На пороге трона

   — Значит, центавры существовали? — спросила императрица, с напряжённым вниманием следившая за словами графа.

   — Они существовали, — ответил граф. — Этот народ жил у самого подножия горы Пелиона и отличался отчасти своей воинственностью, отчасти своими познаниями в области природы. Сначала центавры задались целью пополнить человеческую слабость силой благородных коней, которых они ловили в долинах и приручали. Они пользовались ими при обработке полей, при перевозке фруктов в свои жилища и, наконец, заставляли их носить себя. Последнее давало им возможность с быстротой молнии появляться из гористых ущелий, нападать на своих врагов и грабить их. Вследствие этого их всюду боялись и жители окрестностей, напуганные этими шумными конскими нашествиями, стали распространять о них славу, что они — сверхъестественные существа, в которых тело человека и лошади соединено в одно. Хирон был умнейший между этими центаврами; ему были известны все тайны природы. Я пошёл к нему, желая научиться, как достигнуть бессмертия. Я никогда не видел более великолепного мужа. В нём было семь футов роста. Сильное, гармонически прекрасное телосложение вместе с благородным лицом давало полное представление о величии всемогущего Зевса. Хирону на вид было не более сорока лет, хотя он считал своими учениками Геркулеса и Тезея. Он знал происхождение и жизнь каждого растения, каждое животное, казалось, понимало его язык, и можно было думать, что вся природа повиновалась движению его распростёртой руки. Я нашёл у Хирона молодого Ахилла, который также пришёл к нему, чтобы найти путь к бессмертию, и с которым мы тесно подружились. Знаменитый сын Пелея был благородной, возвышенной натуры, но его дикий нрав, его необузданная жажда славы делали его неспособным проникнуться мудростью Хирона. Я горжусь тем, что великий Хирон нашёл меня достойным своего полного доверия. Из благороднейших растений он извлёк чудодейственную жизненную силу своего эликсира, он научил меня приготовлять этот эликсир, и я теперь мог положить его к ногам вашего императорского величества. Я имел силу исполнить условия, требовавшиеся для успешного действия напитка, Ахилл же не имел этой силы и вследствие этого не мог уйти от неизбежной смерти.

   — Я слышала, мне помнится, — сказала государыня, — что Ахилл выкупался в реке в подземном мире и что одна часть его тела, на пятке, не была омочена в воде, дававшей коже неуязвимость.

   — Таков приукрашенный миф, ваше императорское величество, — ответил граф, — на самом же деле знаменитый троянский герой, которому Хирон не доверил тайны своего эликсира, получил от своего учителя мазь, которая должна была сделать его кожу неуязвимой. Со свойственным ему легкомыслием он в день своей смерти нетерпеливо и поспешно, лишь слегка помазал своё тело, совершенно позабыв одно место на шее, а не на пятке, как об этом рассказывает Гомер. В это-то место и попала стрела Париса. Меня не было поблизости, иначе я, быть может, мог бы спасти его жизнь. Когда я пришёл, было слишком поздно. Одним из тягостнейших моментов моего существования была та минута, когда я увидел богоподобного юношу умиравшим у меня на руках.

Императрица прижала руки ко лбу.

   — У меня кружится голова, — воскликнула она, — неужели это возможно? С каким спокойствием вы рассказываете об этих неслыханных вещах!..

   — Тут нет ничего удивительного, — возразил граф Сен-Жермен, — вы, ваше императорское величество, изволили спрашивать меня — я рассказываю. Горе, испытанное мною тогда, при смерти Ахилла, смягчилось со временем; впоследствии я ещё встречал его в других образах, но у него не было способности узнать меня.

   — Вы встречали Ахилла в других образах? — воскликнула императрица. — В каких же?

