С любовью, верой и отвагой

Вот кому Надежда хотела бы доверительно рассказать о первой встрече с великим поэтом, о своём восхищения перед ним, о радости, что сочинение её увидит свет скоро, наверное через месяц. Она пообещала бы госпоже Засс этот журнал с дарственной надписью, и они долго говорили бы о переменчивости Судьбы, о сюрпризах, которые преподносит жизнь...

Как и обещал, Пушкин приехал к ней в начале двенадцатого часа дня. В руках у него был толстый пакет со свежими оттисками журнала, ещё не сброшюрованными. Надежда, горя нетерпением, решила взять их с собой к ресторатору Дюме, где Пушкин часто обедал один и с друзьями. Поэт снисходительно отнёсся к этой прихоти начинающего литератора.

Между жарким и бланманже, когда официант открыл засмолённую бутылку цимлянского и наполнил их бокалы, Надежда, пригубив вино, достала из пакета несколько листов и начала читать. Вдруг штабс-ротмистр Александров сильно поперхнулся и, чуть не опрокинув бокал вина себе на фрак, вскочил на ноги.

   — Что с вами? — Пушкин, встревоженный, тоже поднялся с места.

Кашляя и вытирая слёзы с глаз, она подчеркнула ногтем какие-то слова и протянула листок ему. Поэт прочитал: «...корнет Александров был девица Надежда Дурова...» — и вопросительно посмотрел на неё.

   — Est-se votre phrase? [114] — Надежда с трудом откашлялась.

   — Oui, c’est la mienne. Mais qu’est-ce qui vous arrive? [115]

   — Ces mots sont terribles! [116]

   — Pourquoi? — Он пробежал глазами эту строчку снова. — Je ne vous comprends pas [117].

   — Je n’ai voux pas... Et j’ai le droit de vous dire cela. J’exige que vous remplaciez ces mots [118].

   — A quoi bon? Tout est absolument normal [119].

Взглянув на собеседницу, Пушкин как будто стал догадываться о причине её негодования и уже хотел задать вопрос, конечно, не совсем светский, но Надежда взяла себя в руки и заговорила первой:

   — Имя, которым вы меня нарекли в предисловии, мне не нравится. Его не должны узнать тысячи читателей.

   — Что вы предлагаете?

   — Вообще без имени. Или, например, так: «Своеручные записки русской амазонки, известной под именем Александрова».

Пушкин поморщился:

   — Слишком изысканно и манерно, точно в немецких романах. Разве это у вас роман?

   — Нет. — Она качнула головой.

   — Так оставьте «Записки Н. А. Дуровой». Просто, искренне, благородно.

   — Уберите из предисловия слово «девица».

   — Увы, сие невозможно. Тираж частично отпечатан, журналы переплетаются и должны поступить подписчикам и в продажу.

   — Но я — не девица! — Она в отчаянии бросила салфетку на стол.

   — А кто? — вкрадчиво спросил Пушкин.

Надежда оглянулась на официанта, принёсшего десерт:

   — Какое вам дело?

   — Ну я же ваш издатель. Могу я это знать или нет?

   — Думаю, что нет.

   — Тогда к чему весь разговор... Но может быть, вы чего-то боитесь? Если нет, то оставьте все, как есть. Вы не представляете себе, что значит повернуть назад такую махину. И ради кого? — Он испытующе посмотрел на неё. — Ради вашего мужа?

   — Нет, — быстро сказала Надежда.

   — Ради ваших детей?

   — Да, пожалуй.

   — Они все знают и без этой книги.

   — Но написанное вами — неправда.

   — Как странно вы изъясняетесь сейчас, Надежда Андреевна. — Пушкин в отсутствие официанта сам долил в бокалы вина. — Правда, неправда... Вы пришли на такое поприще, где эти слова имеют более глубокий смысл. Вчера я просмотрел вашу новую рукопись. Там всё прекрасно. Нет только настоящего, выражающего главную мысль заголовка. Я дарю его вам. «Кавалерист-девица». А, каково? За это даже можно выпить...

