Жук <br />(Том II)

Да, на это было совсем не похоже, если, конечно, тишина не считается свидетельством обратного. Атертон трижды громко постучал, но ответа не последовало.

— Все за то, что нам стоит опять попытаться проникнуть внутрь через гостеприимное окно на заднем дворе.

Атертон направился туда. Мы с Лессинхэмом не отставали. На заднем дворе никто и не пробовал хоть что-то обустроить, не говоря уже о разбивке сада; там даже не оказалось забора, чтобы отгородить дом от дикого пустыря. Кухонное окно было открыто. Я спросил у Сиднея, его ли это рук дело.

— Не знаю; скорее всего, не закрыли его мы, едва ли тогда кто-нибудь о таком думал.

Не переставая говорить, он перебрался через подоконник. Мы последовали за ним. Внутри он закричал во весь голос:

— Марджори! Марджори! Отзовитесь, Марджори… это я… Сидней!

Эхо его слов прокатилось по дому. Ответом была тишина. Он повел нас в переднюю комнату, но вдруг остановился.

— Ого! — воскликнул он. — Штора опущена! — Еще находясь снаружи, я заметил, что переднее окно оставалось наглухо закрыто. — Черт возьми, все было не так, когда я уходил. Совершенно ясно, что здесь кто-то побывал; будем надеяться, что это Марджори.

Стоило ему сделать шаг внутрь, как он опять застыл на месте.

— Бог ты мой!.. — вскричал он. — Вот это да!.. Тут пусто — все исчезло подчистую!

— Ты о чем?.. Комната, когда ты уходил, была обставлена?

Комната была совершенно пуста.

— Обставлена?.. Не знаю, что именно ты подразумеваешь под обстановкой… жилец, облюбовавший сей дом, обладал весьма своеобычными пристрастиями в интерьере… однако в наличии был ковер, и кровать, и… и много чего еще… я бы сказал, что здесь имелось множество вещиц явно восточного происхождения. Все это словно растворилось в воздухе: не исключаю, что для Востока оно дело привычное, но мне это кажется странным.

Атертон озирался, будто не в силах поверить собственным глазам.

— Как давно ты ушел отсюда?

Он посмотрел на часы.

— Где-то час назад… или полтора; точно не скажу, но наверняка прошло не больше.

— Ты не заметил — какие-то вещи были уже упакованы?

— Нет. — Он прошел к окну и поднял штору, продолжая говорить: — Самое диковинное в этом деле то, что когда мы впервые сюда попали, у меня никак не получалось поднять эту штору, и я в сердцах сорвал ее вместе со шнуром и механизмом, а сейчас она так легко и просто поднимается, что лучше и не придумаешь.

Стоя за спиной Сиднея, я заметил, как извозчик со своего сидения машет нам рукой. Сидней тоже увидел это и поднял раму.

— Что там стряслось?

— Простите, сэр, но это что еще за старикан?

— Какой старикан?

— Да который из окна на втором этаже глядит.

Не успел кэбмен договорить, как Сидней стрелой ринулся прочь из комнаты и помчался вверх по лестнице. Я более степенно двинулся за ним: его манеры всегда казались мне чересчур эксцентричными. Я еще был на площадке, когда он вылетел из передней комнаты и побежал в заднюю, а в ней заскочил в боковую дверь. Оттуда он вышел, громко возмущаясь:

— Ну что за дурак!.. старикан глядит! Вот уж я ему погляжу, дай только до кэба добраться!.. Нет здесь никого!

Он вернулся в переднюю комнату, я не отставал. Там, конечно, никого не было, более того, в последнее время туда никто не заходил. Пол покрывал толстый слой пыли, а в воздухе витал землисто-заплесневелый запах давно заброшенного жилья.

— Атертон, в задней комнате точно никого?

— Не сомневайся, можешь сам сходить и убедиться, ежели желаешь; думаешь, я слепой? Возничий пьян. — Подняв раму, он крикнул кэбмену: — Ну и где твой старикан в окошке?.. В каком окошке-то?

— В этом вот, сэр.

— Да ладно!.. Тебе приснилось, дружище!.. здесь никого нет.

— Простите, сэр, но меньше минуты назад там кто-то был.

— Померещилось тебе, возница… стекло блеснуло… или зрение тебя подводит.

