Страстотерпцы

Кир Паисий, быстро переговорив с Макарием, с Лигаридом, объявил:

   — Собор прерывает заседания на два дня. Пусть каждый из участников представит своё мнение о приоритете власти, какая есть первая и высшая, духовная или мирская?

Алексей Михайлович, узнавши о скандале, тотчас позвал Дементия Башмакова, накричал:

   — Почему бунтовщики на свободе гуляют? Тати в доме моём, а вы и ухом не ведёте. За что милую вас, за что осыпаю благодеяниями? — И утих, устыдился гнева, сказал просительно: — Дементий, уговори строптивцев не перечить.

   — Великий государь, они же архиереи! — почесал в затылке начальник Приказа тайных дел.

   — Моли Бога, что не протопопы! — снова сверкнул глазами Алексей Михайлович.

Следующее заседание собора состоялось в день поклонения честным веригам апостола Петра — 16 января.

Митрополита Павла и архиепископа Илариона на заседание не пустили, но русское священство не дрогнуло. На защиту двух мечей — один меч царский, другой духовный — встали архиепископы и архимандриты.

Читал письменные мнения соборных старцев Лигарид, не знавший русского языка. Наспех переведённые, произвольно выдранные фразы из сочинений он изрекал по-латыни. Эти же места для патриархов переводили на греческий язык, а для собора, не обращаясь к подлинникам, с латыни и с греческого. Действо превратилось в бесконечную, в бессмысленную тарабарщину, прерываемую время от времени пламенными речами Лигарида.

Русские архиереи терпели, дожидались позволения говорить. Оказалось, в знании текстов Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина и русские пастыри грекам не уступают. Пух и прах летел от витиеватого пустословия газского митрополита, но он снова и снова растекался словесами, и стало понятно — сие многоречие умышленное: греки собираются заговорить русских, взять измором.

   — Ах ты услужливый жидовин! Ах ты, змей девятиязыкий! — брякнул в сердцах архиепископ вологодский Симеон и, поднявшись, потребовал ответить только на один вопрос: — Для чего ты, владыко Паисий, сделал обрезание Иоанну Златоусту? Уж коли приводишь святое слово, так приводи полно. Изречение Златоуста о власти начинается не как у тебя. Начинается оно иначе: «Священство, которое столько превосходнее всех других достоинств, сколько дух превосходнее тела». Этими словами положено начинать изречение святого отца, ибо из этого слова Златоустого яснее солнца явствует: степень священства выше царской степени. Не стыдно ли тебе, архиерею, унижать сан священства? Ради какой корысти превозносишь ты права самодержавных?

   — Я понимаю страхи, вас обуревающие! — ответил Лигарид, умными глазами окидывая собор. — Вы страшитесь будущего. Некий новый государь, сделавшись самовластным и соединяя самоуправство с самозаконием, может поработить Русскую Церковь. «Нет! Нет! Нет!» — восклицаю я трижды. У доброго царя сын будет ещё добрее... Он будет иереем и царём! Ах, какие взгляды вы на меня бросаете! Так бы и съели! Оглянитесь! Пронзите глубины прошлого духовными очами. Был великий Рим, был великий Египет. Их величие покоится на одном: кесарь и фараон соединяли в себе власть священства и царства.

   — Дал бы языку своему отдохнуть! — грубо оборвал Лигарида суздальский архиепископ Стефан. — Требую объяснить, для чего ты привёл слово Иоанна Златоуста, выбросив суть изречения?

Архимандрит Новоспасского монастыря Иосиф обратился к патриархам от имени всего собора:

   — Святейшие! Пусть газский епископ ответит всем нам, не яснее ли солнца высказывается здесь искомое: престол святительский выше всякого другого престола, а следовательно, и самого царского достоинства.

Лигарид согласился ответить коротко, но принялся громоздить изречение на изречение. Его прерывали, повторяли вопрос, и наконец антиохийский патриарх Макарий закрыл заседание ввиду позднего времени.

   — Да они все Никоны! — рассвирепел Алексей Михайлович, выслушав отчёт Дементия Башмакова о речах русских священников. — А чем заняты Павел с Иларионом?

   — Оба в церквах служили, молились.

   — Допроси-ка ты их, нет ли сговора у них с соборными старцами? Но хотят ли они умаления царского венца?

Ох, ох! Русские поговорки не для красного словца. От сумы да от тюрьмы не зарекайся.

