Дороги свободы. I.Возраст зрелости

Это было так головокружительно, благолепный отдых чистой совести, беспримесной чистой совести, под привычным и снисходительным небом, что Даниель уже не знал в точности, желает ли он подобного для Матье или для себя самого. Конченый человек, смирившийся, успокоившийся, наконец-то успокоившийся... «А что, если она не захочет?.. Нет! Если есть шанс, один крохотный шанс, что она хочет иметь ребенка, клянусь, она предложит ему на себе жениться завтра же вечером». Месье и мадам Деларю... Месье и мадам Деларю имеют честь сообщить вам... «В итоге, – подумал Даниель, – я стану их ангелом-хранителем, ангелом семейного очага». Да, он был архангелом, архангелом ненависти, архангелом-заступником, архангелом, вышедшим на улицу Верцингеторига. Он снова увидел на мгновение длинное, неловкое и грациозное тело, худое лицо, склонившееся над книгой, но образ Бориса тут же размылся, и возник Бобби; «Улица Урс, 6». Даниель почувствовал себя свободным, как воздух, позволяющий себе все на свете. Большой бакалейный магазин на улице Верцингеторига был еще открыт, он вошел. Когда он оттуда вышел, то держал в правой руке меч архангела, а в левой – коробку конфет для мадам Дюффе.

X

Часы пробили десять. Мадам Дюффе, казалось, этого не слышала. Она устремила на Даниеля внимательный взгляд, глаза ее покраснели. «Скоро она уберется!» – подумал Даниель. Мадам Дюффе хитро ему улыбалась, но с трудом скрывала зевоту. Вдруг она откинула назад голову и, по-видимому, приняла решение; она сказала с шаловливым задором:

– Ну что ж, дети мои, я иду спать! Не заставляйте ее поздно ложиться, Даниель, я на вас рассчитываю. А то потом она спит до двенадцати.

Мадам Дюффе встала и похлопала маленькой ловкой рукой по плечу Марсель. Марсель сидела на кровати.

– Слышишь, мой кот Родилар [3] , – она забавлялась, говоря сквозь зубы, – ты слишком долго спишь, ты спишь до двенадцати, ты нагуливаешь жирок.

– Даю вам слово, что уйду до полуночи, – сказал Даниель.

Марсель улыбнулась.

– Если я этого захочу.

Он повернулся к мадам Дюффе с притворным унынием.

– Ничего не поделаешь!

– Ну, будьте благоразумны, – сказала мадам Дюффе, – и спасибо за дивные конфеты.

Она подняла к глазам перевязанную лентой коробку с шутливо-угрожающим жестом.

– Вы очень милы, вы меня балуете, в конце концов я буду вас бранить.

– Вы доставите мне большое удовольствие, если они вам понравятся, – проникновенно проговорил Даниель.

Он склонился над рукой мадам Дюффе и поцеловал ее. Вблизи кожа была морщинистой, с сиреневыми пятнами.

– Архангел! – растроганно воскликнула мадам Дюффе. – Ну что ж, я удаляюсь, – добавила она, целуя Марсель в лоб.

Марсель обняла ее за талию и на секунду прижала к себе, мадам Дюффе взъерошила ей волосы и быстро высвободилась.

– Я скоро приду заправить тебе одеяло, – сказала Марсель.

– Нет, нет, скверная девчонка, оставайся со своим архангелом.

Она убежала с живостью маленькой девочки, и Даниель проследил холодным взглядом за ее узкой спиной: он опасался, что она вообще не уйдет. Дверь закрылась, но он не почувствовал облегчения: он немного боялся остаться с Марсель наедине. Он повернулся к ней и увидел, что она, улыбаясь, смотрит на него.

– Почему вы улыбаетесь? – спросил он.

– Мне всегда забавно видеть вас с мамой, – призналась Марсель. – Какой же вы обольститель, мой бедный архангел! Как вам не стыдно так обольщать окружающих?

Она смотрела на него с нежностью собственника, казалось, она была бы счастлива заполучить его целиком для себя одной. «На ней печать беременности», – злобно подумал Даниель. Как он злился на нее за ее самодовольный вид! Он всегда немного тревожился в преддверии этих долгих доверительных бесед полушепотом, каждый раз надо было решаться, как перед прыжком в воду. «У меня будет приступ астмы», – подумал он. Марсель была унылым сгустком запахов, свернувшимся на кровати, готовым расщепиться от малейшего жеста.