— Извините, сэр, но ничего мне не померещилось, и глаза у меня дай Бог каждому в Англии… и стеклышко так блеснуть не могло — в окнах стекол-то почитай не осталось. Я видал ясно, прямо как вас сейчас, что он выглядывает из нижней рамы, с расколотым стеклом, от вас слева. Уж точно он где-то там… не мог он уйти… он в комнатах. Там шкафа какого нет, куда спрятаться можно?

Извозчик говорил настолько серьезно, что я решил проверить сам. В коридоре стоял шкаф, однако дверцы его были распахнуты, и я видел, что он пуст. В крошечной комнате сзади, несмотря на разбитое окно, царила духота. Осколки стекла валялись на грязном полу в компании отборной коллекции камней, кирпичных обломков и иных метательных снарядов — не исключено, что следствие здесь перемешалось с причиной. В углу я увидел буфет, но мне хватило беглого взгляда, чтобы понять, что он тоже пуст. Боковую дверь Сидней оставил нараспашку: за ней располагалась кладовка, но и в ней никого не обнаружилось. Я бросил взгляд на потолок, но не заметил там чердачного люка. На этаже не нашлось ни единого укромного уголка, в котором могло бы спрятаться живое существо.

Я вернулся к Сиднею и через его плечо крикнул об этом извозчику:

— Здесь негде спрятаться, ни в одной из комнат никого нет; возница, вы, должно быть, ошиблись.

Негодование кэбмена возросло:

— Вот только не надо! Как бы мне в голову пришло, что там кто-то есть, если бы я никого не видал?

— Иногда зрение нас обманывает, иначе как бы вы увидели то, чего нет?

— Мне это тоже любопытно. Мы только-только подъезжали, как я его приметил, вы меня даже еще остановить не успели: глядел он в окно, в которое вы сейчас глядите. Прилип носом к треснутому стеклу и пялился во все глазищи. Я карету остановил, он ушел: с колен поднялся и шасть внутрь комнаты. А как стук джентльмена услышал, вернулся — на то же самое место, и на колени опять хлопнулся. Уж не знаю, какого рожна вам было надо — вам бы с таким напором да в судебные приставы! — но сдается мне, пускать он вас не хотел еще больше, чем вы желали войти, потому-то дверь открывать не спустился, а все оттуда на вас без перерыву глазел. Вы назад пошли, он тоже встал; мне подумалось, что он вас встречать направился, может, сказать что решил; ну, говорю себе, сейчас загалдят или еще что будет. А когда вы штору внизу подняли, он, мне на удивленье, опять показался. Носище свой в трещину оконную засунул и башкой трясет, как сорока-стрекотуха. Ох, думаю, не особо любезно так поступать — я ж ему ничего худого не делал; вот потому я вас кликнул, чтоб вы знали, где он укрывается. Но то, как вы говорите, что его там нету да и не было никогда… черта с два я вам так спущу! Если его там нету, то и меня тоже нету, и коняги моей нету, и кэба нету — пропади все пропадом! — и дома нету, ничего нету!

Он уселся на место с самым что ни есть оскорбленным видом; до этого он стоял, выдавая нам свою тираду. Сомневаться не приходилось, он не шутил. Впрочем, он сам заметил, что причин нас обманывать у него нет. Было очевидно, что он уверен в собственной правоте. Но, с другой стороны, куда мог подеваться — за пятьдесят секунд! — этот его «старикан»?

Атертон задал вопрос:

— И как выглядел твой… старикан?

— Ну, описывать его я бы не взялся. Я же не все его лицо видал, а только нос да глаза… а они мне ничуть не понравились. Он все время чем-то прикрывался, будто не хотел, чтоб его разглядели.

— Чем прикрывался?

— Вроде как плащом, да не плащом, в таких штуках арабы на выставке в Эрлс-корте [10] расхаживали, ну, знаете!

Эта часть сообщения, кажется, заинтересовала моих товарищей сильнее прочего.

— Говоришь, он был в бурнусе?

— Откуда мне знать, как оно там называется? Чужих языков не учил… незачем мне! Только и знаю, в чем те арабы, в Эрлс-корт наехавшие, по нему туда-сюда ходили: то эту штуку на голову натянут, то нет. Вот если бы вы меня, вместо того чтоб допытываться, что я там углядел или что там мне примерещилось, об этом спросили, то я б вам сказал, что старикан, о котором я говорил, напоминал араба… Он когда с колен встал от окошка отойти, я видал, что был он замотан, вроде как в плащ с капюшоном.