Варяги и Русь

Жалобный стон, раздавшийся совсем близко, заставил юношу вздрогнуть. Это был его конь, лежавший около тура и рывший ослабевавшими ногами землю. Конь издыхал, и Забыта слышал его предсмертный стон. Юноша вскочил на ноги. Ему вдруг стало жутко. Лес зелёной стеной окружал его. Во время борьбы Зыбата позабыл заметить место, где кончалась тропа, выведшая его на эту поляну. Напрасно он глядел на небо, вечер тихо опускался над лесом, тучи плыли над поляной, закрывая собой звёзды.

«Заночую в лесу, — подумал он, — завтра найду путь по солнцу. Нужно развести костёр, пока не совсем стемнело».

Он отправился собирать сухие сучья, потом принялся разводить огонь. Кремень и огниво были при нём, и юноша, привыкший ко всяким случайностям походной жизни, быстро принялся поджаривать на костре вырезанные прямо из туши куски мяса.

Конь уже смолк, и только изредка храпение вырывалось из его пробитой рогами тура груди. Зыбате стало жалко мучившееся животное, и он ударом топора покончил с мучениями коня.

Вечер уже сменился ночью. После знойного дня стало заметно холодно. Зыбата, насытившись, чувствовал, что его клонит в сон. Юноша примостился поближе к огню и скоро заснул крепким сном.

Юноше снились весёлые хороводы, он ясно слышал чьё-то пение. Ему чудился Киев, с его дивным видом на Днепр. Днепр катил всё вперёд и вперёд свои волны, и вдруг Зыбате показалось, что он идёт по степи. Зной так и палит его. Он хочет пить. Днепр так близко. Юноша кидается к нему, но река всё уходит и уходит от него, словно отказываясь утолить своей студёной водой его мучительную жажду...

Зыбата проснулся и сел. Он долго не мог прийти в себя и вспомнить, где он. Костер догорал. Юноше хотелось пить. Напрасно Зыбата прислушивался, не слышно ли где журчания ручейка, — ночь была безмолвна. Снова затрещал, отбрасывая свой красный свет, костёр, разведённый вновь, и Зыбата примостился около него, стараясь заснуть.

Ночь тянулась нестерпимо долго. Юноша уже не засыпал, а только забывался. Забытье это было тревожно, томительно и, унося силы, нагоняло на Зыбату всё более и более уныния. Невольно для самого себя он стал думать о своём положении, и уныние стало переходить в отчаяние. Теперь для него уже не было сомнений в том, что он заблудился, что, даже найдя утром тропу, по которой он мог бы добраться до края леса, он всё-таки не застанет Святославова отряда.

Лес был полон таинственных звуков. Каждый порыв набегавшего ветерка вызывал шум ветвей. Звуки были так разнообразны, что, казалось, будто лес ожил в эти мгновения и каждое деревцо в нём заговорило друг с другом. Иногда вдруг начинали хрустеть сухие сучья — верно, какой-либо обитатель леса пробирался в своё логово. Каждый звук вызывал невольную дрожь в суеверном Зыбате. Костер давно уже потух. По временам Зыбате казалось, что он слышит совсем близко от себя чей-то отвратительный хохот.

Но вот наконец тьма начала мало-помалу сменяться белесоватою мглой. Юноша вздохнул с облегчением. Наконец белёсая мгла сменилась неясным светом. Лес разом оживился. Вместо прежних звуков вдруг защебетали сотни ещё невидимых птиц. Откуда-то пробился первый робкий солнечный луч. Поляна вдруг вся озарилась его чистым светом. Зыбата вскочил на ноги и огляделся вокруг. Всё вокруг него было в том же положении, в каком его застала наступившая ночь. Неподвижно лежал тур, неподалёку валялся труп коня. Юноша скользнул по трупам равнодушным взором: теперь ему было не до них. Нужно было во что бы то ни стало найти тропу, по которой он забрался сюда, и тогда, следуя только по ней, легко можно было выбраться из леса. Зыбата помнил, что до поляны он добрался, не делая никаких поворотов, стало быть, если только найти тропу, выход был совсем лёгким. Но увы! Напрасно юноша обошёл несколько раз всю поляну, раздвигая ветви — тропа, казалось, исчезла. Вдруг в одном месте, раздвинув ветви, он увидал тропу. Не обращая внимания на то, что она была чуть заметна и узка, он, захватив с собою оружие, кинулся по ней, надеясь на то, что куда-нибудь она его да выведет.

Юноша шёл по тропе, иногда останавливаясь и начиная прислушиваться, не журчит ли где ручеёк. Солнце между тем поднялось уже высоко. Ветви защищали Зыбату от палящих лучей, но всё-таки становилось жарко. К тому же юноше приходилось теперь нести на себе всё своё, оружие. Наконец после нескольких часов пути почувствовалась усталость. Ноги отяжелели, плечи ломило. Жажда начала мучить невыносимо. Он остановился и присел. Стало немного легче. Усталые члены как будто почувствовали облегчение, только жажда мучила по-прежнему.