Большой любитель поучить горемык в застенке, Павел Крутицкий, доставленный в Приказ тайных дел, разрыдался, повалился на пол, умоляя Башмакова донести государю, что он, неблагодарный слуга, много виноват перед царским величеством и вину свою приносит.

   — В чём же твоя вина? — спросил Дементий.

   — В глупости да в гордости. Каюсь и молю о прощении. Но я не великому государю выказывал непослушание — греческим архиереям! Судят, не ведая русской жизни...

Архиепископ Иларион перед Башмаковым не дрогнул.

   — За мной нет вины, — сказал он грозному начальнику всех тайных государевых дел. — Я с самодержцем не спорю, я спорю с равными мне архиереями.

Башмаков приказал привести Павла.

   — Был ли у вас сговор против его величества?

   — Мы, сговариваясь, обличали Никона! — ответили архиереи. — Мы послушны великому государю.

   — Алексей Михайлович велел мне допросить вас с пристрастием, но вы и впрямь всегда были верными молитвенниками и слугами царя, вот вам мой совет: ступайте к святейшим патриархам, повалитесь им в ноги: да вымолят вас от государева гнева, от великой грозы.

Совет лучше пытки. Угодившие в беду архиереи поспешили в Чудов монастырь с тайным письменным челобитием и не забыв запастись подарками.

8

Патриархи Паисий и Макарий приняли русских архиереев добролюбиво. Да и было за что. Павел поднёс святейшим шубы из бобров, Иларион — по иконе в окладах из серебра и жемчуга.

После низвержения Никона патриархи пребывали в недоумении. Ждали от царя за великую службу великого вознаграждения, но получили 1 января всего по двести рублей серебром... То ли царь был не вполне доволен судом, то ли совестился дарить за услугу.

Челобитие, поданное Иларионом и Павлом, патриархи попросили перевести. Иларион знал греческий язык. Послание гласило: «Вы, великие восточные архипастыри, находитесь под владычеством христоненавистных агарян. И если страдаете, то за терпение и скорбь получите от Спасителя венец. А мы, которых вы считаете счастливыми, как живущих в православном царстве, мы трикратно злополучны. Мы терпим в своих епархиях всякого рода притеснения и несправедливости от бояр, и хотя большей частью стараемся скрывать и терпеливо переносим эти неправды, то ужасаемся при мысли, что это зло с течением времени может увеличиваться и возрастать, особенно если будет утверждено за постоянное правило, что государство выше Церкви. Мы вполне доверяем нашему доброму и благочестивейшему царю Алексею Михайловичу, но мы опасаемся за будущее. Последующие государи, не зная смысла патриаршего постановления, не погрешили бы, следуя букве, которая часто убивает».

Письмо сочинял Иларион, уповал на сочувствие. Но Паисий и Макарий, лишившись своих кафедр, были в полной зависимости от русского царя. От царя пропитание, на царя надежда вернуть утерянные престолы.

Паисий, делая вид, что обдумывает челобитную, отправил куда-то своего секретаря-племянника, и тот вскоре вернулся с Лигаридом. Тайная просьба русских архиереев стала трижды явной.

Газский митрополит впился в перевод челобитной сатанинскими своими глазами и уже через мгновение возвёл руки к иконам и криком закричал:

   — Погибла ты, истина!

Павел струсил, согнулся. Иларион же подтащил к себе толмача, собираясь осадить ретивого заступника царской власти, но Лигарид взвился пуще.

   — В нынешнем мире госпожа — ложь! Недостойны русские такого царя! Если небо не рухнуло ещё на головы потерявших веру и стыд, так ради Алексея Михайловича. Он, как столп Господний, как праведник, из-за которого Бог милует Содом и Гоморру. Мы восхваляем светочей древности, но, безумные, не видим, что и нам дано жить с величайшим богоугодным государем. Наш державнейший царь светоносец Алексей Михайлович столь сведущ в делах церковных, что поистине думаешь, будто он целую жизнь был архиереем. Есть ли в целом свете другой государь, кто посвящён во все таинства иерархического служения? С молодых ногтей воспитываясь в храме, самодержец российский подобен Самуилу. Самуил прислуживал пророку Илье, Алексей же Михайлович, находясь в храме, сослужит со всем сонмом русских святых пастырей, которыми наполняются великие соборы и малые часовенки, когда их порог переступает православный царь — истина наших дней. Не стыдясь, возвещаю вам, русские архиереи: лобызаю щедро даровитую десницу такого царя.