Пернатый змей

Ах, зачем человеку нужно делать такие усилия от имени мерзкого, злобного народа, который не заслуживает этого?! Лучше дать миру погибнуть, если он хочет этого.

Она думала о Тересе, утешавшей его, утешавшей, не говоря ни слова. И он — как огромный беспомощный раненый зверь! Это просто ужасно, право! Ей бы надо было убеждать его, пытаться остановить. Почему мужчинам нужно страдать от бесполезной борьбы и сражений, а потом возвращаться домой к своим женщинам, набираться новых сил?

Для Кэт сражение не стоило одной-единственной раны. Пусть звериный мир мужчин гибнет, если это ему уготовано, и чем быстрей, тем лучше. И пальцем не пошевелите, чтобы предотвратить его гибель. Живите своей драгоценной жизнью, которая дается лишь однажды, и пусть остальное идет собственным адским путем.

Она должна была попытаться не дать Рамону уничтожить себя на этом пути. Пусть бы он был десятирежды Кецалькоатлем. Но не навлекал на себя дьявольскую злобу людей.

И все же он продолжал вести себя по-прежнему. Точно Джоаким. И Тереса с ее молчаливым и бесконечно нежным утешением исцеляла его лучше, чем Кэт со своими увещеваниями и осуждением.

«Ах! — сказала себе Кэт. — Хорошо, что Сиприано солдат и ему не грозят раны души».

В то же время она знала, что без Рамона Сиприано просто орудие и не слишком интересен ей.

Утром Тереса вышла к завтраку одна. Она казалась очень спокойной, пряча свои переживания, как было свойственно этой необычной, смуглой гордой маленькой женщине.

— Как Рамон? — спросила Кэт.

— Он спит, — ответила Тереса.

— Очень хорошо! Вчера вечером он показался мне совершенно измученным.

— Да. — Тереса подняла на Кэт черные глаза, полные невыплаканных слез и мужества, и в глубине — прекрасного, далекого света.

— Я не верю в подобное самопожертвование, — сказала Кэт. — Не верю.

Тереса продолжала все так же смотреть на нее.

— Ах! Он не жертвует собой, — сказала она. — Он верит, что должен делать то, что делает. А раз так, я должна помогать ему.

— Но тогда ты жертвуешь собой ради него, и в такую жертву я тоже не верю, — сказала Кэт.

— О, нет! — быстро ответила Тереса, щеки ее порозовели, темные глаза вспыхнули. — Я не жертвую собой ради Рамона. Если я могу дать ему… близость, когда он в этом нуждается… это не жертва. Это… — Она не закончила, но глаза ее загорелись темным огнем.

— Это любовь, знаю, — сказала Кэт. — Но тебя это тоже изматывает.

— Это не просто любовь, — гордо вспыхнула Тереса. — Я могла бы любить больше, чем одного мужчину: привлекательных мужчин много. Но Рамон! Моя душа с Рамоном. — Слезы подступили у нее к глазам. — Не хочу говорить об этом, — сказала она, вставая. — Но вы больше не касайтесь этого и не судите меня.

Она поспешно вышла из комнаты. Ошеломленная Кэт вздохнула и подумала, что пора, наверно, возвращаться в Сайюлу.

Но через час Тереса появилась снова и прохладной, мягкой, по-змеиному гибкой рукой дотронулась до руки Кэт.

— Извините меня за грубость.

— Нет, — сказала Кэт. — Это я не права.

— Да, думаю, вы не правы, — сказала Тереса. — Вы считаете, что существует только любовь. А любовь это такой пустяк.

— Что же тогда не пустяк?

— Как я смогу вам объяснить, если вы этого не понимаете? Неужели вы думаете, что Рамон для меня всего лишь любовник?

— Муж! — сказала Кэт.

— Ах! — Тереса нетерпеливо дернула головой. — Эти ничтожные, ничего не значащие слова! И даже не муж. В нем вся моя жизнь.

— Но все-таки человеку лучше жить своей жизнью!

— Нет! Это как семя. Его нужно посеять. Я знаю. Я долго хранила свою жизнь. Когда семя хранишь слишком долго, оно умирает. Я пыталась отдать свою жизнь Богу. Но у меня не получилось, ничего не получилось. Потом мне сказали, если выйду за Рамона и буду как-то причастна к еретическому культу Кецалькоатля, моя душа будет мучиться в аду. Но что-то подсказало мне, что это неправда. Я даже знала, что ему нужна моя душа… Ах, сеньора, — на бледном лице Тересы мелькнула едва уловимая улыбка, — я отдала душу Рамону. Что я еще могу сказать!

