Произведения, 1856—1859

————

* IV.

ЗАПИСКИ МУЖА.

Вотъ я опять одинъ и одинъ тамъ, гд

ѣ

я былъ и молодъ и дитя, и гд

ѣ

я былъ глупъ и гадокъ, и хорошъ и несчастливъ, и гд

ѣ

я былъ счастливъ, гд

ѣ

я жилъ, истинно жилъ разъ въ жизни въ продолженіи 20-ти дней. И эти [20] дней какъ солнце одни горятъ передо мной и жгутъ еще мое себялюбивое подлое сердце огнемъ воспоминаній. Теперь Богъ знаетъ что я такое, и что я д

ѣ

лаю, и зач

ѣ

мъ все тоже вокругъ меня, и время все также б

ѣ

житъ около меня, не унося меня съ собой, не двигая даже. Оно б

ѣ

житъ, а я стою — и не стою, а подло, л

ѣ

ниво, безц

ѣ

льно валяюсь посреди все той же вн

ѣ

шней жизни, безъ силъ, безъ надеждъ, безъ желаній, съ однимъ ужаснымъ знаніемъ — съ знаніемъ себя, своей слабости, изтасканности и неизц

ѣ

лимой холодности. Я себ

ѣ

не милъ нисколько, ни съ какой стороны, не дорогъ я, и я не ненавистенъ себ

ѣ

, я хуже всего этаго, я неинтересенъ для себя, я скученъ, я впередъ знаю все, что я сд

ѣ

лаю, и все, что я сд

ѣ

лаю, будетъ пошло, старо, невесело. Пробовалъ я и вырваться изъ этаго стараго, пыльнаго, затхлаго, гніющаго, заколдованнаго круга себя, въ которомъ мн

ѣ

¹⁷⁴ суждено верт

ѣ

ться, но все, чтобы я не сд

ѣ

лалъ самаго необычайнаго, все это тотчасъ же получало мой собственный исключительный цв

ѣ

тъ, образъ и запахъ. Только я могъ это и такъ сд

ѣ

лать. Все тоже, все тоже. Ежели бы я застр

ѣ

лился или пов

ѣ

сился, о чемъ я думаю иногда также здраво, какъ о томъ, не по

ѣ

хать ли въ городъ, и это бы я сд

ѣ

лалъ не такъ, какъ солдатъ, пов

ѣ

сившійся прошлаго года въ замк

ѣ

, ¹⁷⁵ а только такъ, какъ мн

ѣ

свойственно, — старо, пошло, затхло и невесело. —

Н

ѣ

тъ, не уйти отъ себя и отъ своего прошедшаго!

Не для челов

ѣ

ка свобода. Каждая секунда, которую я проживаю, противъ воли проживаю, заковываетъ будущее. А ужъ остается меньше жизни впереди, ч

ѣ

мъ сзади. Все будущее не мое уже. Так склонись, покорствуй и неси ц

ѣ

пи, которыя ты самъ сковалъ себ

ѣ

. Да, легко сказать, а ежели бы у меня оставалось только два мгновенія жизни, я бы и ихъ употребилъ на то, чтобы мучительно биться съ этимъ прошедшимъ, и пытался бы вырваться на св

ѣ

тъ и свободу и хоть разъ свободно и независимо дыхнуть чистымъ воздухомъ и взглянуть на неомраченный, не сжатый, неоклеветанный, а великой, ясной и прелестной міръ Божій. —

Правда, я не им

ѣ

ю еще права жаловаться и плакать, у меня были ¹⁷⁶ дв

ѣ

нед

ѣ

ли свободы, и теперь бываютъ при воспоминаніи о моей жизни минуты восторга, когда я свободенъ, другіе не выходятъ изъ в

ѣ

чнаго рабства. —

Жизнь моя отжита, ежели то жизнь, т

ѣ

33 года, которые я былъ, мн

ѣ

д

ѣ

лать нечего; я нав

ѣ

ки закованъ въ мір

ѣ

д

ѣ

йствительномъ; остается одинъ міръ моральной, въ которомъ я могу быть свободенъ. Хочу, пользуясь т

ѣ

ми минутами восторга, въ которыхъ я свободенъ, разсказывать исторію моей жизни и т

ѣ

событія, самыя простыя и обыкновенныя событія, которыя довели меня до моего настоящаго положенія. —

Съ т

ѣ

хъ поръ, какъ себя помню, какіе были мои первые идеалы? Чего я желалъ? Ч

ѣ

мъ я гордился? Богатство и власть были мои идеалы, ихъ я желалъ и ими гордился. Помню, мн

ѣ

было 3 года, отецъ отдавалъ приказанья въ кабинет

ѣ

, въ то время какъ вс

ѣ

мы, мать, тетка я и сестра, сид

ѣ

ли за чаемъ въ гостинной.

————

* V.

[ОТРЫВОК БЕЗ ЗАГЛАВИЯ.]

