Царь Дмитрий - самозванец

Когда унялась первая волна радости от мира, когда стихли одинаково громкие с обеих сторон восхваления достигнутой победы, чем дальше, тем сильнее росли досада и разочарование, особенно у нашего народа. Недоумевало войско русское, которое рвалось к победам новым и которому вместо этого приказывали забыть о победах старых и безропотно отдать приобретенное его храбростью и кровью. Плакали люди русские, которые за эти годы обжились в городах ливонских и теперь вынуждены были по непонятной и не объясненной им причине возвращаться на родину, оставлять на поругание латинянам возведенные ими храмы православные, бросать дома и нажитое имущество.

Царь же Иоанн предавался скорби по убиенному им сыну. Сделал он богатые вклады в монастыри на помин души Ивановой, разослал десятки тысяч рублей не только в русские обители, но и патриархам в Царьград, Антиохию и Александрию. В порыве покаяния повелел Иоанн составить поименный список всех своих жертв, особенно же времен опричных, и разослать сей синодик вместе с отдельными богатыми вкладами по всем крупнейшим русским монастырям, чтобы вовеки веков молились иноки об успокоении их душ.

Как справили сороковины по Ивану, собрал Иоанн Думу боярскую вместе с главными святителями, покаялся перед ними громогласно, что это он убил «своего возлюбленного сына», и тут же объявил им, что ему, столь жестоко наказанному Богом, остается кончить жизнь свою в монастыре в непрестанных молениях о прощении греха его невольного. Судьбу же державы он отдавал в руки Думе боярской, сказав, что лишь возвращает венец царский тем, от кого он его получил, и пусть теперь бояре изберут достойнейшего. Умилились бояре покаянию царскому и некоторые, тронутые до глубины сердца, даже прослезились, но от предложения царского ужаснулись. Поэтому ответили бояре дружно: «Не от нас ты получил венец царский, а только от Господа! Перед Ним тебе ответ держать в час назначенный! Торопить сей час не подобает христианину доброму. Когда призовет тебя Господь, то укажет нам на сына твоего Федора, и его изберем мы царем Всея Руси! О другом и не мыслим!»

Покорился Иоанн воле боярской, согласился и дальше влачить тяготы власти царской, но отвратился от столь любимой им пышности, носил одежды смиренные, во весь год неукоснительно соблюдая траур по Ивану, а державу и скипетр ни разу более не брал в руки.

[1583 г.]

Супруга Иоаннова Мария родила в час положенный сына, нареченного тайным именем Уар и христианским именем Димитрий. Царь Иоанн понимал незаконность своего седьмого брака, равно и сына считал незаконнорожденным, посему о рождении Димитрия не объявлялось громогласно, в Москве не было никаких торжеств и празднеств.

Не то народ русский, который воспринял глухую весть о рождении у царя сына с радостью великой. Всем было ведомо, что царевич Федор, ставший наследником после гибели Ивана, не силен умом и в отличие от могучего в молодые годы царя Иоанна и не менее крепкого царевича Ивана, слаб здоровьем. Он и на охоту-то совсем не ездил, от вялости телесной и душевной. Только одним делом любил заниматься — в колокола звонить да на клиросе певчим подпевать. Ему царь Иоанн не раз говорил прилюдно с досадой: «Эх, надо было родиться тебе, Федька, пономарем!»

Поэтому всем хотелось верить, что новорожденному Димитрию суждена сила и слава, что именно он продолжит угасающий род царский. И потянулись в Москву караваны с выборными от всех земель Русских с подарками богатыми. Князья дарили сосуды золотые и кубки, осыпанные каменьями сверкающими; монастыри посылали иконы священные в окладах драгоценных; купцы русские возами везли штуки шелка и бархата, связки соболей, куниц, лис и других мехов без счета; ремесленники подносили искусные изделия рук своих, от лоханей для омовения царственного младенца до игрушек, золотых и серебряных коней, медведей, слонов, львов, орлов, единорогов и других птиц и животных диковинных; казаки слали оружие, луки всех размеров, чтобы в любом возрасте царевичу было чем позабавиться, пищали и пистоли, кинжалы, сабли, булатная сталь которых соперничала в твердости и цене с усыпавшими рукоятки алмазами, и мечи, омытые кровью врагов; простой народ и подарки делал простые, но обильные и тяжелые — бочки с монетами серебряными, собранными в складчину.