— А он, его душа?

— Она приходит домой, ко мне — сюда! — Она положила руку на низ живота.

Кэт помолчала, а потом сказала:

— А если он предаст тебя?

— Ах, сеньора! — ответила Тереса. — Рамон не просто возлюбленный. Он храбрый мужчина, и он не предает собственную кровь. И его душа приходит домой, ко мне… А я до последнего дыхания буду бороться за то, чтобы дарить ему близость, когда он приходит ко мне, со своей душой, и ему это нужно, — она вспыхнула. Потом пробормотала в сторону: — Нет, слава богу! Я не живу для себя! Я смогла отдать свою жизнь мужчине, который больше, чем мужчина, как они говорят на своем языке Кецалькоатля. И теперь ей не нужно умирать во мне, как птице в клетке… О да, сеньора! Когда он уезжает в Синалоа и на западный берег, моя душа летит следом и находится рядом с ним во всех его делах. Она не оставляет его одного. И он не забывает, что моя душа всегда с ним. Я знаю… Нет, сеньора! Вы не должны осуждать или жалеть меня.

— И все же! — сказала Кэт. — И все же мне кажется, что лучше каждому хранить собственную душу при себе и самому отвечать за нее.

— Если бы такое было возможно! — возразила Тереса. — Но невозможно хранить душу в себе без того, чтобы она не умерла, как невозможно хранить семя своего чрева. Пока мужчина не отдаст тебе своего семени, семя твоего чрева ничто. И семя мужчины ничто для него… И пока ни отдашь душу мужчине и он ни примет ее, твоя душа — ничто для тебя… А когда мужчина взял всю твою душу… Ах, не говорите мне о предательстве. Мужчина предает, только если ему отдают часть, а не всю себя. И женщина предает, только если берут часть, а не всю ее. Больше о предательстве нечего сказать. Я знаю… Но когда отдается все и берется все, предательства не существует. Я то, что я есть для Рамона. И Рамон то, что он есть для мена. Мне все равно, чем он занимается. Когда ему нужно, он покидает меня. Лишь бы я всегда значила для него то, что значу.

Кэт не нравилось выслушивать лекции Тересы, этой приблудной крошки. Кэт была женщиной, повидавшей мир, красивой и бывалой. Привыкла к поклонению. Другие женщины обычно слегка побаивались ее, потому что она была властной и по-своему жестокой.

Тереса тоже робела перед ней — человеком, всюду побывавшим. Но как просто женщину ничуть не боялась. Укрывшаяся, словно в окопе, в собственной яростной и гордой маленькой душе, Тереса видела в Кэт одну из тех женщин из внешнего мира, которые производят сногсшибательное впечатление, но если говорить о настоящей тайне женственности и внутренней силе, тут они чувствуют себя не слишком уверенно. Для Тересы изящная, безжалостная женская властность Кэт не шла ни в какое сравнение с собственной ее спокойной, глубокой страстностью связи с Рамоном.

Да, Кэт привыкла свысока смотреть на других женщин. Но все вдруг перевернулось с ног на голову. Точно так же, как в душе она знала, что Рамон выше Сиприано, так ей вдруг пришлось задаться вопросом, не выше ли ее Тереса как женщина.

Тереса! Как женщина выше Кэт? Какой удар! Нет, конечно, быть такого не может!

Однако было. На Тересе захотел жениться Рамон, не на Кэт. И огонь страсти она видела и в его глазах, и в глазах Тересы. В ее же глазах такого огня не было.

Союз Кэт с Сиприано был странным и непостоянным. Когда Сиприано уезжал, Кэт становилась прежней, самою собой. Только когда Сиприано был рядом, да и то не всегда, чувство переполняло ее.

Когда Кэт видела в глазах Тересы этот безошибочно узнаваемый огонь, ее охватывал страх. Может быть, впервые в жизни она чувствовала страх и растерянность — и сожаление.

Кэт даже знала, что Тереса слегка презирает ее — белую иностранку, которая говорит умно, как мужчины, но души своей никогда не отдает — не верит в это. Все эти хорошо одетые, красивые женщины из Америки, или Англии, или Европы — все они хранят свою душу для себя, держат в мошне, если можно так выразиться.