Пламенем испепеленные сердца

Случилось ожидаемое, но представить его трудно, страшно, свершился суд, которым были наказаны и виновные и невиновные.

Неизлечимый недуг сразил единственного сына правителя Одиши, три дня юноша горел словно в огне, три дня мучился, пока не испепелилась единственная надежда отчаявшегося отца.

Онемел Дадиани, семь дней оплакивал сына. На восьмой день пал на труп его и захрипел, словно бык, запряженный в тяжело груженную арбу… Потом, собрав последние силы, князь поднялся, снял со стены лахти и безжалостно, изо всех сил ударил себя по голове; правитель Одиши замертво упал на своего непогребенного сына, без причастия и покаяния.

Александр, в первый же день прослышав о несчастье, постигшем Дадиани, ждал, когда тот похоронит сына, но, узнав, что за одной смертью последовала другая, медлить не стал, не спросясь у Теймураза, находившегося в Раче, напал на Одиши с войском, которое держал наготове. Горя жаждой мщения за брата и отца, Александр разорил владения усопших, уничтожил верных слуг и азнауров Левана, всех истребил, кто был участником или свидетелем набега Дадиани на Имерети, мучений Георгия и Мамуки, вернул все, что было отобрано и похищено из Кутаисского дворца, а заодно и много его богатств увез тяжело груженными караванами. Знатных женщин, овдовевших или оставшихся без хозяина, как наложниц раздарил прибывшим вместе с ним тавадам и азнаурам.

Дареджан поспешила к мужу, стоявшему лагерем во владениях Дадиани, говорила с ним резко, поступка его не одобрила, горячо убеждала, призвала на помощь женское тепло и сердечные слова. Остановись, упрашивала, удовлетворись тем, что уже совершил, негоже жестокостью отвечать на жестокость.

Успокоился Александр — Дареджан, предварительно наслушавшись благих наставлений отца, сумела умиротворить мужа.

Царь Имерети велел похоронить отца и сына, как повелевает христианский обычай. Мегрелию своими владениями не объявлял, Вамеха Дадиани посадил правителем.

Дареджан уговорила мужа позволить Мариам, не допущенной на погребение, оплакать брата и племянника.

И большего добилась имеретинская царица: все фамильные драгоценности, без единой потери, вернула возвращавшейся в Тбилиси Мариам.

Срочно прибывший из Рачи Теймураз сказал Александру:

— Ни шах, ни Ростом не простят нам захвата верной им Мегрелии.

— Я не захватывал Мегрелии! — сказал Александр.

— Это так, но силой ты взял верх над верным слугой шаха.

— Слуга шаха сам покончил с собой.

— Это известно тебе и мне, а в глазах народа ты вышел победителем в этом поединке.

Александр нахмурился, потом взглянул на тестя и спросил:

— Что ты задумал, в чем выход из создавшегося положения?

— Я должен прибегнуть к последнему средству. Должен ехать к московскому государю, чтобы он помог мне вернуть Картли и Кахети.

— Дальше что?

— Дальше, может, бог нам поможет…

— Ростом не пропустит тебя.

— Я написал в Москву, прошу, чтобы меня встречали в крепости Терки. До Терки как-нибудь доберусь, а оттуда до Астрахани меня проводят; русские войска.

Александру не понравилось, что Теймураз без его ведома отправил письмо в Москву, но он смолчал.

Теймураз понял недовольство зятя.

— Это письмо я написал, когда ты был в Зварети на охоте. Спешно передал его с купцами, ехавшими из Турции в Москву, да и позабыл тебе сказать о том.

Понял Александр, что Теймураз, говоря об охоте, намекал на поход в Одиши, который Александр готовил втайне от всех… в том числе и от Теймураза… Понял, что Теймураз догадывался о его планах. Понял свою ошибку царь Имерети и предпочел промолчать, ибо знал и не раз слышал от Теймураза, что даже между отцом и сыном случаются и обиды, и распри — без этого не обходится, таковы законы человеческих отношений.

Встревоженный опасностью, грозившей зятю, Теймураз отобрал верных тушинов, пшавов, хевсуров и рачинцев.

Тайными тропами добрался он до крепости Терки, где воеводы ждали его с хорошо вооруженной свитой.

