижу, ботинки нет. Еще говорят про германский зверства! А это разве не зверство, я вас спрашиваю?!

Джо продрог и бегал по двору рысью, чтобы согреться.

Мистер Центнер снял свое коричневое пальто и отдал его Джо.

– Вот вам, наденьте.

– Ох черт, вот здорово, как же это любезно с вашей стороны.

– Мы должны помогать друг другу в беде.

– Черт возьми, если это у них называется весной, какова же тут зима?… Я отдам вам пальто, когда пойду в камеру. Ох, как у меня ноги замерзли… А вас обыскивали?

Мистер Центнер закатил глаза.

– Насилие! – задохнулся он. – Неслыханный хамство по отношению к купец из нейтральный и дружественный страна! Все это я расскажу послу. Я им предъявлю иск. Я с них взыщу убытки.

– И я тоже, – сказал Джо смеясь.

Капрал появился на пороге и закричал:

– Уильямс!

Джо отдал мистеру Центнеру пальто и пожал его пухлую руку.

– Ради Бога, не забудьте сказать консулу, что тут есть еще один американец. Я слышал, что меня хотят отправить в концентрационный лагерь до конца войны.

– Хорошо, не беспокойтесь. Я вас вытащу, – сказал мистер Центнер, выпятив грудь.

На этот раз Джо отвели в настоящую тюремную камеру; в ней было небольшое окошко и можно было ходить. Капрал дал ему пару ботинок и дырявые шерстяные носки. Ботинки на него не налезли, но носки чуточку согрели ноги. В полдень ему дали похлебку, в которой плавала гнилая картошка, и хлеб с маргарином.

На третий день надзиратель принес вместе с едой вскрытый пакет из коричневой бумаги. В пакете были костюм, рубашка, фланелевое белье, носки и даже галстук.

– Была еще записка, но записки не разрешается передавать, – сказал надзиратель. – Теперь будешь настоящий франт.

Под вечер надзиратель приказал Джо следовать за ним, и Джо надел чистый воротничок, слишком узкий для него, и завязал галстук, и подтянул брюки, слишком широкие для него в талии, и пошел коридорами и двором, который был полон томми, в маленький кабинет; у дверей стоял часовой, а за письменным столом сидел сержант. Рядом – делового вида молодой человек с соломенной шляпой на коленях.

– Вот он, сэр, – сказал сержант, не глядя на Джо, – можете спрашивать.

Деловой юноша поднялся и подошел к Джо.

– Ну и заставили же вы меня повозиться… Я просмотрел протоколы, и мне кажется, что вы то самое лицо, за которое себя выдаете… Как зовут вашего отца?

– Так же, как меня, Джозеф П. Уильяме… Скажите, вы американский консул?

– Я из консульства… Какого черта вас понесло на берег без паспорта? Что же вы думаете – у нас других забот нет, как возиться с разными идиотами, которые лезут сюда в такой момент? Ну вас к черту, я хотел сегодня поиграть в гольф, а вместо этого мне пришлось потратить два часа, чтобы вытащить вас из камеры.

– Да ведь я вовсе и не сходил на берег. Они сами пришли и забрали меня.

– Надеюсь, это вам будет наукой… Чтоб в следующий раз ваши бумаги были в порядке.

– Так точно, сэр… Уж я позабочусь.

Через полчаса Джо был на улице, с сигарной коробкой и свертком старого платья под мышкой. Было солнечно, краснолицые мужчины в темных костюмах, длиннолицые женщины в неуклюжих шляпах, на улицах большие автобусы и высокие трамваи; все казалось ему ужасно смешным, покуда он не вспомнил, что это Англия и что он никогда тут раньше не бывал.

Ему пришлось долго ждать в пустой приемной консульства, пока деловой юноша выписывал ему уйму разных бумаг. Он был голоден и все время мечтал о бифштексе с жареной картошкой. Наконец его позвали в кабинет, дали бумагу и сказали, что для него есть койка на американском пароходе «Тампа» из Пенсаколы, и пускай он сейчас же идет в агентство, и оставит ее за собой, и садится на пароход, а если его опять поймают в Ливерпуле – тем хуже для него.

– А нельзя ли мне чего-нибудь перекусить, господин консул?

