Царь Дмитрий - самозванец

Венчание Федора на царство было самым торжественным из всех на памяти народной. Даже природа этому потворствовала. Был последний день мая, и вся Москва принарядилась зеленью и цветами. Ночью случилась гроза с сильным ветром и проливным дождем, многие уже крестились боязливо, суеверно видя в сей буре предвестие царствия несчастливого, но утром небо очистилось, выглянуло яркое солнце и Москва, омытая дождем, засияла во всей красе. Тогда увидели все истинный смысл предзнаменования: закончились года бурные, грозовые, темные, наступает царствие тихое и светлое.

Федор твердо прошел пятьдесят шагов от дворца царского до храма Успения, первым за ним шел боярин Никита Рома-

—“⁴SSS? -

нович Захарьин-Юрьев, несший на златом блюде венец царский. В храме Федор без единой запинки произнес вступительную речь, на заучивание которой было потрачено столько времени, каждое слово которой било точно в цель и отметало вопросы ненужные. «Владыко! — воскликнул Федор, обращаясь по обычаю к митрополиту. — Родитель наш оставил земное царство и, прияв ангельский образ, отошел на Царство Небесное, а меня благословил державою и всеми хоругвями государства нашего, велел мне, согласно с древним уставом, помазаться и венчаться царским венцом. Завещание его известно святителям, боярам и народу. Итак по воле Божией и благословению отца моего соверши обряд священный, да буду царь и помазанник!»

Далее все происходило по традиционному чину венчания, лишь два момента выбились из них. В конце многочасовой процедуры подуставший Федор передал державу стоявшему одесную Борису Годунову, и тот с вожделением на лице принял тяжелое золотое яблоко. Тут вспомнились боярам недавние крики народные и впервые заимели они подозрения на Годунова.

Но если сие действие произошло, несомненно, случайно, то второе было придумкой Годунова. Арина по обычаю не могла участвовать в венчании, так ее в окружении боярынь ближних усадили перед распахнутым окном ее терема во дворце царском, и народ толпился вокруг, восклицая беспрестанно: «Да здравствует царица Арина!» — чему немало способствовал дождь монет серебряных, лившийся из окон дворца. Воистину Годунов решил сотворить и явить миру новую Анастасию!

Пиры и веселье продолжались целую неделю, не забывали и о народе, устраивая для него ежедневно разные забавы, раздачи денег и вина. Завершилось же все грандиозным всенародным гуляньем на Царицынском лугу, где перед лицом царя и царицы, а также всех жителей московских воины состязались в искусстве ратном, а семь залпов из ста семидесяти пушек возвестили всему миру о твердости и неколебимости власти нового царя Всея Руси.

Сие было весьма нелишним, потому что недруг наш, король польский Баторий, не только не прислал послов с поздравлениями новоизбранному царю, но и объявил громогласно, что-де заключал он мир с царем Иоанном, а с царем Федором у него никакого договора нет, и грозил заносчиво новой войной. Шведы были более осторожны и пока лишь спрашивали, намерен ли царь Федор соблюдать перемирие, сами же стягивали войска к границе. Оживился и хан крымский, пустился в короткие грабительские набеги на южные земли русские.

Тревожно глядя на рубежи наши, Дума боярская между тем занималась делами внутренними. По настоянию боярина Никиты Романовича Захарьина-Юрьева царь Федор объявил всеобщую амнистию. Все без исключения заключенные освобождались из темниц, их вины прощались. Возвращались в Москву многие князья и другие люди родовитые и знатные, что провели в заточении лет до двадцати по приказу царя Иоанна, все они получали не только свободу, но и земли свои, взятые в казну царскую.

Не забыли и о других несчастных заключенных, о ратниках наших, попавших в плен во время воровских набегов короля Батория и томившихся в Польше. Для их вызволения не жалели усилий и средств. Затребовал алчный Баторий пятьдесят четыре тысячи рублей — дали без торга долгого. Сами же не последовали скаредному королю, а явили миру пример высшего милосердия — отпустили без всякого выкупа девятьсот пленных поляков, мадьяр й немцев, Борис же Годунов, строя планы дальние, устроил им пир прощальный, одарил каждого сукнами и деньгами.

