Мемуары Дьявола

— Садитесь в экипаж, господин барон, — сказал кучер, — вон кто-то идет открывать ворота.

— Господа, — Луицци встал на подножку, сложившись пополам от неудержимого хохота, — я попрошу, чтобы вам прислали кого-нибудь в помощь и разожгли огонь, чтобы вы согрелись.

Он легко вскочил в берлину, а кучер торжественным шагом вошел на территорию парка, оглядываясь на приказчика и клерка, оставшихся у решетки на страже своих чемоданов и узлов. Пожилая женщина проводила Луицци в комнату, и полчаса спустя барон с немалым удовольствием наблюдал из окна прибытие отягощенных багажом женихов, еле тащивших свои свертки; им неуклюже пыталось помочь некое существо, напоминавшее жокея, в наполовину красном, наполовину синем костюме, крайне возбудившее любопытство Луицци.

VIII

Четыре претендента

Луицци находился в Тайи уже целых два часа, но не было никаких признаков того, что его собираются представить хозяину дома, которому Гангерне заранее отправил рекомендательное письмо. Наконец барон услышал легкий стук в дверь, и тут же в комнату вошла полная женщина лет шестидесяти, а то и больше, с лицом, испещренным морщинами, словно небольшой пруд, изборожденный утками, в платье ужасающе огненного цвета и чепчике, украшенном цепочкой бантиков из желтого атласа. Сделав глубокий реверанс, который достался ей ценой немалых усилий, она жеманно улыбнулась уголками совершенно беззубого рта. Луицци ответил ей изысканным поклоном.

— Сударь, — произнесла достойнейшая дама, — я навестила вас, чтобы узнать, всего ли у вас в достатке. Господин Риго — мой брат. Я же — в девичестве Риго, а по мужу — Турникель. К великому несчастью, в тысяча восемьсот восьмом году я потеряла мужа от прилива крови, вызванного падением с пятого этажа лесов, когда он нес по ним строительный раствор…

— А-а, понятно, — протянул Луицци, — ваш муж был…

— Зодчим, сударь. Но, поскольку он был назначен правительством на должность архитектора, а наш император любил, чтобы начальники подавали пример подчиненным, он стремился быть всегда первым во всем… Прекрасный человек, сударь. Дочь моя, как две капли воды, походит на него, но и не лишена в то же время всех моих лучших черт. Вы скоро убедитесь в этом сами, сударь. Ах, если бы не масса свалившихся на нее несчастий… В конце-то концов, это же не ее вина, да и не моя, ибо я воспитала ее как герцогиню, в неге и изобилии. Так зачем я пришла-то? Спросить, всего ли вам хватает, а то, знаете, хоть мой брат и прекрасный человек, но не совсем разбирается в знаках внимания, подобающих столь знатному гостю, как вы.

— Мне оказали великолепный прием, сударыня, — улыбнулся Луицци, — мне ничего не нужно, не беспокойтесь.

— Ох уж эти слуги, — вздохнула госпожа Турникель и, схватив салфетку, ринулась протирать пыль, — ну, сущие бездельники! Им бы только жрать, пить да дрыхнуть, а до работы им и дела нет! Ну вот, например, эта комната — видите, подметена только в самой середине, а что делается вдоль стен, они и знать не желают! Ничего удивительного: если провести многие годы в обществе дикарей, как мой брат, то разве можно научиться так разбираться в людях, как я, всю жизнь прожившая с этими прохиндеями бок о бок!

— Само собой разумеется, сударыня, — промолвил Луицци и, спасаясь от облаков пыли, поднятых стараниями госпожи Турникель, бросился открывать окно.

— Будьте осторожны, — тут же отреагировала добрая женщина, — не открывайте окно, это может вам навредить: сейчас легко простудиться. Я говорю со знанием дела, ибо у меня немалый опыт по части врачевания, к тому же я изучала медицину на акушерских курсах.

— Не волнуйтесь, сударыня, я знаю отличное лекарство против всякой заразы: хорошая сигара ежеутренне…

— Вы абсолютно правы, сударь. А главное, сигара исключительно полезна для желудка. Я убедилась в этом на море, когда курила без конца из-за эскорбуты {249}, замучившей всю команду.

— Вы много путешествовали, сударыня? — спросил Луицци.