   — Ещё недавно я видел его, — ответил граф. — В польском короле Августе живёт душа Ахилла. Это — всё тот же вспыльчивый, бурный, легкомысленный дух, имеющий такую силу, что, даже принимая различные физические оболочки, он всё же сохраняет сходство со своими прежними образами. Король Август напоминает сына Пелея также и по внешности, хотя он, конечно, меньше ростом и слабее. Удивительно! Когда я имел честь разговаривать с его величеством, король провёл рукой по лбу и сказал, что он уже видел меня, но только не может припомнить, когда и где.

   — А вы не напомнили ему об этом? — спросила императрица.

   — Я не имею на это право, ваше императорское величество. Когда Всемогущий Создатель захочет дать человеку память о его прежнем существовании, Он ведёт его к этому Своими путями, как Он поступил со мной. Я не имею права вторгаться в чужую жизнь, да это было бы бесполезно: я всё же не мог бы внести свет в сумерки человеческого сознания.

   — Значит, вы и меня уже видели? — спросила императрица.

   — Несколько раз, ваше императорское величество, — ответил граф, — раз при дворе царя Кира, где я занимал должность начальника над телохранителями и пользовался особенным доверием царя, затем в Иерусалиме, в день прибытия туда Христа, а в третий раз, когда я сопровождал Колумба в Америку и вступил на берег вновь открытой земли.

   — Кем же я была там? — воскликнула государыня, сжимая лоб и как бы в ужасе откидываясь назад.

   — Это я не смею сказать вам, ваше императорское величество, — ответил граф, — но и там ваш дух наложил свой отпечаток на тело, и я тотчас же узнал вас, когда имел честь вступить в эту комнату.

   — Вы были в Иерусалиме? — нерешительно спросила императрица. — Вы видели Спасителя?

   — Видел и слышал Его, ваше императорское величество, — ответил граф, — я принадлежал к Его самым пламенным приверженцам. С этою времени среди всех моих разнообразных существований на земле в моей душе живёт крепкая вера в искупление мира страданиями Спасителя. Ещё долго потом я был ревностным распространителем христианства и был в числе жертв, которых Нерон велел сжечь в виде факелов во время римских празднеств.

   — Он велел вас сжечь? — спросила императрица. — Несмотря на ваш жизненный эликсир?

   — Таково было намерение Нерона, — ответил граф, — как прочие, я был зашит в пропитанное смолой полотно и подожжён. Но, конечно, огонь не мог причинить мне вред, а когда народ разошёлся, я сбросил с себя истлевшую ткань и вернулся обратно в Рим. Но я предвидел падение Римской империи. Я прекратил своё существование, рассыпался в пепел и снова родился в Британии, где долго жил среди друидов, пытаясь проникать в тайны природы и переменив несколько существований в одиночестве лесов, пока снова возродился в среде людей другого мира. Это было в эпоху короля Артура и его Круглого Стола. Всё поминание об этом романтическом времени неизгладимо останется у меня в памяти. Затем, меняя образы, я переживал века то в Персии, то в Германии, то в Италии и Франции. Я видел всех великих мужей истории и многих знал близко.

   — Значит, вы можете по своему желанию выбирать те образы, в которых вы хотите начать новую жизнь? — спросила императрица.

   — Над этим вопросом, ваше императорское величество, — ответил граф, низко склоняясь, — я не смею приподнять завесу. Я могу говорить только о том, что пережил в видимом образе. Я не имею права вызывать воспоминания нетленного духа.

Императрица встала и несколько раз прошлась взад и вперёд, нервно ломая руки; затем она остановилась перед графом и посмотрела на него пытливым взором.

   — Так как прошедшее перед вами открыто, то не обладаете ли вы также способностью заглядывать в будущее? — спросила она.

   — Точно так же, словно бы я смотрел сквозь облако, ваше императорское величество, — ответил Сен-Жермен. — Иногда за бегущими облаками картины представляются яснее, порой они сливаются вместе, а иногда совершенно исчезают из вида.

   — В таком случае, — воскликнула императрица, — если я буду предлагать вам вопросы относительно будущего, вы ответите мне?

   — Я попытаюсь раскрыть бегущие облака перед взором вашего императорского величества настолько, насколько я буду в состоянии это сделать, — ответил граф.