Она встала.

– Я хочу вам кое-что показать. Она взяла с камина фотографию.

– Вы всегда хотели знать, какая я была в молодости... – сказала она, протягивая ее.

Даниель взял фотокарточку: это была Марсель в восемнадцать лет, у нее был вид лесбиянки, губы безвольные, глаза жесткие. И та же дряблая плоть, болтающаяся, точно слишком широкий костюм. Но она была худой. Даниель поднял глаза и увидел ее тревожный взгляд.

– Вы были очаровательны, – осторожно сказал он, – и вы совсем не изменились.

Марсель рассмеялась.

– Нет! Вы хорошо знаете, что я изменилась, противный вы льстец, бросьте, вы уже не с моей мамой.

Она добавила:

– Но я была прехорошенькой, не так ли?

– Сейчас вы мне больше нравитесь, – сказал Даниель, – губы у вас были вяловаты... Сейчас вы выглядите куда интересней.

– Никогда не знаешь, всерьез вы говорите или шутите, – насупившись, отозвалась она. Но легко было заметить, что она польщена.

Марсель привстала и бросила быстрый взгляд в зеркало. Этот неловкий и бесстыдный взгляд разозлил Даниеля: в ее кокетстве было нечто детское, беззащитное, с трудом сочетавшееся с лицом зрелой женщины Он улыбнулся ей.

– Я тоже хочу спросить у вас: почему вы улыбаетесь? – сказала Марсель.

– Потому что вы подпрыгнули, как маленькая девочка, чтобы посмотреться в зеркало. Так трогательно, когда вы ненароком заняты собой.

Марсель порозовела и притопнула.

– Вижу, вы без лести не можете.

Оба они засмеялись, и Даниель, чуть поколебавшись, подумал: «Начнем!» Все складывалось хорошо, момент был удобный, но он чувствовал себя расслабленным и пустотелым. Чтобы придать себе мужества, он подумал о Матье и был удовлетворен, убедившись, что ненависть его непоколебима. Матье был цельный и сухой, как кость; его можно было ненавидеть. Марсель ненавидеть было нельзя.

– Марсель! Поглядите на меня!

Он нагнулся и озабоченно посмотрел на нее.

– Гляжу, – сказала Марсель.

Она подняла на него глаза, но голова ее непроизвольно подергивалась: она с трудом выдерживала мужской взгляд.

– У вас усталый вид.

Марсель сощурилась.

– Я немного разбита, – сказала она. – Это от жары.

Даниель наклонился еще ниже и повторил огорченно и с недовольством:

– Вы очень устали! Я на вас смотрел, когда ваша мать рассказывала о своем путешествии в Рим, и вы казались такой озабоченной, такой издерганной...

Марсель прервала его, возмущенно рассмеявшись:

– Послушайте, Даниель, она в третий раз рассказывает вам об этом путешествии. И каждый раз вы слушаете все с тем же живым интересом; по правде говоря, это меня немного раздражает, я не очень понимаю, что у вас в это время творится в голове.

– Ваша мать меня забавляет, – сказал Даниель. – Я знаю ее истории, но я люблю слушать, когда она их рассказывает, у нее есть такие интересные жесты.

Он слегка подвигал шеей, и Марсель расхохоталась. Когда хотел, Даниель очень хорошо умел передразнивать. Но тут он снова посерьезнел, и смех Марсель оборвался. Он взглянул на нее с упреком, и она как-то заерзала под его взглядом. Она сказала ему:

– Это у вас сегодня странный вид. Что с вами?

Он не торопился отвечать. Тяжелое молчание давило на них, в комнате было невыносимо душно. Марсель смущенно засмеялась, но смех сразу же замер на губах. Даниель предвкушал дальнейшее.

– Марсель, – начал он, – я не должен был бы вам это говорить...

Она откинулась назад.

– Что? Что? Что случилось?

– Вы очень сердитесь на Матье?

Она побледнела.

– Он... Он же... Он мне поклялся, что ничего вам не скажет.

– Марсель, ведь это так важно, а вы хотели от меня все скрыть! Разве я больше не ваш друг?

Марсель вздрогнула.

– Это так грязно! – сказала она.

Ну вот! Готово: она голая. Не было уже речи ни об архангеле, ни о девичьих фотографиях; с нее сползла маска насмешливого достоинства. Перед ним была только толстая беременная женщина, пахнущая телом. Даниелю стало жарко, он провел рукой по вспотевшему лбу.