Держава (том второй)

Тогда Аким, без всяких раздумий, купил у каптенармуса бронзовую статуэтку сурового, курносого павловца в шапке–гренадёрке с надписью «Гренадёр л. — г. Павловского полка»: «Ряснянскому подарю», — решил он, купив себе записную книжку с оттиском царской короны.

Увидев это, Игнатьев приобрёл коронационный стакан с царским гербом и пару серебряных рюмок.

Тогда Рубанов, к вящей радости каптенармуса, купил гравюру на меди «Встреча двух императоров 25 июня 1807 г.».

«Отцу преподнесу, — решил он, заодно взяв для брата почтовую карточку под названием «Девушка с розой», на которой черноволосая красавица с цветком, вальяжно сидела в беседке у речки. — Точная копия Натали», — подумал он, наблюдая, как Игнатьев, в коем пробудился дух соперничества, купил настольную папиросную коробку в виде избы, и литографию «Российская империя. Гвардейская конная артиллерия».

— Ну ладно, хватит, — взял в подарок Козлову почтовую карточку со стоящим рядом с сестрой милосердия солдатом и надписью: «Глаза не пули, а сердце насквозь разят».

Оставив часть подарков на хранение каптенармусу, и обеспечив денщика папиросами табачной фабрики Богданов и К,° с улыбающимся стрельцом, держащим в одной руке алебарду, в другой — папиросу, отпустил его с покупками в руках на улицу.

Подумав — а что тут думать, купили на пару с Игнатьевым три ящика столового вина общества Бекман и К,° где на этикетке — дебильного вида официант нёс поднос с бутылкой и двумя бокалами.

Выйдя из склада на свежий воздух, Рубанов не поверил своим глазам, с полминуты наблюдая, как чем–то знакомый офицер, скомкав на груди Козлова рубаху, бьёт его по щекам.

Растерявшийся денщик, прижимая к бокам руки с узлами, испуганно таращился на разбушевавшегося офицера.

— Я научу тебя честь отдавать, гнида, — войдя в раж, хлестал тот солдата.

— Георгиевского кавалера-а?! — зарычал Рубанов, отшвырнув от Козлова обидчика. — А-а! Поручик Абрамов, — зловеще произнёс он, в свою очередь, уцепив перетрусившего офицера за грудки. — Иаков Иудович, — смазал по щеке гладкоприлизанного чернявого интенданта. — Род службы поменял, — повторил процедуру, оттолкнув от себя офицера. — А теперь — к вашим услугам. Вот мой секундант, — указал на удивлённого Игнатьева. — Спросите нас в гостинице «Бодун», — не спеша стал устраиваться в фудутунке.

— Я буду жаловаться! — завизжал Абрамов.

— Ваше право. За нанесение побоев солдату, согласно правилам, подвергнитесь наказаниям, включающим арест на полгода или увольнение со службы. К тому же ударили не простого солдата, а георгиевского кавалера. Поэтому к вам применят обе вышеназванные санкции, — назидательным тоном прокурора провещал из дверци фудутунки Рубанов.

— Слышал, что армейский законовед сказал. Следовало внимательнее читать плакат: «Офицер должен уважать права своего собрата, нижнего чина», — радостно подтолкнул интенданта к соседнему складу Игнатьев. — Сейчас шрапнели посчитаем, а вечером — стреляться! Убьёт он тебя, Иаков Иудович. Как пить дать — убьёт. Лучший стрелок Павловского полка.

Вечером два солдата занесли в номер четыре ящика вина, с глупым официантом на этикетке.

— Господин Абрамов весьма тяжело заболел, и к тому же срочно уехал в командировку, — указал на вино Игнатьев. — Дабы завуалировать недоразумение, шлёт презент, — улыбнулся Рубанову. — А денщику — китайского самогона под кодовым названием «ханшин», купишь. Для успокоения нервов. Интенданты — они такие. Из любого щекотливого положения выкрутятся… Жизнью дорожат!

Через день, прибывших в родной полк Рубанова с Козловым, встречали Зерендорф и младший унтер–офицер Сидоров.

— Никита, что это у тебя вид какой смурной, словно десять нарядов не в очередь получил, и руки трясутся? — поблагодарив за подарки, с улыбкой поинтересовался товарищ.