Простили и изгнанников невольных, бежавших от свирепости царя Иоанна. Прослышав, что многие из них рвутся всем сердцем на родину, но боятся за головы свои, царь Федор послал им охранные грамоты, обещая забвение вины, чины и жалованье, если они с раскаянием и усердием явятся в Москву. Такие грамоты получили князь Гавриил Черкасский, Тимофей Тетерин, Мурза Купкеев, даже сыновья князя Андрея Курбского.

J? ³⁸² >

То же и в других сферах происходило. Снизили подати и налоги, при прежнем государе чрезвычайно увеличившиеся, а иные и вовсе отменили, но казна царская отнюдь не оскудела, а через год-другой стала наполняться с еще большей скоростью, при том что количество мытарей сократилось, а оставшиеся кротостью своей уподобились апостолу Матвею. Снизили тамгу торговую, а иным купцам иноземным разрешили торговать свободно, и расцвела торговля, потекли караваны из конца в конец Земли Русской.

Опять же по совету боярина Никиты Романовича Захарьина-Юрьева царь Федор одним из первых своих указов сместил со своих постов наиболее корыстолюбивых наместников, воевод, судей и чиновников. Посадили новых людей, тем же указом запретили им брать подношения и допускать всякую неправду, судить приказали по закону, невзирая на лица. Чтобы это лучше исполнялось, восстановили всякие наказания, вплоть до смертной казни, с другой стороны, увеличили земельные поместья чиновников и удвоили им жалованье, чтобы они могли пристойно жить без лихоимства.

На фоне этой многотрудной деятельности, благой и милосердной, странно смотрелись действия Бориса Годунова. Именно он настоял на розыске тщательном зачинщиков недавнего бунта и строгом наказании всех виновных. Тогда и выяснилось, что зачинщиками тайными были Шуйские. Догадался Годунов, что метили они не только в Бельского, но и в него, желая убрать из Думы боярской худородных любимцев царя Иоанна. Не имея еще сил совладать с могущественным семейством, Борис Годунов был вынужден уступить заступничеству боярина Захарьина-Юрьева, князя Мстиславского и митрополита Дионисия и простить Шуйских. Но когда опекуны царские, включая князя Ивана Петровича Шуйского, появились перед толпой, собравшейся у дворца царского, и объявили о достигнутом мире, из толпы вырвался крик: «Помирился ты, Иван Петрович, нашими головами!» Действительно, Борис Годунов повелел тайно схватить братьев Ляпуновых, братьев Кикиных и других главных возмутителей черни в недавнем бунте, числом более пятидесяти, и, не имея пока власти казнить их смертию, приказал заковать их в железы и сослать в дальние города.

Из прочего: основали город Архангельск на берегу Двины близ впадения ее в море Студеное, город, быстро поднявшийся благодаря торговле с Англией, в краях же бунташных мордвы и черемис поставили города Царев-на-Кокшаге, Уржум и Санчурск.

[1585 г.]

Еще сохранялось показное единомыслие между опекунами царскими, еще Годунов занимал полагающееся ему скромное четвертое место на заседаниях Думы боярской и на церемониях торжественных, но все яснее становились честолюбивые устремления шурина царского, все с большей тревогой смотрели бояре на то, как по наущению Бориса дарует царь Федор шапки боярские людям худородным, трем двоюродным братьям Годунова, а также родственникам его близким, Сабуровым да Вельяминовым, отодвигая в сторону древних князей удельных. Было и другое дело, когда Борис Годунов добился устранения двух главных казначеев, Петра и Владимира Головиных, назначенных на эти места Думой боярской, чтобы посадить вместо них своих людей. Для этого Борис Годунов бил на Думе боярской челом государю о проверке казны, а потом повернул розыск так, что открылось большое воровство. Боярам пришлось приговорить Петра Головина к смерти, а всех прочих Головиных, в делах скаредных уличенных, подвергнуть опале. Тут не стерпел родственник головинский князь Иван Мстиславский, старший опекун и глава Думы боярской. В разговоре за столом в кругу тесном обронил он, что надобно убрать Годунова. Слова эти неосторожные дошли до Бориса, а уж тот преподнес их царю Федору так, что Мстиславский на его жизнь умышляет. Опечалился царь Федор, и вскоре по приказу его князь Иван Мстиславский, сдав дела опекунские, отправился в богомолье долгое через Троице -Сергиеву Лавру на Соловки, а оттуда назад, на Бел озеро, где в Свято-Кирилловом монастыре постригся тихо в монахи под именем старца Ионы и вскоре почил в Бозе.