Он со звоном придвинул свой бокал к её бокалу. Она не притронулась к вину. Подперев подбородок рукой, Надежда задумчиво смотрела на поэта:

   — Кто вы такой, чтобы распоряжаться моим прошлым и будущим?

   — О, это философский вопрос, — усмехнулся он. — Но я отвечу вам просто: Пушкин!

Александр Сергеевич не дал Надежде заплатить за обед её часть денег, проходя мимо метрдотеля, громко назвал её «Александром Андреевичем» и при этом с фамильярностью, принятой в мужских компаниях, держал за локоть. Когда они сели в его коляску, он предложил совершить сейчас прогулку по своему любимому городу. Надежда согласилась. Она знала Петербург — жилище царей, но не знала Петербург — жилище поэта.

Прежде всего Пушкин привёз её к памятнику царю Петру, и Надежде было приятно, что их пристрастия совпадают. Она тоже преклонялась перед преобразователем России. Пушкин стал говорить, что работает над большой книгой о Петре и для того недавно ездил в Москву, искал в архиве Коллегии иностранных дел нужные ему документы. Он сделал много интересных выписок. Фигура Петра предстала перед ним несколько в ином свете, и он боится, что публика, цезура и сам государь, поощрявший его занятия, не готовы пока принять новые черты в привычном облике великого монарха.

Потом они поехали по набережной Невы, и Пушкин по её просьбе прочёл несколько строф из «Медного всадника», о котором Надежда много слышала, но которого ещё в руках не держала. Показывая подъезды, дома, дворы и улицы, Пушкин говорил о том, что происходило здесь при страшном наводнении в ноябре 1824 года. Рассказы очевидцев тогда оживили его воображение, и он придумал сюжет этой поэмы.

У Петропавловской крепости Александр Сергеевич показал Надежде место, где были казнены декабристы.

   — Среди участников заговора были ваши друзья? — спросила она, слушая его весьма эмоциональные пояснения.

   — Да, и немало, — сказал Пушкин.

   — По-христиански мне жаль этих людей. — Она сняла с головы шляпу и держала её в руках, пока коляска не повернула на мост. — Но как офицер скажу, что они совершили преступление опаснейшее...

   — В чём же его опасность, по-вашему?

   — Господа полковники, майоры, капитаны и поручики изменили присяге. Более того, они увлекли за собой солдат.

   — А вы давали присягу?

   — Конечно. Иначе — как служить? При встрече же с покойным императором довелось мне дать ему особливое слово чести, клятву, какой держусь до сего дня. Потому клятвопреступников я презираю...

Надежде показалось, что Пушкину не понравился её ответ, но вслух он ничего не сказал, а только велел кучеру ехать дальше.

В молчании добрались они до Дворцовой набережной. За Прачечным мостом, у третьего дома от угла, коляска остановилась. Пушкин предложил ей выйти. Указывая своей камышовой тростью на первый этаж этого внушительного строения, он заметил, что снимает здесь квартиру, но семья его — на даче, квартира теперь пустует и почему бы штабс-ротмистру Александрову не переехать сюда из гостиницы ради экономии денег и большего комфорта.

   — Пойдёмте, я покажу вам комнаты, которыми вы сможете располагать по своему усмотрению. — Поэт повёл Надежду к парадному, открыл дверь своим ключом, и они вошли.

Квартира действительно была очень просторной: сени, передняя, буфетная, столовая, гостиная, несколько спальных комнат, детская, кабинет хозяина. К удивлению Надежды, мебель в кабинете поэта была совсем простая. Она состояла из соснового стола, заваленного рукописями, кресла, кушетки и книжных полок, которые высились от пола до потолка вдоль трёх стен. У дверей комнаты стоял ящик, наполненный книгами наполовину. Пушкин объяснил, что с собой на дачу он берёт только книги, нужные ему для работы сейчас.

   — Вот мои последние приобретения. Роман Бальзака «Старик», стихотворения Мюссе...

   — А это? — Надежда взяла со стола брошюру невзрачного вида с заголовком «Время не праздно».