На пороге трона

   — В самом деле, — в глубокой задумчивости прошептала императрица. — Польша — единственная страна, где может случиться, что посланник короля со временем наденет на себя его корону. Такое знание повергает меня почти в ужас. Продолжайте, однако, — воскликнула она потом решительным тоном, подозвав к себе ту даму, капюшон которой был украшен красным бантиком, — вы доказали своё искусство на мужчинах. Говорят, что женщин труднее разгадать. Что видите вы на этой руке?

Она взяла руку и протянула её графу.

Тот долго рассматривал её, тогда как сверкающие взоры маски были пристально устремлены на него.

Прорицатель мешкал как будто в нерешительности.

   — Ну, — воскликнула императрица, почти торжествуя, — неужели ваше знание изменяет вам перед дамами?

   — Нет, ваше императорское величество, — возразил Сен-Жермен, — я только следил за удивительно пересекающимися линиями этой руки, которые простираются как бы в далёкое будущее. Это рука её императорского высочества великой княгини, которой суждено разделить венец её супруга и кровь которой целые столетия будет доставлять Русскому государству его повелителей.

Великая княгиня также сбросила маску, её лицо сияло счастьем, как будто слова графа доставили ей величайшую радость.

   — В вашем пророчестве, граф, — сказала она, — заключается всё, что служит предметом желаний женщины, благороднейшее назначение и высочайший долг которой состоят в том, чтобы быть женою и матерью.

Она поспешила к императрице и с детской почтительностью поцеловала её руку.

   — Ваше императорское величество! — сказала Екатерина Алексеевна. — Вы слышали, кровь ребёнка, который так же дорог вам, как и мне, и который составляет новое священное звено между мною и моей всемилостивейшей тёткой, служит для России залогом славного будущего.

Императрица казалась довольной и ласково поцеловала свою племянницу в лоб.

Великий князь между тем мрачно потупил взор.

   — Ну, граф, — воскликнула Елизавета Петровна, — вы блестяще выдержали испытание и принудили нас поверить, что перед вашим взором не устоит никакая маска; но я ещё не вполне довольна. На различных головах видели вы короны будущего...

   — Отдалённого, отдалённого будущего, — подхватила великая княгиня, снова поднося руку императрицы к губам.

   — А теперь потолкуем о ином будущем, о будущем, которое принадлежит мне, — продолжала она, гордо выпрямляясь. — Скажите, что предстоит России в моё царствование?

   — Будущее трудно облечь в слова, — ответил граф, — часто оно открывается испытующему взору лишь наполовину, и человеческая речь слишком ясна и резка, чтобы удержать и привести в порядок причудливо сплетающиеся образы. Ваше императорское величество! Вы можете сами увидеть и сами удостовериться.

Он вынул из кармана серебряную чашечку и влил в неё светлой жидкости из красивого хрустального флакона, бывшего также при нём. После того Сен-Жермен попросил императрицу встать в некотором отдалении от продольной стены зала. Всё общество сгруппировалось позади неё. В двух или трёх шагах от государыни прорицатель поставил чашечку на пол и тонкой восковой ниткой зажёг налитую в неё жидкость.

В тот же миг опять потухли все свечи. Маленькое зеленовато-жёлтое пламя, мерцавшее в чашке, подобно блуждающему огоньку, распространяло тусклое сияние, совершенно идентичное слабому лунному свету. В то же время образовались лёгкие облака дыма, которые клубились подобно туману и заслонили стенные обои. Сен-Жермен отступил немного назад и протянул наполовину сжатую руку к волнующейся туманной плоскости.

   — То, что вы нам здесь показываете, — сказала императрица с оттенком страха и досады, — действительно похоже на покровы будущего, пронизать которые бессильно человеческое око.

   — Прошу вас подождать лишь одно мгновение, — заметил граф, — и эти покровы приподнимутся перед вашими взорами.

