Мемуары Дьявола

Граф пришел в ярость оттого, что в его отсутствие девочку не догадались приютить, и, зная грубость привратника, он предположил, что тот жестоко обошелся с нею, поэтому резко отругал и уволил слугу.

Подобное незначительное обстоятельство не имело бы значения в отношениях графа де Кони и одного из его слуг, но в отношениях гражданина Кони и гражданина Фоллара оно стало весьма серьезным. На следующий день Валентина снова пришла в особняк господина де Кони в тот самый момент, когда уволенный привратник покидал его. Погрозив Валентине кулаком, он крикнул:

«Те, кого гонят, заставят дорого заплатить тех, кто приходит».

Мерзавец привратник являлся членом общества, президент которого раньше давал уроки музыки графу. Бывший преподаватель всегда хорошо относился к господину де Кони и даже был обязан ему своим постом.

Из чувства признательности он пришел к графу и рассказал, как привратник донес о том, что граф приютил монашку, и что члены общества, несмотря на все его уговоры, приняли решение вызвать господина де Кони для объяснения за свое дворянское сострадание.

Господин де Кони прекрасно понимал, к чему могло привести такого рода обвинение, и счел за лучшее заявить членам общества, что гражданин Кони не совершил преступления против государственной безопасности, пустив в свой дом гражданку Кони, собственную жену. Выполнив формальности, необходимые для заключения брака, а в те времена такие дела делались очень быстро, он женился на моей тетушке, Валентине д’Ассембре.

Согласие Валентины объяснялось не столько любовью, сколько стремлением к безопасности. Дни скитаний, когда ей не к кому было обратиться за помощью, в высшей степени поразили воображение этой юной девушки, которая была еще почти ребенком, она все время твердила о том, какой ужас остаться одной и всеми покинутой. Всю свою дальнейшую жизнь она страшилась одиночества, и именно этот страх несомненно немало способствовал тому, что я всегда считала несчастьем, а мой отец до сих пор называет не иначе как низостью.

— Низостью? — переспросил Луицци госпожу де Серни.

— Дайте мне закончить рассказ, и вы поймете, почему я при моих убеждениях права и почему мой отец при его образе мыслей имеет право говорить так. Супружество господина де Кони и моей тети приносило им только счастье. Но вскоре они стали жертвами преследования, которого они, конечно, не могли предвидеть заранее.

Как-то раз бывший учитель музыки, тот самый, пришел в гости к господину де Кони и познакомился с его женой.

Гость с таким вниманием стал разглядывать хозяйку, что она вынуждена была спросить, чем вызван подобный интерес. Господин Брикуэн ответил ей, что…

— Брикуэн! — снова перебил барон госпожу де Серни.

— Вы и с ним знакомы? — удивилась графиня.

— Нет, — ответил Арман, — но, если я не ошибаюсь, это тот счастливчик, что был первым любовником госпожи де Мариньон.

— Раз вам это известно, — рассудила Леони, — вы, без сомнения, знаете также, что именно его мой отец выгнал палкой из ее дома. Памятуя об этом, господин Брикуэн ответил тетушке, что он сражен ее невероятным сходством с неким виконтом д’Ассембре. Тетя объяснила, что она сестра виконта. Ей и в голову не пришло, что, уходя, сей гражданин уже вынашивал чудовищный план мести и что она подвергается серьезной опасности.

«Прощайте, сударыня, — произнес он. — Мы еще увидимся, увидимся!»

Госпожа де Кони очень быстро забыла этот эпизод, и, как вы понимаете, ей не пришло в голову искать в нем причину обрушившегося несчастья: несколькими неделями позже ее мужа арестовали, воспользовавшись одним из тысячи предлогов, с помощью которых тогда так легко сажали в тюрьму и убивали. Поскольку господин де Кони писал моему отцу, его обвинили в переписке с эмигрантом, провели обыск, перерыли бумаги и обнаружили сохраненное тетушкой письмо, где граф осуждал бесчинства революционеров. Это послужило основанием для обвинения в предательстве.