Наконец он встал и побрёл дальше. Тропка вдруг прекратилась: и Зыбата упёрся прямо в лесную чащу. Ходу дальше не было, приходилось пробираться сквозь густой кустарник. Юноша давно уже бросил копьё и рогатину, отягощавшие его, и теперь у него были только топор да нож. Собирая последние силы, он начал прорубаться в этой чаще; кустарники и молодые деревья падали под его ударами, но всё это было напрасным трудом: Зыбата только всё дальше и дальше уходил в глубь чащи. Кончилось всё это тем, что юноша окончательно потерял направление и сам уже не знал, куда он идёт.

Вдруг ему показалось, что впереди блеснул просвет. Это придало ему новые силы. Ещё живее заработал топор, и он наконец выбрался на открытое место.

Однако его радость сейчас же сменилась отчаянием. Все труды его пропали даром. Столько усилий было затрачено, а между тем, покружив по лесу, он вышел на ту же самую поляну, на которой он провёл эту тревожную ночь.

Всё на ней было по-прежнему. Неподвижные, были трупы тура и коня. Только воронье слетелось и начало свою трапезу. За вороньем могли явиться сюда и волки.

   — О, Перун, — воскликнул он, — ты всё можешь, помоги же мне выбраться отсюда! Я не поскуплюсь на жертвы и хорошо заплачу тебе за своё спасение; ты останешься доволен. Спаси только меня, я отдам тебе лучшего быка и коня из стада и табунов моего отца. Ты видишь, я не скуплюсь, помоги только, и я щедро отблагодарю тебя!

Произнося это обещание, Зыбата ожидал, что сейчас перед ним откроется выход на тропу, по которой он явился сюда, но лес по-прежнему был безмолвен, только вспугнутое воронье кружилось над поляной.

Зыбата подождал ещё немного. Перун и не думал приходить к нему на помощь. Юноша чувствовал, что начинает сердиться.

   — Тебе мало, ненасытный, того, что я обещал, — с гневом воскликнул он, — ты хочешь больше? Так хорошо же! Я дам тебе всего вдвое и прибавлю ещё. Отец мой Прастен богат и ничего не пожалеет, чтобы вызволить меня из леса.

Но и это обещание оказалось бесполезным.

   — Или ты не веришь мне, Перун, — закричал, раздражаясь всё более и более, Зыбата, — берегись тогда! Мой отец пользуется большим почётом, да и сам я известен князю Святославу. Я иду с добром к тебе, а ты ничего не хочешь сделать для меня. Берегись! Если мне только удастся выбраться отсюда, я сумею жестоко наказать тебя. Горе тебе тогда!

Но и угрозы так же мало действовали, как и обещания. Перун был глух к мольбам Зыбаты. Вдруг его озарила совершенно внезапная мысль: «Уж не обратиться, ли к Богу христиан?»

В первое мгновение эта мысль показалась юноше совсем нелепой... «Какое дело христианскому Богу до нас, поклонников Перуна? У Него есть свои, им Он благоволит и помогает, а для нас у христианского Бога не может быть милости...» Но в то же время словно какой-то тайный голос шептал ему: «А ты всё-таки попробуй... Разве не слыхал ты, как велико милосердие христианского Бога? Он милостив ко всем, кто обращается к нему в беде. Но что же мне пообещать ему? — размышлял юноша. — Перуну я могу обещать обильные жертвы, но Бог христиан не нуждается в них».

Зыбата был в затруднении.

   — Знаю, знаю, что обещать мне христианскому Богу! — радостно воскликнул он, и, упав на колени, он поднял к небу сложив ладони, руки: так, он видел, молились христиане в Киеве своему Богу.

Несколько минут он смотрел на небо и наконец заговорил:

   — Ты, Боже, Которого я не знаю, но о Котором столько слышал, помоги мне! Все, кто верует в Тебя, говорят, что Ты добрый и помогаешь всем, кто находится в беде. Помоги же Ты, неведомый Боже, и мне! Ты знаешь, я заблудился в лесу и не могу выйти. Ты знаешь, что я умираю от жажды и не могу найти воды, чтобы утолить её. Укажи мне путь из этого леса, дай мне воды, и я прославлю Тебя! Только не обещаю я Тебе того, что стану христианином. Мой князь Святослав кланяется Перуну, а мне не идти против князя, но я всегда буду помнить Тебя и, в память о Твоей милости ко мне, постараюсь всегда быть добрым... Помоги же мне, Неведомый... Укажи мне путь, дай мне воды...