Книга Монеллы<br />Собрание сочинений. Том II

6. О царстве ее

Я читал этой ночью, и мой палец следил за строками и словами; мысли мои были в ином. И вокруг меня падал черный дождь, косой и колкий. И огонь моей лампы освещал холодный пепел очага. И рот мой был полон отвкусом осквернения и посрамления; ибо мир казался мне сумрачным, и светильники мои были угашены. И трижды я вскрикнул:

— «Так хотел бы я илистой воды, дабы утолить мою жажду позора.

О, я с посрамленными: указывайте пальцами на меня!

Надо побить их грязью, ибо они не презирают меня.

И семь бокалов, полных кровью, будут ждать меня на столе, и мерцание золотого венца сверкнет промеж».

Но голос раздался, что вовсе не был мне чужд, и лицо той, что предстала, не было мне незнакомо. И она выкликала эти слова:

— Белое царство! белое царство! Я ведаю белое царство!

И я повернул голову и сказал без изумления:

— Головка-лгунишка, маленький ротик, что лжет, нет больше ни царей, ни царств. Я тщетно жду царства красного. Ибо время прошло. А это вот царство черно, но это вовсе не царство; ибо некое скопище темных царей шевелит здесь своими руками. И нигде в мире нет белого царства, ни белого царя.

Но она снова вскричала эти слова:

— Белое царство! белое царство! Я ведаю белое царство!

И я хотел схватить ее за руку; но она ускользнула от меня.

— Ни через печаль, — сказала она, — ни через насилие. Однако же, есть белое царство. Иди за моими словами; слушай.

И она медлила, безмолвная; и я вспомнил.

— Ни через воспоминание, — сказала она. — Иди за моими словами; слушай.

И она медлила, безмолвная; и я услышал в себе мысль.

— Ни через мысль, — сказала она. — Иди за моими словами; слушай.

И она медлила, безмолвная.

Тогда я разрушил в себе печаль и свое воспоминание, и вожделение моего насилия, и весь мой разум исчез. И я остался в ожидании.

— Вот, — сказала она, — и ты увидишь царство, но я не знаю, войдешь ли ты туда. Ибо я трудная в разумении, кроме как для тех, что не разумеют; и я трудная к уловлению, кроме как для тех, что уже не уловляют; и я трудная к распознанию, кроме как для тех, что вовсе не имеют воспоминаний. Слушай.

Тогда я стал слушать в моем ожидании.

Но я не слышал ничего. И она качнула головой, и сказала мне:

— Ты раскаиваешься в твоей жестокости и в твоем воспоминании, и разрушение там еще не закончено. Надо разрушить, чтобы получить белое царство. Исповедуйся, и ты будешь избавлен; предай в мои руки твое насилие и твое воспоминание, и я их разрушу: ибо всякая исповедь есть разрушение.

И я воскликнул:

— Я отдам тебе все, да, я отдам тебе все. И ты унесешь его и истребишь его, ибо я уже недостаточно силен.

Я возжелал красного царства. Там были кровавые цари, что оттачивали свои клинки. Женщины с глазами очерненными плакали на джонках, нагруженных опиумом. Многие пираты погребали в песке островов тяжелые сундуки со слитками. Все распутницы были свободны. Воры рыскали по дорогам в бледности зари. Много юных девушек откармливалось лакомством и роскошью. Стая бальзамировщиц золотила трупы в ночи голубой. Дети жаждали отдаленных любвей и безвестных убийств. Нагие тела устилали плиты горячих бань. Каждая вещь была натерта жгучими пряностями и озарена красными свечами. Но это царство погрузилось в подземность, и я проснулся среди тьмы.

И тогда мне досталось царство черное, что не есть царство: ибо оно исполнено царей, что мнят себя царями, и что помрачают его своими делами и своими велениями. И в темном дожде мокнет оно день и ночь. И я долго блуждал по дорогам до малого мерцания трепетной лампочки, что явилась мне в средоточии ночи. Дождь поливал мою голову; но я ожил под лампочкой. Та, что держала ее, звалась Монэль, и мы играли вдвоем в этом черном царстве. Но однажды вечером маленькая лампочка угасла, и Монэль исчезла. И я искал ее долго средь тьмы: но я не могу ее найти. А сегодня вечером я искал ее в книгах; но я ищу ее напрасно. И я погиб в черном царстве: и я не могу забыть малое свечение Монэль. И во рту у меня отвкус позора.