— Я два раза была в Англии, чтобы повидаться с Генией и подержать на руках внучку. Гения — это моя дочка, сударь… Да вот она идет по двору, вон там, внизу.

В этот момент Луицци и в самом деле увидел под окном спешившую куда-то пышную и красивую молодую женщину. Госпожа Турникель заорала во всю мощь своих легких:

— Гения! Доброе утро, Гения!

Носящая это странное имя персона резко остановилась, подняла голову и, казалось, была сильно удивлена, обнаружив рядом со своей матушкой любопытствующую физиономию Луицци. Она поздоровалась с некоторым смущением и неуловимым знаком подозвала уже замеченное раньше бароном жокееподобное существо. С боязливым и покорным видом оно приблизилось к хозяйке, с предельным вниманием выслушало все, что та приказала, и стрелой помчалось к дверям усадьбы. Едва Луицци потерял его из виду, как дверь распахнулась, и жокей галопом ворвался в комнату; подойдя к госпоже Турникель, по-прежнему стоявшей у окна, он прокричал:

— А-а-а-а, мама тама внизу, а-аа-а!

— Чего тебе надобно, чудо размалеванное? — обернулась к нему госпожа Турникель.

— А-а-аа-а, — повторил жокей, — мама тама внизу-у… Гения, Гения.

— А! Дочка меня зовет, правильно?

Жокей утвердительно закивал в сторону двери.

— Ну хорошо, хорошо. Честь имею, сударь, — поклонилась Луицци госпожа Турникель. — Через какие-то полчасика будет завтрак; не прозевайте звонок.

— О, сударыня, премного благодарен вам за заботу, — произнес Луицци.

Он проводил до дверей славную женщину, не перестававшую исполнять изысканнейшие реверансы. Едва закрыв за ней дверь, Луицци позволил прорваться наружу распиравшему его смеху, и тут же услышал ответный едкий смешок; он обернулся и увидел жокея, который надрывался от смеха, передразнивая внушительные осанистые манеры госпожи Турникель. Жокей представлял из себя весьма занятное создание: лицо, целиком покрытое татуировками, прилизанные черные волосы, горящие и полные лукавства глаза, сверкающие белизной длинные и острые клыки; на вид ему было около двадцати пяти лет. Луицци оборвал свой смех и с нескрываемым любопытством уставился на дикаря. Такое пристальное наблюдение смутило жокея; он замолчал и вытянулся у стенки по стойке «смирно», уставившись на барона полным недоверия взглядом из-под бровей. Луицци не прекращал внимательно рассматривать его, и жокея все больше начало разбирать беспокойство: он задергался, стреляя туда-сюда глазами, и наконец, обнаружив в углу комнаты видимо искомую запыленную пару сапог барона, с радостным воплем схватил их и умчался с такой скоростью, что Арман не успел задать этому необычному существу ни одного вопроса.

После того как жокей исчез, барон спросил себя, уж не угодил ли он часом в приют для умалишенных; его попытки осмыслить последние и столь неординарные визиты прервал шум остановившегося во дворе замка экипажа, и он бросился к окну, предвкушая зрелище еще одной карикатуры в добавление к уже виденным. Но так уж суждено было Луицци — ошибаться почти беспрестанно. Из прибывшего экипажа вышла женщина, одетая не без определенной элегантности, и красавец юноша. Гости едва успели ступить на землю, как к ним бегом подбежала госпожа Турникель.

— Как вы себя чувствуете, госпожа графиня? — жизнерадостно закричала она.

— Довольно плохо, — вздохнула прекрасная дама, обнимая старушку. — Как западный ветер, так голова просто раскалывается.

— Ох, и не говорите! Как я вас понимаю! — запричитала госпожа Турникель. — Ох уж эта погода! В ненастье у меня все нутро болит.

Затем она повернулась к красавчику:

— Ну, а вы, сударь, как вы себя чувствуете сегодня с утречка?

— Прекрасно, сударыня, просто прекрасно, — ответил юноша, пожимая руку сестре господина Риго. — Если бы только не эта ужасная дорога — до чего ж она утомляет!

— Ох, как я вас понимаю, — откликнулась госпожа Турникель. — Помнится, пасла я в молодости коров, так попадались такие рытвины, такие ямы, что проваливалась я в грязь по колено…