Дядя Ник и варьете

— Нет, спасибо, Джули. Если можно, я подожду, и мы выпьем с вами.

Она пошла на сцену, а Боб Хадсон как раз освободился и направился прямо ко мне. На нем был просторный костюм из ворсистого твида — теперь этого материала нет, но тогда он был очень моден среди таких, как Хадсон. У него была типичная для того времени сценическая внешность (вскоре, лет пятьдесят назад, этот тип внезапно исчез): черные вьющиеся волосы, разделенные прямым пробором, широкое румяное лицо, небольшой нос и крупный подбородок, который он изо всех сил выпячивал, — эдакий романтический тип морского офицера. И хотя у меня не было никаких доказательств, я мог бы поклясться, что он пустой малый и трус.

— Послушайте, Оллантон… — начал Хадсон.

— Я не Оллантон, меня зовут Хернкасл.

— Ладно, пускай будет Хернкасл. Вы причиняете беспокойство моей свояченице, мисс Эллис…

— Беспокойство? Я только пожелал ей доброго утра. Это можно стерпеть, верно?

— Она не хочет с вами разговаривать и прошу ее не тревожить.

— Убирайтесь!

— Хотите заработать по носу?

— Только попробуйте! — Мой взгляд не предвещал ничего доброго. Я не был драчуном, но и он, видимо, тоже. Кроме того, пусть я был молод и глуп, но уж трусом-то меня никто не мог назвать.

— Так вот, оставьте ее в покое, Хорнкасл…

— Хернкасл. И запомните мое имя хорошенько на случай, если придется вызывать полицию.

Он зашагал прочь, расправляя плечи и надуваясь, чтобы заполнить весь свой пиджак и устрашить меня внушительной спиной. Я не рассердился на этого чванливого осла, но был в страшной обиде на Нэнси, которая побежала жаловаться на меня такому болвану. Это было похуже, чем холодное презрение. Надо выкинуть ее из головы. Нечего тратить время и душевные силы на глупую крошку Нэнси Эллис.

— Ну вот, теперь мы пойдем и выпьем, — сказала Джули, подходя ко мне. — Я здесь бывала на гастролях. Не с Томми, а в те времена, когда называлась настоящей актрисой. Тут недалеко есть одно славное местечко, мы всегда туда ходили.

По дороге я спросил ее, что за человек Томми Бимиш.

— По-моему, он блистательный комик, — добавил я. — Я давно им восхищаюсь. И был неприятно поражен его грубостью и злобой, — вы, наверное, не помните, — когда я впервые стоял за кулисами…

— О, отлично помню. Вы тогда терпели всего одну минуту, а я — несколько адских часов. Он злился, потому что в тот день были плохие сборы. Он считал, что сделает аншлаг в ньюкаслском «Эмпайре» даже на шестичасовом представлении в понедельник. Он был обижен и зол и потому напился между представлениями, чего обычно не делает. Так вот, что же он за человек? Боже мой! Что я могу сказать? Конфетка с рыболовным крючком внутри. А порой бывает и наоборот: полынь с шоколадной начинкой… Нет, это чересчур сложно… Спросите как-нибудь в другой раз, когда выпадет свободный часок. Тогда, если будет охота, вы тоже расскажете, что за человек этот ваш дядя Ник, — ведь мне, да и всем другим, он кажется не слишком обаятельным. Я говорю так, потому что надеюсь, что мы будем друзьями. Верно, Дик?

— Я бы очень этого хотел, — ответил я, не поддаваясь ее шутливому тону. — Очень хотел бы, даже если б вы были другой, наполовину другой. Пока что мне совсем одиноко на сцене варьете.

— Видит Бог, мне тоже, дружок. Это — не мой мир, не мой театр, и все они — люди не моего круга. Итак, Дик, будем друзьями, насколько это возможно. Я говорю так, потому что Томми бывает очень капризным и — должна предупредить вас — часто ревнует. Самая невинная наша дружба… Какой ужас! Ведь по годам я вам почти в матери гожусь, но это ничуть не уменьшит его ревности. До Манчестера с нами был старый клоун-скрипач, — такой чудный старик, — и мы с ним подружились: он часами рассказывал мне занимательные истории из цирковой жизни… А Томми просто из себя выходил. Я думаю, это он позвонил в агентство и заставил их убрать старика из нашей программы. Когда я его обвиняла, он отпирался как мог, — я была в бешенстве и грозилась уйти, — и все-таки, мне кажется, что он лгал. Томми умеет лгать, как никто, хотя порой из самых лучших побуждений. Он очень сложный человек и, может быть, именно поэтому — такой замечательный комик. Блистательный — вы правильно сказали. Уж я-то знаю это после стольких месяцев ежедневных выступлений. И ведь никогда не угадаешь, что он сделает и скажет в следующую минуту, и всегда с самым серьезным видом, так что невозможно удержаться от смеха. Я слыхала, что многие знаменитые комики настаивают и даже требуют, чтобы их партнеры делали вид, что помирают со смеху. Томми Бимиш не гаков. А изображать истеричную идиотку с неподвижным лицом — просто мука мученическая.