Зал наполнился тонким, необычайно сильным ароматом. Всё общество было в напряжённом ожидании и затаило дух. Сен-Жермен отступил ещё дальше назад, по-прежнему протягивая руку к туманной поверхности. По комнате пронёсся звук, подобный шуму ветра, пробегающего вдали по древесным вершинам. Живее заклубились облака, потом они стали как будто сгущаться на заднем плане, а впереди оставалась одна лёгкая дымка в виде газового занавеса. В то же время появился в тусклых красках и несколько расплывчатых очертаниях, но ясно видимый ландшафт: песчаные равнины и луга, на заднем плане лесистые пространства, впереди возвышенность.

Слышно было дыхание присутствующих.

Императрица направила свои сверкающие взоры на удивительное зрелище. Словно при мираже, неведомо откуда и как, взялись картины, появились на равнине длинные ряды войск, всадники, пехота и пушки, можно было рассмотреть русские мундиры и фигуры казаков. Офицер в больших чинах, в сопровождении многих адъютантов, подъехал к фронту и смотрел в зрительную трубу на плоскогорье.

   — Это — генерал Сибильский, — воскликнула Елизавета Петровна.

   — Сибильский! Он, в самом деле он, — послышалось в рядах гостей.

   — Это — моя армия в Пруссии, — воскликнула государыня. — Не правда ли, граф? Ведь вы показываете нам войска фельдмаршала Апраксина?

   — Я отдёргиваю покровы, — ответил граф Сен-Жермен, отступивший в темноту, — которые застилают перед человеческими очами место и время. Вы, ваше императорское величество, видите картину, окутанную этими покровами. Вы сами должны её объяснить.

   — Действительно, — сказала императрица, — нет сомнения, что это — армия Апраксина. Сибильский отъезжает назад, должно быть, заметив что-то; он отдаёт приказ; ряды смыкаются. Ах, что это? — воскликнула она, вздрагивая.

В зале донёсся как будто из большой дали глухой зловещий треск, от которого при всей его призрачной слабости точно задрожали стены. В то же время с другой стороны туманной картины двинулись войска в синих мундирах.

   — Это — пруссаки, — подхватила великая княгиня. — Я вижу кивера гренадер с жестяными орлами и шляпы драгун.

Вскоре притихшие зрители увидали поблёскивание ружей, и до их слуха, как бы из бесконечного далека, донёсся тот же призрачный, тихий звук ружейных залпов. Обе армии схватились между собою, прусская кавалерия бросилась в атаку, русских оттесняли всё дальше и дальше. Снова показался перед фронтом генерал Сибильский, который, по-видимому, воодушевлял войска к сопротивлению; потом он упал с лошади, к нему подскочили прусские драгуны, которые окружили и унесли его прочь, после чего раненый командир исчез в тумане. Сбоку картины, обрамленной стеною, почти совсем не осталось русских войск; прусские полки валили вперёд; штыки пехоты и мелькавшие сабли драгун сверкали в тусклом свете, похожем на лунное сияние.

   — Они побеждены, — воскликнул великий князь, — пруссаки побеждают!

В его невольном, полуподавленном возгласе звучали радость и торжество.

   — Ах! — простонала Елизавета Петровна, прижимая руки к сердцу. — Если это — правда, если эта картина соответствует действительности, то нет достаточно строгого наказания, чтобы поразить моего генерала, забывшего честь и долг!

   — Вы, ваше императорское величество, видели, — вступился граф Шувалов, также испуганный и дрожащий, — что Сибильский сделал всё, что было в человеческих силах.

   — Всё, что было в человеческих силах? — подхватила Елизавета Петровна. — То, что им следует сделать, напрягая все усилия, единственное, чего я от них требую, — это победить!.. И горе им, если они не исполнили моей воли!.. Прогоните ваше видение, граф Сен-Жермен! — пылко воскликнула она. — Если вы не можете показать мне ничего иного и если злополучный мираж соответствует истине, то пусть благодетельный туман неведения скрывает её подольше; в тысячу раз лучше не знать такого будущего, чем заранее переживать его мучения!

   — Таинственные силы, — серьёзно и торжественно возразил граф, — которые я вызвал с соизволения вашего императорского величества, нельзя прогнать по произволу. То, что они должны открыть, непременно совершится.