Семья Берг

Павел слушал, поражался и сопоставлял факты. Орджоникидзе, конечно, должен был понимать, что идти против Сталина опасно. На многих примерах судов и расстрелов заслуженных большевиков Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова, Пятакова и других руководителей партии Орджоникидзе видел, как Сталин разделывается с неугодными ему людьми. Но все-таки представить себе, что вот так, без обвинений и суда, он может покончить со своим старым другом… Коварство Сталина было непостижимо для людей с обычной психикой [47].

Сталин устроил Орджоникидзе торжественные похороны, каких не было со смерти Ленина. В Колонном зале Дома Союзов проходило прощание с гробом, а потом с урной покойного. С заводов, из промышленных и научных учреждений привезли тысячи людей, многие тысячи любопытных стояли в длинной очереди, они пришли по своей воле — посмотреть на урну, окруженную цветами и траурной красно-черной драпировкой по беломраморным колоннам. В почетном карауле у гроба стояли передовики предприятий. В последнюю смену караула встали Сталин, Молотов, Ворошилов, Ежов — те, кого Орджоникидзе не любил. Потом под траурный марш Сталин вместе с ними нес урну до Красной площади.

Он казался очень расстроенным, грустно смотрел себе под ноги. За ним шли помощники Орджоникидзе, во второй колонне провожавших был Семен Гинзбург. Все улицы были очищены от людей — там, где шел пешком Сталин, никому торчать не полагалось. Члены Политбюро поднялись на трибуну Мавзолея, произносили речи, восхвалявшие покойного. Урну с прахом замуровали в Кремлевскую стену, где уже было много ниш с такими же урнами и мраморных плит с именами. Пушки на Кремлевском холме прогремели почетным салютом, и оркестр сыграл «Интернационал». После этого участники похорон прошли мимо свежей доски.

Сталин со своим окружением и охраной стоял немного в стороне и зорко всматривался в проходивших. Помощники называли ему их имена. Когда указали на Семена Гинзбурга, он велел подвести его и молча пожал его руку. Семен, знавший о смерти Орджоникидзе больше, чем многие другие, со смешанным чувством приближался к Сталину. Под влиянием Павла он не верил в его человеческое величие, но осознавал его могущество. Перед ним стоял в простой солдатской шинели властелин шестой части Земли — Советского Союза. Почти наверняка он — действительный виновник смерти Орджоникидзе. Сталин казался Семену фантастической фигурой из древнегреческой трагедии. И эта фигура смотрела на него прищуренными желтыми тигровыми глазами — просто и спокойно. Сталин играл такую глубокую и искреннюю скорбь, какую не просто было бы сыграть даже великому актеру. Семен невольно подумал, что, наверное, только Соломон Михоэлс мог бы изобразить такую величественную грусть. И пожатие руки Сталина было величественным, спокойным и казалось искренним.

По старой русской традиции в доме покойного устроили поминки. Сталин с членами Политбюро пришли к вдове Зинаиде, сочувственно ее обнимали, пили вино, стоя, не чокаясь, «за упокой души», хотя в Бога и душу не верили. Сталин объявил, что старинный город Владикавказ и еще несколько городов переименовываются в Орджоникидзе.

Семен, проявляя к вдове внимание, приехал к ней на работу, в институт на Садовом кольце у Зубовской площади. Там только что создали новый препарат и в честь нее и ее мужа назвали «Сергозин». На работе Зинаида старалась держаться, но Семен видел, как тяжело ей это давалось.

Через неделю в газетах было опубликовано решение правительства: наркомат тяжелой промышленности упраздняется и разделяется на несколько более мелких наркоматов, из него выделен Комитет по делам строительства при Совете министров. Председателем комитета назначен Семен Захарович Гинзбург, на положении министра. Министрами двух другая наркоматов назначены Давид Райзер и Соломон Берман. Все трое — любимые помощники Орджоникидзе, евреи.