Мы вошли в дорогой ресторан и тут же, возле стойки, увидели старика Кортнея, который приветственно помахал рукой Джули. Он стоял в группе нарядно одетых людей, по-видимому, актеров и актрис гастролирующей труппы. У Джули сразу нашлись знакомые, начались объятия, поцелуи и вскрики «Милочка! Милочка!». Джули, с которой я пришел, вдруг исчезла, и на ее месте очутилась совершенно чужая женщина, взволнованная, с визгливым голосом. Я стоял в стороне — меня еще ни с кем не познакомили — и в замешательстве смотрел на эту новую Джули, все время чувствуя на себе чей-то пристальный хорошо знакомый взгляд. Я огляделся вокруг. За столиком неподалеку сидели дядя Ник и Сисси. Это он смотрел на меня злыми глазами. Я подошел. У него был такой сердитый вид, что я понял: придется солгать.

— Привет, дядя Ник. Вам два письма. Мисс Блейн посоветовала мне поискать вас здесь.

— Если у тебя есть хоть капля мозга, держись подальше от мисс Блейн. Садись.

Он принялся читать письма. Сисси, которая в этой обстановке выглядела довольно вульгарно и, вероятно, чувствовала это, кинула на меня умоляющий взгляд, точно прося быть поосторожней, так как дядя Ник явно не в духе. В ответ я понимающе кивнул. Она так старалась быть элегантной, с таким аристократизмом потягивала свой портвейн, что выглядела круглой дурой. Дядя Ник спрятал письмо, налил себе еще стакан из початой бутылки шампанского и метнул злобный взгляд в сторону актеров.

— Погляди-ка на них. Точь-в-точь пудреные обезьяны. Таковы они и есть. Ничего своего. Каждый — пустое место, пока кто-то не подскажет, куда встать и что говорить. Спесивые обезьяны.

— Ник совершенно прав, — сказала Сисси.

Но это не помогло.

— Ричард может верить мне или не верить, твои декларации вряд ли тут помогут. Во всяком случае, я тебя предостерег, парень. Держись подальше от этой женщины.

— Но почему, дядя? Она такая умная и приветливая, не то что другие.

— А с ними тебе вообще нечего якшаться. Я же ни с кем не знаюсь, верно?

— Но мне приходится с ними больше сталкиваться.

— Не намного больше. Не забывай, я в нашем деле собаку съел. Ну, что еще она там придумала?

Он смотрел на Джули Блейн, которая направлялась к нам со стаканом и откупоренной бутылкой. Я вскочил, но дядя Ник и с места не двинулся.

— Доброе утро, — сказала она весело.

Сисси буркнула что-то в ответ, дядя Ник промолчал. Джули сверкнула глазами, однако улыбнулась мне и протянула бутылку пива и стакан:

— Я обещала вам выпивку, Дик, — вот она. Я встретила старых друзей, и если вы не обидитесь…

— Конечно нет. Спасибо, Джули.

Она удалилась — женщины, особенно актрисы, умели тогда быть величественными, — а я сел и налил себе пива.

— Значит, вы уже перешли на «Дик» и «Джули»? — Дядя Ник откровенно злился. — Тогда я выскажусь прямо, без обиняков. Этого не миновать, раз уж я взял тебя к себе на работу. Парень ты видный, но до сих пор нигде не был и о жизни понятия не имеешь. Для таких, как эта Джули Блейн, ты — все равно что кусок мяса для тигра. И когда я советую тебе держаться подальше, то знаю, что говорю. А если не послушаешься, то рано или поздно попадешь ей в зубы.

Он остановился и выпил глоток шампанского.

— Он прав, Дик, уверяю тебя, — важно сказала Сисси. — Я знаю, ты еще не понимаешь…