– Тут что, по-вашему, ресторан?… У нас нет средств на вспомоществование. Будьте благодарны за то, что мы для вас сделали.

– Мне не заплатили жалованья на «Аргайле», и я чуть не подох от голода в тюрьме.

– Ну вот вам шиллинг, больше я ничем не могу помочь. Джо поглядел на монету.

– Кто это? Король Георг?… Ладно, спасибо, господин консул.

Он шел по улице с адресом агентства в одной руке и шиллингом в другой. Он чувствовал себя обиженным и слабым, и у него ныл желудок. На другой стороне улицы он увидел мистера Центнера. Он перебежал на ту сторону между автомобилями и подошел к нему с протянутой рукой.

– Я получил одежду, мистер Центнер, это было чертовски любезно с вашей стороны.

Мистер Центнер шел с маленьким человечком в офицерском мундире. Он помахал пухлой рукой и сказал:

– Рад служить соотечественнику. – И пошел дальше.

Джо зашел в лавку, где торговали жареной рыбой, и купил на шесть пенсов жареной рыбы, а остальные шесть пенсов заплатил за большую кружку пива в баре; он рассчитывал, что там будет бесплатная закуска к пиву, но никакой бесплатной закуски не было. Когда он наконец добрался до агентства, оно уже было закрыто, и вот он очутился на улице без крова; был белый, туманный вечер. В порту он спросил нескольких парней, не знают ли они, где стоит «Тампа», но никто не знал, и у них было такое странное произношение, что он их прямо с трудом понимал.

А потом, когда начали зажигаться фонари и Джо совсем уже пал духом, он внезапно очутился в каком-то переулке; впереди него шли три американца. Он нагнал их и спросил, не знают ли они, где стоит «Тампа». Еще бы им не знать, когда они сами с «Тампы» – они вышли поглядеть на этот проклятый город, пускай он идет с ними. До чего же это было приятно встретить своих ребят после двух месяцев на цинготнике и тюрьмы и тому подобного. Они зашли в бар и выпили виски, и он рассказал им про тюрьму и как проклятые бобби сняли его с «Аргайла» и он не получил ни жалованья, ни черта, и они угощали его, и один из них, родом из Норфолка, штат Вирджиния, по имени Уилл Стерп, достал кредитку в пять долларов и сказал, чтобы он ее взял, – отдаст, когда сможет.

Встретиться с такими ребятами было все равно что вернуться домой, в Божью страну, и они выпили вкруговую; вот они, все четверо американцы, в этом поганом городе, и каждый из них поставил выпивку от себя, потому что они были все четверо американцы и готовы были драться со всем светом. Улаф был шведом, но он уже получил натурализационные бумаги и поэтому тоже шел в счет, а третьего парня звали Мелони. Остролицая буфетчица хотела их надуть при размене денег, но они получили с нее все, что им причиталось; она дала им всего пятнадцать шиллингов вместо двадцати за фунт, но они заставили ее додать пять шиллингов. Они пошли в другую лавочку, где торговали жареной рыбой; в этой проклятой стране положительно ничего нельзя было достать поесть, кроме жареной рыбы, а потом они еще выпили, все четверо американцы, и почувствовали себя в общем очень славно в этом поганом городе. За ними увязался какой-то зазывала, потому что уже пора было уходить: лавка закрывалась рано по случаю военного времени, и во всем проклятом городе некуда было пойти выпить, и очень мало фонарей, и смешные колпачки на фонарях из-за цеппелинов. Зазывала был бледный холуй с крысиным лицом, и он сказал, что он знает один дом, где они получат пиво и хороших девочек и вообще славно прове-Аут время. В этом доме в зале висела большая лампа, Разрисованная красными розами, а девочки были тощие и с лошадиными зубами, и там околачивались еще несколько паршивых цинготников, сильно под мухой, а они были все четверо американцы. Цинготники начали приставать к Улафу, что он, дескать, проклятый тевтон. Улаф сказал, что он швед, но что лучше быть проклятым тевтоном, чем цинготником. Кто-то кого-то ударил, и Джо и опомниться не успел, как уже дрался с какими-то парнями вдвое крупнее его, и залились полицейские свистки, и всю компанию запихали в «черную Марию».