Зинаида Орджоникидзе позвонила Гинзбургу:

— Сеня, поздравляю вас. Я очень рада и уверена, что Серго тоже бы порадовался, что его ученик и помощник стал министром.

— Зинаида Гавриловна, спасибо, конечно, но я даже не знаю, что сказать. Ведь это назначение — только результат трагической смерти моего наставника.

Он сказал «трагической», подчеркнув, что ценит ее доверие. Она помолчала и глухим, изменившимся голосом добавила:

— Я узнала, что сразу после трагедии были арестованы все три доктора, видевшие мертвого Серго.

Павел радовался за брата и хотел его увидеть, но Семен был занят организацией своего нового комитета в Малом Черкасском переулке. Павел сказал Августе:

— Ну вот, Авочка, ты теперь госпожа министерша. Мы с Машей поздравляем вас обоих. Сеня с юности хотел стать министром.

— Спасибо, Павлик. Но Сенин успех построен на такой ужасной трагедии, что нам нехорошо радоваться.

Алеша выбежал навстречу Павлу, как всегда размахивая деревянной саблей:

— Павлуша, я только что сочинил новое стихотворение:

И сам первый рассмеялся:

— Это просто шутка.

Павел похвалил его, подбадривая юного поэта:

— Очень точно сказано — твой папа никогда не был дураком.

А когда Алеша ушел в свою комнату, он сказал Августе:

— Авочка, у Алешки такой тонкий слух на рифму и такое чувство стихотворного ритма — быть ему выдающимся поэтом.

Пришел Семен, Павел обнял брата:

— Семка, помнишь, ты мечтал, что станешь министром? Вот ты и стал.

Семен слабо улыбнулся:

— Да, стал. Вот именно. Но какой ценой?..

— Да, я понимаю. Признаться, я не верил, что твоя мечта сбудется.

— Павлик, есть еще одна плохая новость, очень плохая — профессора Левина арестовали, нашего хорошего знакомого и соседа, а вместе с ним — других, кто подписал протокол о смерти Серго.

— Ах, вот что! Это говорит о многом…

В «Авочкином салоне» горячо сочувствовали профессору Льву Левину по поводу смерти Горького. Так случилось, что сначала неожиданно умер единственный сын Горького, Максим. Отношения между отцом и сыном были натянутыми, Горький часто упрекал его за безделье.

— В твои годы я уже исходил пешком всю Россию, переработал на всех работах и стал писателем. А ты что?

Сын отвечал:

— От таких, как ты, родятся такие, как я; а от таких, как я, родятся такие, как ты.

И вдруг — умер. Отец был в страшно подавленном состоянии, заказал ему памятник с бюстом на Новодевичьем кладбище, часто сидел возле памятника и целыми днями по-стариковски плакал. Возможно, это ухудшило его состояние. Левин старался поддерживать его, как мог: опять вызвал на консультацию профессора Плетнева, и оба видели, что здоровье знаменитого писателя резко ухудшилось. Несмотря на все их старания, через полгода постепенно угас, умер великий Горький. Сталин велел похоронить урну с прахом Горького в Кремлевской стене, устроили пышные похороны, прощальное слово с трибуны Мавзолея Ленина говорил писатель Алексей Толстой. Он начал так:

— Ушел последний русский классик.

Сталин стоял рядом с опущенной головой. Ему было о чем грустить — Горький так и не написал о нем ничего хорошего.

И пополз в народе глухой слух, что Горького убил доктор Левин. А потом Левина арестовали.

Как министру, Гинзбургу предложили квартиру в Доме на набережной. Он сказал Павлу:

— Поедем вместе — Августа, ты и я — смотреть новую квартиру.

Павел нахмурился:

— Сеня, если можешь, откажись от этого дома. Я бываю там, навещаю профессора Тарле. И каждый раз я узнаю, что в доме новые аресты и выселения. Тебе предложат квартиру с плохой репутацией, в которой уже не раз арестовывали и из которой выселяли. Это проклятое место.

Семен послушался совета брата и смог получить другую большую квартиру — в Левшинском переулке, у Арбата.