Глядя на провинцию, встрепенулась и Москва. Но тут было меньше искренности. Те же бояре приносили дары не от чистого сердца, а в пику царю. Митрополит, наконец-то, соизволил благословить царевича нательным золотым крестом, украшенным лазоревыми яхонтами и зелеными смарагдами, с мощами великомученика Димитрия Солунского и млеком

Пресвятой Богородицы, присланным из Царьграда. Долгим ожиданием этого священного млека и пытался неуклюже объяснить митрополит Антоний свою задержку неприличную.

Но царь Иоанн по-прежнему держался своих мыслей и даже ни разу не взял младенца на руки. Гораздо больше заботы проявлял он о своих любимцах. Вот, сообщили ему однажды, что Борис Годунов свалился с лошади и сильно расшибся, так что лежит теперь недвижимо на лавке, весь спеленатый тесными наволоками. Презрев все правила, царь Иоанн отправился в дом Бориса, когда же сопровождавший его Афанасий Нагой, один из бесчисленных царских шуринов, стал громко выражать недоверие к тяжести ранений, приказал Иоанн спеленать туго Афанасия Нагого от шеи до ступней и держать так до тех пор, пока Борис на коня не сядет. Сам же прислал Борису лекаря искусного.

[1584 г.]

Здоровье некогда могучего царя Иоанна сильно пошатнулось, что явилось следствием его невоздержанности во всем. Еще за пять лет до этого во все страны европейские полетели гонцы с призывами прислать лекарей искусных. Вот и Федор Писемский привез ему из Англии королевского медика Роберта Якоби с посланием королевы Елизаветы: «Мужа, искуснейшего в целении болезней, уступаю тебе не для того, чтобы он был не нужен мне, но для того, что тебе нужен. Можешь смело вверить ему свое здравие. Посылаю с ним, в угодность твою, аптекарей и цирюльников, волею и неволею, хотя мы сами имеем недостаток в таких людях».

Не доверяя уже и лекарям, Иоанн пристрастился к делам колдовским. Озабоченный своим здоровьем, царь более всего желал знать, сколько ему еще суждено прожить. Тут явилась на небе комета, царь, выйдя на Красное крыльцо дворца, узрел крестообразное знамение точно над собором Михаила Архангела и немедленно вывел из этого, что дни его сочтены. Волхвы, во дворце обретавшиеся, не решились дать точного ответа о количестве этих дней, тогда Симеон приказал Бельскому доставить волхвов из Лапландии, где, по слухам, жили

искусные звездочеты. Доставили их числом более шестидесяти. Поколдовав над картами звездными, волхвы назвали во всеуслышанье дату точную — марта 18-е.

После этого жизнь в Москве замерла, закрылись приказы, посольства, следовавшие с разных сторон в Москву, задержали в пути.

Царь же Иоанн рассыпался на глазах, редкие волосы совсем вылезли, глаза гноились и слезились, он спал с лица, так что нечистая, вся в темных пятнах кожа висела складками, но все убывшее сверху, скопилось снизу, живот колыхался как бурдюк, наполненный водой, а чресла распухли так, что мешали при ходьбе.

Наступил день назначенный. С раннего утра потянулись во дворец царский бояре, князья, весь двор и дьяки, одетые по случаю в одежды скорбные. Святителей возглавлял сам митрополит, который сел наготове с дарами святыми близь спальни царской. Пушкари стояли у пушек с фитилями зажженными, а звонари неотрывно дежурили на колокольнях, готовые по первому сигналу наполнить Москву звоном поминальным.

Царь Иоанн был на удивление бодр, боли отпустили его, и он даже довольно посмеивался и потирал руки. Он приказал Бельскому немедленно сжечь лапландских волхвов, а помощниц их утопить, дабы впредь не смущали народ предсказаниями ложными. Бельский ушел, чтобы сделать необходимые распоряжения, вернувшись же, доложил, что все готово, костры разложены, проруби в Москве-реке прорублены, вот только волхвы просят отсрочки, говоря, что день окончится, только когда сядет солнце.