И едва я договорил, я почувствовал, что разрушение свершилось во мне, и ожидание мое озарилось трепетом, и я услышал тьму, и ее голос говорил:

— Забудь сполна все, и все тебе будет возвращено. Забудь Монэль, и она тебе будет возвращена. Таково новое слово. Подражай совсем маленькому щенку, глаза которого не открылись, и что ощупью ищет норки для своей холодной мордочки.

И та, что говорила мни, вскричала:

— Белое царство! белое царство! Я ведаю белое царство!

И я был подавлен забвением, и глаза мои излучались невинностью.

И та, что говорила мне, вскричала:

— Белое царство! белое царство! Я ведаю белое царство!

И забвение проникло в меня, и состояние моего разума стало глубоко невинным.

И та, что говорила мне, снова вскричала:

— Белое царство! белое царство! Я ведаю белое царство! Вот ключ от царства: в царстве красном есть царство черное; в царстве черном есть царство белое; в царстве белом…

— Монэль, — закричал я, — Монэль! В царстве белом Монэль!

И царство предстало; но оно было застенено белизной.

Тогда я спросил:

— А где же ключ от царства?

Но та, что говорила мне, осталась в молчании.

6. О воскрешении ее

Лувэт провела меня по зеленой борозде до опушки поля. Дальше равнина повышалась, и на горизонте темная полоса обрезала небо. Уже воспламененные облака склонялись к западу. В неверном свечении вечера я различал блуждающие маленькие тени.

— Сейчас, — сказала она, — мы увидим, как зажжется огонь. А завтра, это будет дальше. Ибо они не остаются жить нигде. И они зажигают лишь один огонь в каждом месте.

— Кто они? — спросил я Лувэт.

— Неизвестно. Это дети, одетые в белое. Там есть пришедшие из наших селений. А другия ходят с давних пор.

Мы увидели сверканье огонька, что плясал на вышке.

— Вот их огонь, — сказала Лувэт. Теперь мы можем их найти. Ибо они проводят ночь там, где они устроят очаг, а на следующий день покидают край.

И когда мы вошли на горный хребет, где горел огонь, мы увидали много белых детей вкруг костра.

И среди них, казалось, говорившую им и руководившую ими, я узнал маленькую продавщицу ламп, которую я встретил когда-то в дождливом черном городе.

Она встала, отделившись от детей, и сказала мне:

— Я не продаю больше маленьких лампочек-лгуний, что гаснут в угрюмости дождя.

Ибо времена пришли, когда ложь заняла место правды, когда жалкая работа погибла.

Мы играли в доме Монэль, но лампы были игрушечныя и дом — убежище.

Монэль умерла; я та же Монэль, и я встала в ночи, и малютки пошли за мной, и мы идем вокруг света.

Она обернулась к Лувэт:

— Пойдем с нами, — сказала она, — и будь счастлива во лжи.

И Лувэт побежала к детям, и ее одели также в белое.

— Мы идем, — продолжала та, что вела нас, — и мы лжем каждому встречному, дабы доставить радость.

Наши игрушки были ложью, а теперь вещи наши игрушки.

Среди нас никто не страдает, и никто не умирает: мы возвещаем, что вон те стремятся познать печальную истину, которой нимало не существует. Те, что хотят познать истину, заблуждаются и покидают нас.

Мы, наоборот, не имеем никакой веры в истины мира; ибо они приводят к печали.

А мы хотим вести наших детей к радости.

Теперь взрослые могут прийти к нам, и мы научим их неведению и призрачности.

Мы покажем им маленькие цветочки полевые такими, какими они никогда их не видели; ибо каждый цветок есть новый.

И мы удивимся каждой стране, что мы увидим; ибо всякая страна есть новая.

Сходств вовсе нет в этом мире, и нет для нас воспоминаний.

Все меняется непрестанно, и мы привыкли к сменам.

Вот почему мы зажигаем наш огонь каждый вечер в месте различном, и вокруг огня мы выдумываем, для забавы мгновения, повести о пигмеях и о живых куклах.