Спешил Теймураз, болело сердце при мысли, что может лишиться последней надежды.

Предчувствие не обмануло воина, закаленного в борьбе с кизилбашами…

Ратники Ростома явились в Мегрелию защищать интересы Липарита Дадиани. Не замедлил объявить карательный поход против разорившего Одиши Александра и ахалцихский паша, явившийся через Зекарский перевал. Не мешкал и наспех перебравшийся через Риони Кайхосро Гуриели вместе с подстрекаемыми Ростомом князьями Месхети, тут же оказались и враждебно настроенные против Имеретинского двора князья Чиладзе и Микеладзе.

Возле Бандзы их встретил охваченный праведным гневом Александр, возмущенный непрошеным вмешательством, беспощадно разбил недругов, обратил их в бегство и лихо преследовал едва уносящих ноги. А Кайхосро Гуриели, которому собственная родина показалась недостаточно удаленной от Имерети, взяв разгон, прямо помчался на Стамбул.

Успокоился Александр, укрепил в Одиши Вамеха Дадиани, а в Гурии посадил своего сторонника и сверстника Дмитрия Гуриели, племянника преследуемого прежнего мтавари-беглеца!

Утвердившись в правильности своих действий и вернув ранее отторгнутые от его царства владения, Александр, заглядывая вперед, передал небольшую часть взятых боем доспехов Вамеху Дадиани в присутствии князей-азнауров и духовных лиц. При этом тут же публично посоветовал новому правителю не преследовать сторонников Левана Дадиани; если, мол, таковые еще остались, избежав кары, то их не трогать.

Услышав обо всем этом, Дареджан улыбнулась. Ее улыбка высоко ценилась при Имеретинском дворе.

По Мегрелии, Гурии и всей Имерети разнесся слух о женской мудрости Дареджан. Говорили, что в испепеленном сердце дочери Теймураза, потерявшего сыновей, светлый дух погибших братьев восстал столпом света.

Свита выехавшего из Астрахани Теймураза медленно продвигалась по приволжским степям. Встречавшие царя воеводы оказывали подобающие почести знатному гостю, подносили меха и шубы, спасавшие от суровых русских морозов, незамедлительно меняли коней и после радушных угощений щедро снабжали провиантом на дорогу.

Они отъехали достаточно далеко от Астрахани, когда начал валить снег, белой пеленой покрылись необозримые луга и непроходимые леса. Белоснежный наряд природы слепил старика царя и его приближенных.

Теймураза и Георгия Чолокашвили, который встретил царя еще в Астрахани, пересадили в сани. Под звон бубенцов легко скользили славно выточенные полозья, облака снега вздымали копытами ширококостные кони. Грузинские и русские богатыри парами скакали вслед за грузинским царем, лишившимся своего царства. Когда ехали по лесным просекам, из чащи то и дело выскакивали лоси, волчьи стаи, но русские смело и ловко отгоняли их.

Чем севернее продвигались путники, тем сильнее становился мороз. Но он не страшен был Теймуразу, закутанному в соболиные и медвежьи шкуры. Чуть пощипывало нос и уши, телу же было так тепло, будто он сидел у пылающего камина.

Тульский воевода надолго задержал гостей. Затянулась и подготовка к завтраку.

Гость молчал. Дело хозяина — принять и проводить его.

Теймураз сидел в жарко натопленной комнате, ожидал хозяина дома и глядел в окно на выпущенных в переулок свиней, невольно сравнивая их с кахетинскими свиньями. Эти были крупнее, жирнее, хорошо откормлены и ухожены.

Теймураз думал об этом, когда по переулку промчались с десяток саней и остановились у крыльца деревянного дома воеводы. Из саней, не спеша, по одному, обряженные в шубы и меха, выходили русские вельможи.

„Наверное, их прислал государь мне навстречу“, — мелькнуло в голове у Теймураза, который невольно тут же окинул взглядом свой наряд — чоху с архалухом, поправил кинжал, доставшийся от прадеда, скользнул глазами по теплым буркам, полученным в дар еще в Астрахани.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Ираклий в белой грузинской чохе, которая очень шла к его возмужавшему лицу, уже украшенному усами и бородой. Над высоким лбом курчавились густые волосы.