Онъ не могъ ни у

ѣ

хать, ни оставаться. У

ѣ

хать не могъ, потому что денегъ не было и потому что безъ вечеровъ у Пушковыхъ ему не представлялась возможность жить. А каждый вечеръ онъ выходилъ отъ нихъ съ чувствомъ сосущей тоски и говорилъ себ

ѣ

: выжатъ, выжатъ апельсинъ. Тотъ самый апельсинатъ, который она

ѣ

ла при немъ. А оставаться не могъ, потому что столько было насплетничано и пересплетничано вокругъ него съ нею, и между имъ и ею были такія отношенія, которыя можно было только чувствовать, но не понимать. Она ли отказала ему, онъ ли ей? — Кто кого обманулъ ¹⁷⁷ и неудовлетворилъ, не довелъ своихъ отношеній ¹⁷⁸ до сознанія? Вообще между ними говорилось и думалось тонко, очень тонко, изящно. Грубыя слова: влюбленъ, хочетъ жениться или выйти замужъ, обманулъ, сд

ѣ

лалъ предложенье и т. п., нетолько слова, но и понятія недопускались. Оно было тонко, но зато ужасно неясно. Пріятно ли было или н

ѣ

тъ, это ихъ д

ѣ

ло. Должно быть, что пріятно, иначе они бы такъ не вели себя. —

** VI.

СКАЗКА О ТОМЪ, КАКЪ ДРУГАЯ ДЕВОЧКА ВАРИНЬКА СКОРО ВЫРОСЛА БОЛЬШАЯ.

(Посвящается Варинькѣ.)

— Что это въ самомъ д

ѣ

л

ѣ

мы совс

ѣ

мъ забыли д

ѣ

тей, — сказала мать посл

ѣ

об

ѣ

да. — Вотъ и праздники прошли, а мы ни разу не свозили ихъ въ театръ. — Принесите афишу — н

ѣ

тъ ли нынче чего-нибудь хорошенького для нихъ. —

Варинька, Николинька и Лизанька играли въ это время въ сирену, они вс

ѣ

три сид

ѣ

ли на одномъ кресл

ѣ

: подъ водой

ѣ

хали на лодк

ѣ

къ фе

ѣ

; и ихъ было въ игр

ѣ

будто-бы 6 челов

ѣ

къ: мать, отецъ, Евгеній, ¹⁷⁹ Этіенъ, Саша и Милашка. Лизанька была Милашка и сейчасъ сбиралась быть феей, чтобы принимать гостей; но вм

ѣ

ст

ѣ

слушала, что говорили большіе.

— Варинька! въ театръ, насъ... — сказала она и опять принялась за свое д

ѣ

ло: дуть и махать руками, что значило, что они

ѣ

дутъ подъ водой.

— Мамаша? — спросилъ Николинька.

— Да, — сказала Варинька.

И игра пошла плохо, очень долго не до

ѣ

зжали до феи, д

ѣ

ти все слушали, какъ мамаша сов

ѣ

щалась съ дядей, куда

ѣ

хать? Въ циркъ, или въ Большой театръ, въ «Наяду и Рыбакъ». —

— Идите од

ѣ

вайтесь! — сказала мамаша.

Сирена вдругъ разстроилась, ни лодки, ни воды, ни милашки, ничего больше не было. —

— Мы, мамаша? — спросила старшая, Варинька, хотя и знала, что од

ѣ

ваться сказано имъ.

Николинька и Лизанька, молча глядя на мамашу, ожидали подтвержденья.

— Идите, идите скор

ѣ

й наверхъ!

И топая ногами, съ пискомъ и крикомъ, толкая другъ друга, полет

ѣ

ли д

ѣ

ти.

Черезъ полчаса они потихоньку, боясь запачкать и смять платья, ленты и рубашки, съ умытыми лицами и руками сошли въ гостиную. Они вс

ѣ

были славныя д

ѣ

ти, особенно д

ѣ

вочки въ кисейныхъ платьяхъ съ розовыми лентами, а мальчикъ въ канаусовой сизой [?] рубашк

ѣ

съ золотымъ поясомъ, котораго ему самому очень мало было видно.

— Неужели я такая же хорошенькая, какъ и Лизанька? — думала Варинька и, чтобы ув

ѣ

риться въ этомъ, прошлась, шаркая, мимо зеркала ¹⁸⁰ и какъ будто мимоходомъ заглянула на себя подъ столъ въ зеркало. Въ зеркал

ѣ

бокомъ стояла хорошенькая д

ѣ

вочка.

— Лизанька! посмотри, у тебя коки все не пригладились, — сказала она, и Лизанька подошла и посмотр

ѣ

ла на себя.

Коковъ не было видно. Это только подшучивала Варинька. Николинька тоже подошелъ и посмотр

ѣ

лъ на свой золотой поясъ:

— Ну точно сабля у дядиньк

ѣ

, прелесть! —