Гулящая

суету, прислушалась к странному шуму города. Не спит город и спать не собирается. По булыжной мостовой грохочут извозчичьи пролетки, по тротуарам люди снуют, свет везде горит в окнах, а большие дома пылают огнями: из растворенных окон то песня льется, то доносится треньканье... Началась особая - ночная жизнь города... Деревня не знает ее, потому что не знает она и той страшной духоты от стен, нагретых полуденным солнцем, от раскаленной мостовой, от тесных и смрадных дворов, которая не дает дышать, не дает жить. Деревня духоты не знает. Раскинулась она на приволье, на раздолье, средь широких полей, потонула в густых садах, опоясалась левадами, по краю, а то и посредине ее речка течет - вот и днем дышит деревня прохладой. А ночью? Да хоть бы хватило ее, этой короткой летней ночи, для отдыха после дневных трудов, ведь чуть блеснет заря над землей, мужик уже протер глаза, и натруженные его руки уже готовы взяться за работу.

Иное дело в городе: там нет ни широких левад, ни густых садов; там каждый клочок земли нужен под дом, который приносил бы побольше дохода, побольше денег, и поселились там не люди, занятые сельским трудом,- не пахари, не земледельцы, а горожане - ремесленники, купцы, лавочники, господа - военные и не военные, служащие и не служащие, евреи - в ермолках и без ермолок, в дорогих сюртуках и в рваных балахонах... Все они живут только на деньги, покупают все, что нужно для жизни, а не добывают своими руками. Жизнь там никогда не замирает: один спит до полудня, другой - после полудня. А ночью, когда скроется знойное солнце и спадет дневная жара,только и можно подышать свежей прохладой, только и можно посидеть с хорошим человеком, перекинуться с ним живым словом, а порою и погулять всласть.

Вот и у Антона Петровича Рубца собралась небольшая компания. Пришел член земской управы, капитан Селезнев, мужчина огромного роста, с рыжими усищами, такой отчаянный картежник, что его хлебом не корми, только дай "зеленое поле"; Федор Гаврилович Кныш - его партнер. Они застали Колесника, который пришел к хозяину поговорить о слишком низких ценах на мясо. Колесник отлично знает, что сухая беседа не затянется, и прихватил бутылку отменного рома. Под вечер они уютно устроились на крыльце, которое выходило в садик, и попивали ром со сладким чаем.

- Уж очень обидно, Антон Петрович! Ей-богу, очень обидно,- жаловался Колесник.- Вы только подумайте: вол стоит шестьдесят рублей, а мясо по восемь копеек фунт. Сколько получишь его с вола? Отруби голову, отруби ноги,- и хорошо, если выйдет пудов пятнадцать, а то и всего тринадцать. Вот вы и считайте: по три рубля двадцать копеек пуд,- пятнадцать пудов,- сорок восемь рублей, двенадцати недостает. Откуда их взять? Шкура - семь-восемь, ну, пусть даже десять рублей; а два рубля за голову и ноги?.. Вот оно что получается... Себе в убыток!

- А все-таки торгуете? - сказал хозяин, отпив изрядный глоток чаю, от которого его бледное лицо еще больше побледнело, только в серых глазах зажглись искры да шевельнулись