Гулящая

втра или послезавтра я отсюда уеду. Там со слобожан следует триста рублей. Собери народ и скажи, что я прощаю им этот долг. Вовку и Кравченко тоже скажи, что на пруд и огород они права не имеют. Пусть все будет по-старому.

Кирило, не веря своим ушам, глядел то на Колесника, то на Христю. "Что это? - думалось ему,- что это?"

- Скажи им,- продолжал Колесник,- что, пока я жив, все будет по-старому. А не станет меня - может, они меня добрым словом помянут, может, кто помолится за меня.

- А как же деньги Вовку и Кравченко за аренду? - спросил Кирило.

- Деньги я верну,- сказала Христя и хотела бежать к себе в комнату.

- Стой. Эти деньги тебе останутся. Выручишь с хозяйства, Кирило,вернешь, а может, я пришлю из губернии.

Кирило чуть не прыгал от радости.

- Вот это, пан, по-божески, да, это по-божески! - сказал он.

- Так слышишь? Когда я уеду, скажешь им. Скажи, пусть уж заодно и за Христю помолятся.

- Что ты? Что ты? За что это? Разве имение мое?

- Тсс! - зашикал он и махнул Кирилу рукой - ступай, мол, себе.

Тот, поклонившись, вышел. А Колесник встал, походил по комнате, подошел к Христе, взял ее за голову и прижал к ее белому лбу пухлые губы.

- Это за ум,- сказал он, поцеловав ее,- а это за сердце! - и, склонившись, он прижал губы к ее высокой груди.

У Христи от радости только глаза сияли.

11

Через два дня они уехали. Никогда еще Христя не была так довольна и весела, как в эти два дня. Она ожила, расцвела, словно свет опять увидала. И таким он показался ей прекрасным и милым, а люди такими добрыми и предупредительными. Уж на что мрачна и неразговорчива была бабка Оришка (Кирило не утерпел и рассказал ей про наказ Колесника), и та ей казалась уже не такой страшной, как раньше. Христя подарила ей на память свой черный платок.

- Носите на здоровье и меня вспоминайте! - сказала она, не замечая, что Оришка вырвала этот платок у нее из рук, точно хотела отнять его, и даже спасибо не сказала, даже головой не кивнула.

На что ей эта благодарность, если она чувствует себя такой счастливой? Не замечала она и того, что Кирило ходит за ней, как за собственным ребенком, в глаза ей глядит, предупреждает всякое ее желание, прямо молится на нее. Она и ему подарила шелковый платочек на кисет.

Кирило прямо ошалел от радости, он обеими руками схватил этот платочек, прижал к губам и, поцеловав, с дрожью в голосе сказал:

- Не буду я шить из этого платочка кисет. А как стану умирать, велю в гроб его положить. Он мне и на том свете будет напоминать про добрых людей, мне с ним и в земле легче будет лежать.

Они выехали после обеда, уже под вечер. Не успела во двор усадьбы въехать повозка, как слобожане стали робко собираться под горой у дороги. Они бы, пожалуй, и в усадьбу явились, если бы Кирило строго-настрого не приказал им и носа туда не показывать. Только когда повозка спустилась с горы, Колесник заметил серую толпу мужиков; сняв шапки, они кланялись и желали ему счастливого пути. Ребятишки не утерпели