Так моя тетушка, беспомощная и напуганная, во второй раз осталась одна.

Как и любая другая на ее месте, даже более искушенная и понимающая, сколько коварства таят в себе дурные страсти, она позволила господину Брикуэну обмануть себя, когда он, якобы узнав, что гражданин де Кони заключен под стражу {406}, пришел предложить ей поддержку. Он без устали обнадеживал отчаявшуюся Валентину, чем завоевал ее бесконечное доверие, проник в ее душу, узнал все ее секреты. Словом, это грустная история одинокой, покинутой женщины, находившейся в состоянии панического страха перед новым одиночеством.

Очевидно, Брикуэн узнал от нее все, что хотел, поэтому он посоветовал графу, понимавшему, какая участь его ожидает, составить завещание в пользу жены. Согласно этому завещанию супруга получала все состояние графа, если к моменту его смерти она будет одна, а в случае, если к тому времени родится ребенок, то наследство достанется обоим поровну. Этот пункт был вставлен в завещание, потому что во время описываемых событий госпожа де Кони была беременна.

Режим террора, в течение полутора лет царивший во Франции {407}, начинал уже уставать от крови, и через несколько месяцев после составления завещания господин де Кони всерьез и не без оснований надеялся, что его выпустят на свободу и он увидит рождение ребенка, которого носила под сердцем его жена, как вдруг точно в день родов госпожи де Кони ее мужа забрали из тюрьмы и он погиб на эшафоте {408}.

Понятно, что мою тетушку при любых обстоятельствах было запугать легче, чем любую другую женщину, даже с помощью выдуманных ужасов и угроз, неудивительно, что, когда случилось настоящее несчастье, ее запугали до безумия.

Брикуэн без труда убедил ее, что месть палачей распространится и на только что родившегося ребенка. Используя себе во благо отчаянье больной, слабой, одинокой, готовой умереть от горя и боли женщины, он уговорил ее отдать дочь в надежные, как он уверял, руки.

XV

Третья остановка

Экипаж снова остановился, и госпожа де Серни отложила свой рассказ. Почти тут же к двери дилижанса подошла маленькая нищенка, заглянула в окошко и сказала с очаровательной улыбкой:

— Сударыня, вот мой отец, он хочет сам поблагодарить вас за то, что вы сделали для нас!

Леони увидела слепого, как она догадалась, старика, приближавшегося к ним. Его суровое лицо тонуло в длинных белых волосах и сохраняло решительное и горделивое выражение.

— Сударыня, — обратился он к ней, — вы только что сделали доброе дело, и Господь не будет справедлив к вам, если не отблагодарит вас. Вы не просто подали милостыню ребенку, возможно, вы вернули девочке семью: дав ей возможность попасть в город, вы дали шанс найти сведения о бросивших ее родителях.

Графиня не ответила старику, а резко повернулась к барону:

— Как странно, Арман, еще одно брошенное и потерянное существо, сколько же таких несчастных в мире, если даже в таком небольшом экипаже их уже двое?

— Действительно странно. — Барон казался скорее встревоженным, чем просто удивленным. — Странно, — повторял он про себя, задаваясь вопросом, не его ли раб своей дьявольской властью подстраивал на пути эти необыкновенные встречи, предупреждая, как он и грозился, о своем незримом присутствии.

Графиня повернулась к нищему и промолвила с живым интересом и вежливостью женщины, отдающей должное несчастью:

— Я просила девочку, сударь, не покидать Орлеан, не навестив меня, прошу вас прийти вместе с крошкой, так как если я смогу быть вам полезной, то сделаю это с превеликим удовольствием.

— Кого мне спросить? — осведомился слепой.

— Спросите, — поспешила ответить Леони, — спросите госпожу…

— Будьте осторожны, — резко остановил ее Луицци, — не забывайте, что лучше не произносить ваше имя вслух, любая неосторожность…