— Ох, Левонтий, мил человек, и не спрашивай. Ты ведь и сам знаешь, что я с Бодуна… А тверёзые там не ходят. По уставу не положено… Бодунского ханшинчика я и тебе привёз.

Аналогичный вопрос задал своему другу подпоручик Зерендорф, получив на него аналогичный ответ. Только вместо «ханшинчика», солдаты занесли в офицерскую палатку несколько ящиков вина.

— Привет из Бодуна! Хорошее вино, — заикаясь, стал дарить другу подарки Аким. — Мыло, с боярином на базаре, — трясущимися руками доставал из купленного, прекрасной кожи «мэдлеровского» чемодана гостинцы. — Папиросы «Суворов» и к ним портсигар, — споткнулся и рухнул на снопы гаоляна, исполняющие в палатке роль дивана.

— Что с ним? — навестил офицеров капитан Зозулевский и сглотнул слюну, обозрев запасы вина.

— С Бодуна подпоручик, — откупорил бутылку Зерендорф.

____________________________________________

В жаркий июньский полдень в кабинете Николая Второго пили чай и вели неторопливую беседу, помимо императора, три государственных мужа: военный министр Виктор Викторович Сахаров, министр внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве и дежурный генерал–адъютант Рубанов.

«Слава Богу, дети живы, — отхлебнул тёплый чай Максим Акимович, — а старшенький, к тому же, как сообщил «Русский инвалид», получил «клюкву» на шашку. От самого–то писем не дождёшься».

В распахнутое окно влетел бойкий ветерок, и скромно поиграв портьерой, ринулся озоровать на столе, уверенно перебирая секретные документы и шелестя картой боя при Вафаньгоу, что произошёл в первых числах месяца.

Прихлопнув ладонью поднявшего карту озорника в районе сосредоточения 2‑й армии японского генерала Оку, Николай произнёс:

— Виктор Викторович, обрисуйте коротко положение нашей и японской армий после Тюренченского сражения.

— Ваше величество…

— Сидите, сидите, — махнул той же ладонью, что победил ветерок, император.

— К концу апреля наша армия усилена войсками Приамурского и Забайкальского округов. В полном составе мобилизованы Забайкальское, Амурское и Уссурийское казачьи войска.

— Извините, Виктор Викторович, но из России вы посылаете в Маньчжурию лишь пожилых бородатых дедов… Интересно, почему главную роль в этой войне вы возложили на людей, призванных из запаса? Ведь у нас имеется регулярная миллионная армия. Правильно сказал генерал Драгомиров: «Японцы — макаки, да мы–то кое–каки», — поднял настроение императора Рубанов.

— Какой ещё кладезь солдатской премудрости выдал Драгомиров? — отсмеявшись, поинтересовался государь.

— Провожая в поход Куропаткина, его благословили множеством икон. Из–за этого огромного количества образов, генерал Драгомиров придумал каламбур: «Куропаткин получил столько образов, что не знает, каким образом победить японцев…».

Каламбур государю не понравился. Сахарову тоже.

— …Японские армии после Тюренченского боя начали массовую высадку на Ляодунский полуостров, — не подумав даже улыбнуться, продолжил военный министр. — 2‑я японская армия под командованием генерал–лейтенанта Ясукаты Оку, высадилась в порту Бицзыво и стала продвигаться на юг, перерезав железную дорогу, связывающую крепость с Мукденом. При этом главнокомандующий адмирал Алексеев с трудом успел покинуть Порт—Артур и уехать в Ляоян…

— Лучше бы он этого сделать не успел и остался в крепости, — вновь перебил Сахарова Рубанов, чем сильно его возмутил и порадовал Плеве.

— Максим Акимович, имейте совесть, я делаю доклад государю, а вы, стоящий ниже меня по должности, бесконечно перебиваете своего военного министра.

— Когда выработается решение и надо будет его выполнять, я стану это делать беспрекословно. Ну а на данном этапе, считаю, что имею право делать свои умозаключения, несмотря на то, нравятся они вам или нет. К тому же мы оба генерал–лейтенанты и носим звание генерал–адьютантов… Но при этом я старше вас на пять лет, а следовательно, дольше служу и имею больше опыта.

Плеве показалось, что круглая оправа очков с тонкими дужками, просто раскалилась на покрасневшем, широком лице Сахарова, а лысина покрылась капельками пота от недовольства и гнева.